Загляни снова в даль, в дней минувших святые страницы. Там есть и твое бирюзовое лето… Золотистою кистью, неповторимой палитрой расписал прозорливо, усердно его навсегда всемогущий и щедрый живописец.
Глава первая Поэты придумали?
1 Антон
1976 год.
Эпоха развитого социализма.
Расцвет ее… и конец почти самый.
Вскоре назовут ее «эпохой застоя».
В самом начале июля появился в поселке серьезнолицый, так, особо ничем не примечательный с виду столичный студент-дорожник. По старому большаку вели тогда магистральную бетонку, и из столицы студентов часто присылали на практику.
Иногда ведь так бывает, куда ни глянь, где ни глянь — все одно в одно у человека; у Антона же было как раз наоборот. Невысокий, худощавый, остроплечий как мальчуган двенадцатилетний он, вследствие ранней седины, выглядел значительно старше своих двадцати. Наряди его в приличный костюм, рубашечку с селедочкой-галстуком, и перед вами тот час вылитый инженер, интеллигенция, но одевался он всегда в вытертую до бела джинсовку. Учился на дорожного строителя, закончил три курса политехнического, а сам не раз с усмешкой искренней признавался новым знакомым в поселке:
— Кто в сорочке на свет, а я так, видать, с гитарой!
— А что ж твои дороги? — поинтересовался как-то Игнат.
— Шаблон, технология. Такие дороги еще лет сто штамповать под линеечку будут! — услышал в ответ.
— Что ж пошел тогда в политехнический?
— Серьезный диплом в жизни никогда не помеха… Да и армия… не хотелось, пацаны, загреметь… Сей институт, по-моему, лучше всего пройти заочно.
Творческий люд зачастую, в особенности под хорошую чарку большой любитель по-рассуждать на эротические темы. Антон же, напротив, не пил даже шампанского и из поселковых красавиц за все лето не присмотрел ни единой, хоть и нравился серьезностью своей, по их же признаниям, многим. Казалось, он здесь вообще не обращает ни малейшего внимания на женский пол, как, впрочем, и на все остальное за исключением своего ансамбля, хоть и не имел тут с него ни копеечки.
Когда впервые взял в руки гитару, теперь уже и вправду не помнил. Бренчал сначала в школьном ансамбле, потом в институтском… Множество друзей и знакомых появилось у него вскоре среди городских музыкантов, некоторые работали в «веселых заведениях» столицы, и не раз просили выручить, подменить кого из приятелей.
— В кабаках класс лабануть! — рассказывал он в первый же вечер знакомым в поселке. — Четвертак за вечер всегда есть, а как пошла на больных холява, так, глядишь, и степуха целая.
— Каких таких… «больных»? — переглянулись в растерянности не-опытные провинциалы.
— Н-ну, ведь нормальный… нормальный человек не будет же музон за мани-мани заказывать, вот мы их и зовем «больными», — охотно и как-то уж очень просто прояснил Антон их очевидное недоумение.
У него была своеобразная манера говорить и рассказывать: солидно, медлительно, почти без эмоций, разделяя отдельные слова и фразы коротенькими паузами, с легкой усмешкой человека уже немало повидавшего на своем веку. Ему нельзя было не верить, и даже самые авторитетные «бойцы» в поселке слушали его рассказы с какой-то удивительной для них деликатностью.
— Раз подваливает в конце один нерусский, сует двадцатник, — продолжал он далее. «Да-арагой, хачу Сулико»! А я… мне-то что за разница, «Сулико» так «Сулико»… Пожалста, и рад бы, да вот проблема, слов-то не знаю… Что поделать, и уже назад червонцы, а тут мои пацаны как угледят — и давай меня все разом на уши ставить! Облом бы приснился, кабы не в первый раз… Только что в первый раз и выручило.
— А сами-то они что, разве все песни знают? — удивились посельчане.
— Э-эт запросто! — улыбнулся в ответ как-то интересно Антон. — Давай мани, и хоть японский гимн тебе слабают.
— Как так… по-японски?!
— А коль бутылёк уж на душу плюс стопарик на грудь? Сразу все слова по болтам… Что по-японски, а что… Я и сам потом так навострился.
Тут все сразу и почти хором стали упрашивать его продемонстрировать свое умение, и Антон почти без всякой паузы затянул ладком задорным знакомый припев очень популярного тогда советского шлягера… Что бы подумал англичанин, услышав такую невообразимо оригинальную связку слов и звуков — то так и останется неизвестным, а вот посельчане, знакомые с английским лишь по двум в неделю школьным урокам только слушали да переглядывались… Позже Антон повторил свой лингвистический фокус на танцах в клубе перед всей остальной местной публикой.
— Ну и как тебе песенка? — не мог не поинтересоваться Игнат у дружка своего лучшего Витьки, который не присутствовал на первом «показе» и тогда только вернулся со вступительных.
— Песня, как песня, — пожал тот в ответ безразлично плечами. — Нормальная песенка. А ты… ты че так лыбишься?
Танцевали тогда в поселке чаще всего под простенький бобинный магнитофон в тесноватом зале-фойе местного Дома культуры или по-народному ДК.
Заходишь впервые и сразу: «Аврора», былинный крейсер на все полстены, той, что справа. Вот уже с полвека он был здесь, показанный неизвестным доморощенным живописцем на своей вечной стоянке среди синевы неоглядной невских вод. На фоне его знаменитых величественных труб поначалу едва и приметишь рядышком небольшой пестрый бумажный лоскут. Подходишь ближе… а! поселковая «Колючка», традиционный и обязательный тогда повсеместно в советских госучреждениях орган настенной газетной сатиры.
Пожелтела уже с незапамятных пор единственная на ней, с мастерством Остапа Бендера нехитро вымаляваная карикатура. Единственная, но актуальнейшая зато во все исторические времена и на всех бывших, да и теперешних наших просторах… Темный звездчатый фон, в уголке бледноватый серпок месяца… Двое крадутся гуськом, озираются… Раздувшись мешковато, пузырчато, выпирают у них спереди объемные серые рубахи.
Со стены напротив, кто с усмешкой приветливой, а кто сурово насупившись, поглядывали с Доски почета на тревожно крадущихся в ночи «несунов» ветераны войны, передовики и герои труда. Кое-кто из них навсегда выехал из поселка, а кое-кто уже и обрел свой вечный покой на местном кладбище, но их, тоже слегка пожелтевшие фото еще долго и немо взирали на застывший напротив революционный крейсер, на полинявшую от времени «Колючку»-ровесницу, словно охраняя их зорко.
— Навечно они здесь застыли? — гадало уже не одно поколение посельчан. — И кого же, в конце концов, сменят первыми, воришек мелких или передовиков-героев?.. А может, и всех сразу?
Вход в ДК в эпоху развитого социализма был для всех бесплатным, и танцевали тогда ровно столько, сколько хотели. Тут, правда, больше зависело от начальства, но начальство это, как по заказу олицетворялось тогда в дивчине молодой, энергичной, только-только после института… Новым в поселке людям даже частенько задавали вот такую «загадку»:
— Почему в нашем ДК танцы всерьез раньше десяти не начинаются?
Как было отвечать на такой вопрос приезжему?
Поэтому обычно ему сами и отвечали после небольшой паузы:
— … потому что у нас только в десять вечера винный бар за-крывают.
Шутка шуткой, но и вправду девчата знали, что идти в клуб раньше — и смысла-то особого нет. Все равно там еще немного кавалеров отыщешь, потому как почти все они сейчас на соседней улице, где пока без проблем особых можно взять «на разлив»… И лишь после того, как приземистая мощная трубогласая хозяйка барной стойки словечком емким, а то и просто в плечи решительно выставит в двери своего последнего неугомонного клиента, только тогда они компанией шумной и теплой завалят весело в клуб.
— Как там вчера на танцах? — бывало, спросит Игнат.
И в ответ лишь короткое:
— Глухо.
Инструменты в ДК были, две электрогитары, клавишные, ударник. Были и музыканты, которые, однако, лишь «что-то там умели» и потому выходить на эстраду осмеливались нечасто. Но вот приехал Антон и всего лишь за несколько репетиций организовал в поселке такой ансамбль, первое же выступление которого прошло здесь с легендарным успехом.
Голос у него был не очень сильный, но с оригинальным, слегка сипловатым тембром. С подобным вокалом уже не раз и на порог не пускали престижных песенных фестивалей, но случалось и так, что потом они, бывшие неудачники, давали завидную фору счастливым победителям, долго и триумфально властвуя на вершинах эстрадных хит-парадов. И песни Антон привез свои, такие мелодичные и разные, их подхватил тот час же весь поселок. А его серебристая лидер-гитара выдавала то тихие, мягкие, то яркие, звонкие ритмы, завораживая медлительным танго, заводя стремительно темпераментным шейком. Прочие музыканты, как раз «умельцы» те самые, по сути, ему лишь подыгрывали, но коль уж хорош воевода… Лишь неделька прошла, и не узнать стало прежние танцы!
