Все ждут, что его помутнение вот-вот закончится. Но дела становятся только хуже. Шантарам пьет все больше, и вот он уже в раздражении бросается вещами. Сначала в стены летят пластмассовая посуда и книжки. Потом в ход идут глиняные горшки с мисками. Постоянный грохот делает жизнь по соседству невыносимой, но мы понимаем: жаловаться мистеру Рамакришне бесполезно. Кто будет слушать мальчишек одиннадцати и тринадцати лет от роду, которые к тому же то и дело задерживают плату за комнату? Так что мы только вздрагиваем, услыхав звон фарфора, и съеживаемся от звона тарелок о нашу стену.
Впрочем, это еще цветочки. Довольно скоро сосед начинает швырять вещи в людей. Главным образом в домашних. При этом львиная доля ярости достается жене.
— Сучка проклятая! Это ты довела меня до такой жизни! Я мог бы исследовать черные дыры, а вынужден расхваливать сари и блузки задрипанным домохозяйкам! Ненавижу! Чтоб ты сдохла! — вопит он и мечет, что под руку попадется: кофемолку, тарелку, стакан. Целясь в супругу, дочь или котенка.
Как-то ночью он переходит все границы и запускает в жену чашкой с крутым кипятком. Гудия пытается закрыть маму собой, и дымящаяся жидкость ошпаривает ей лицо. Девочка визжит от боли. Несчастную увозят на «скорой». Миссис Шантарам едет с ней. Хмельной отец даже не соображает, что натворил. Два дня спустя мама Гудии просит меня навестить бедняжку.
— Ей так одиноко. Может, потолкуете немного?
Я еще никогда не бывал в больнице, но соглашаюсь сопровождать соседку.
Первым делом в подобных местах ошеломляет запах. Меня тошнит от резкой вони дезинфицирующего средства, пропитавшего каждый угол грязных палат. Второе, что поражает, — вокруг нет веселых лиц. Пациенты лежат на зеленых постелях, стеная и охая, и даже врачи с медсестрами смотрят сердито и угрюмо. Но самое ужасное — это равнодушие. Здесь никто никому не нужен. Я-то воображал, как вокруг бедняжки Гудии вьется целый рой докторов, а та одиноко лежит в ожоговом отделении, даже сиделки рядом нет. Лицо девочки забинтовано; видны только черные глаза.
— Смотри, Гудия, кто пришел тебя навестить, — широко улыбается миссис Шантарам.
Робко приближаюсь. Девочка намного старше меня. Мы почти незнакомы. Я всего лишь лазутчик, подслушавший пару эпизодов из ее жизни. Хотя губ не видно, во взгляде явно сквозит улыбка, и это ломает лед между нами.
Я сижу рядом с ней три часа, болтая о том о сем. Гудия спрашивает:
— Почему у тебя такое необычное имя, Рама Мохаммед Томас?
— Это очень длинная история. Узнаешь, когда поправишься.
Девочка говорит о себе. Оказывается, она сдает экзамены в университет. Мечтает стать доктором. Потом она интересуется моей жизнью. Я ничего не рассказываю об отце Тимоти, зато выкладываю свои впечатления о чоуле и работе в литейной. Гудия жадно слушает, внушая мне чувство нужности и желанности.
Приходит врач и сообщает миссис Шантарам, что ее дочери повезло. Девочка получила ожоги лишь первой степени, поэтому постоянных шрамов не останется. Через неделю ее выпишут.
Три часа, проведенные у постели больной, помогают мне кое-что узнать о ее отце. Мать Гудии делится со мной:
— Мой муж — известный космический исследователь. Работал в институте, изучал небо с помощью огромных телескопов. Мы жили в большом бунгало в академическом городке. Через три года он обнаружил новую звезду. Открытие было очень важным, но лавры пожал один из коллег. Это сломало моего мужа. Он взялся за бутылку. Начал драться с коллегами, а как-то раз в ярости чуть не до смерти избил начальника. Из института его тут же выгнали. Могли бы арестовать, но я так умоляла директора… Потом муж устроился учителем физики в хорошую школу. Только пить не бросил и держать себя в руках не хотел. Колотил учеников за мелкие провинности, так что оттуда он тоже вылетел через полгода. С тех пор подрабатывает, где придется: заведующим столовой, бухгалтером на заводе, теперь вот помощником продавца одежды. Когда истощились последние сбережения, нам пришлось переехать.
— Может, он все-таки бросит пить? — говорю я.
— Муж клялся не притрагиваться к бутылке, и я уже надеялась, что худшее позади, но он не сдержал обещание, и видишь, чем все закончилось.
— Я тебя кое о чем попрошу, — произносит Гудия. — Пожалуйста, присмотри за Плутоном до моего возвращения.
— Обязательно.
Внезапно девочка протягивает руку и берет мою ладонь.
— Ты брат, которого у меня не было. Правда, мама?
Миссис Шантарам кивает.
Это что-то новое. Даже не знаю, что и сказать. Прежде я часто представлял себя чьим-то сыном, но братом?.. Поэтому я просто сжимаю ладонь девчонки, чувствуя, как между нами возникают невидимые узы.
Ночью мне снится женщина в белом сари, прижимающая к своей груди младенца. Позади воет ветер, и черные распущенные волосы скрывают ее лицо. Героиня моих грез опускает ребенка в корзину с одеждой и удаляется. Однако на ее место приходит другая женщина, тоже высокая и грациозная, но с забинтованным лицом. Она берет малыша на руки и осыпает его поцелуями, приговаривая:
— Братик ты мой.
— С-е-с-т-р-а, — лепечет в ответ младенец.
— Мяяяууу!
Сдавленный вопль пронзает ночную тишину. Проснувшись, я безуспешно пытаюсь понять, откуда он долетел: из мира снов или же из-за стенки.
Наутро тельце котенка, покалеченное и обмякшее, лежит в мусорном баке миссис Барве, том самом, где я обычно беру «Махараштра таймс». Шея котенка сломана, от шерсти несет дешевым виски. Шантарам уверяет жену, что любимец дочки сбежал. И хотя мне известна правда, бессмысленно кому-то ее доказывать. Если вдуматься, Плутон действительно скрылся от нас — в иной, более чистый и светлый мир.
— Мне так нравится Гудия, — делюсь я с лучшим другом. — Придется позаботиться о том, чтобы отец никогда больше не заставлял ее страдать.
— Но что ты можешь? Он у себя дома.
— Это и нас касается. Мы же соседи, в конце концов.
— А помнишь, как ты меня учил? Дескать, незачем совать нос в чужие дела, брать на себя чужие заботы. Помнишь, Мохаммед?
Я не знаю, что ему ответить.
Гудия возвращается домой, однако мы не видимся: мистер Шантарам по-прежнему не разрешает мальчикам заходить в комнату. Его жена говорит, он осознал вину и намерен исправиться. В глубине души она, конечно, тоже знает, что он неисправим. Но даже ей неизвестно, до каких глубин готов опуститься озлобленный пропойца.
Не проходит и недели, как он причиняет дочери новую боль. Теперь мистер Шантарам пытается трогать ее. Не как отец.
Вначале я не понимаю. Какие-то увещания: «Гудия, луна моя», потом седая женщина принимается кричать и рвать на себе волосы, а девочка плачет, забившись в угол:
— Папа, не трогай меня! Пожалуйста, папочка!
От ее жалобного визга в голове у меня что-то лопается. Я готов устремиться в соседнюю комнату и голыми руками убить Шантарама. Стоит лишь набраться храбрости… Но тут из-за стенки раздается оглушительный храп. Вырубился! Гудия по-прежнему плачет, это слышно и без кружки.
Со мной творится что-то странное. Как должен вести себя брат, когда сестра содрогается от рыданий? Трудно сказать, у меня ведь нет опыта. Знаю только, что девочку надо утешить. Это нелегко, если между вами стенка, пусть даже такая тонкая. Опускаю глаза: внизу, там, где проходит водопроводная труба, есть небольшое отверстие. Рука пролезет. Спрыгиваю с постели и, распластавшись на полу, тянусь через круглую дырку.
— Сестренка, не надо слез, — плачу я. — На, держи мою ладонь.
Кто-то чутко хватает руку и гладит от локтя до запястья. Точно слепой ощупывает лицо собеседника. Наши пальцы сплетаются, и меня пронзает волшебное ощущение силы, могущества, любви — назовите, как вам угодно. В этот миг мы едины. Боль Гудии становится и моей болью.
Салим наблюдает за мной с изумлением.
— Ты никак сбрендил, Мохаммед? Соображаешь, куда ты полез? По этой дыре к нам ходят крысы и тараканы.
Но мне уже нет дела ни до него, ни до целого света. Не знаю, как долго мы с Гудией держимся за руки. Проснувшись наутро, я все еще лежу на полу; рука в дыре, а в кармане рубашки мирно дремлет семейка тараканов.
На другой вечер сосед опять является пьяным до беспамятства и начинает приставать к дочери.
— Ты красивее всех звезд и планет. Моя Луна, моя Гудия, моя куколка. Вчера ты ускользнула, но сегодня папа не даст тебе уйти.
— Прекрати! — кричит супруга.
Муж не обращает внимания.
— Не волнуйся, милая, в нашей любви нет ничего дурного. Даже великий император Шах-Джахан[24] пылал когда-то страстью к собственной дочке Джаханаре. И кто же отнимет у мужчины право вкусить плоды с деревца, которое он сам и насадил?
— Ты демон! — выкрикивает жена, и Шантарам бьет ее. Слышно, как со звоном разлетается бутылка.
