Только много позже, изведав сполна всю непредсказуемую взбалмошность ее бойкой натуры, он бы и не удивился вовсе такому неожиданному повороту. А вот тогда…
Тогда он даже удивиться не успел, нужные слова снова, словно сами по себе с молодцеватой искренностью слетели решительно с его уст:
— А я тебя поджидаю!
— Как так, снова осмелился?
Юлька усмехнулась лукаво и, верно, что-то неслышно шепнула подружкам, потому как те тот час вышли вперед, торопливо сбежали вниз по цементным гулким ступенькам.
… Июльский ласковый ночной воздух был насквозь пропитан упоительной яблочной свежестью. Смолкла вскоре музыка, в унисон ей и птицы, и даже легкомысленный неманский ветрик до утра приютился устало в своем таинственном речном логове. Ослепительно вспыхнув бенгальскими искрами, пронзая стрелою полнеба, рассыпались в неистовом вихре пунцовые зори, и, казалось, это он, снова он, тот самый всевидящий небесный наблюдатель теперь игриво подмигивает всем влюбленным миллионом своих приветливых крохотных глаз.
Молодцеватая бойкая разговорчивость больше не оставляла Игната до самого нескорого их прощания. Множество самых разных историй, смешных и грустных, недавних и полузабытых, своих и услышанных захватывающей нескончаемой вереницей с необычайной легкостью вспоминалось ему… А она заливисто смеялась над смешным, не притворно грустила над грустным, тихонько заслушивалась простым, сокровенным… И потому его рассказы были так живы и ярки, и потому рассказывать ей было таким удивительным, ранее совершенно неизведанным наслаждением.
— И почему мне так хочется тебе рассказывать? — даже не спросил, а будто вслух удивился он. — Сколько раз мы обошли этот несчастный скверик?… пять?.. десять?
— И я не считала… А я… я знаю! Я знаю, почему.
— Скажешь?
— Скажу! просто… просто мне хочется тебя слушать.
И уже возвращаясь домой росистым, бодрым утром, он не один раз с растерянностью удивительной внезапно ловил себя на том, что продолжает по-прежнему разговаривать с ней. Разговаривать так, словно они не расставались вовсе, разговаривать вслух, с живыми жестами рук, с живой мимикой на лице.
И спал он неспокойно.
Время от времени хмельную призрачную мглу его беспорядочных сновидений пронзало трепетно волнующее сладостное воспоминание, и он пробуждался, но… лишь на мгновения. В эти такие короткие и такие бесконечно долгие мгновения бирюзовою радугой счастья уносили пленительно в дивную даль будущие новые встречи.
3 Романтика любви
Влюбляться Игнат начал почти с тех пор как себя помнит.
Вначале была Светланка, красивая строгая девочка с большими серьезными глазами. Дошколята еще, они тогда часто охотились вместе на огромных стрекоз в старинном парке, что на окраине поселка. Охота эта неизменно представляла собой и азартнейшее соревнование, и чаще всего побеждала именно она, расчетливая осторожная соперница. Тогда Игнат не понимал и даже не задумывался, что у него с ней не так, как с другими девчонками, и что оно? — это «не так», но… Но «оно» безусловно было.
Будто жаром вспыхнуло ало лицо его, когда однажды Витька, тогда еще белобрысый въедливый мальчуган вдруг звонко ляпнул на всю улицу, смешливо таращась и тыча пальчиком:
— Вон, гляньте, девка пошла, что Игнатик бегает!
В школе они учились в одном классе, несколько лет сидели за одной партой. Потом она как-то сразу пошла в рост, вытянулась вскоре на голову выше, словно ссутулилась даже. И вообще стала казаться вовсе не такой красивой.
Тогда он полюбил Наташу.
Та наоборот маленькая была слишком уж веснушчатая, с тоненькими смешными стебельками-ножками, но, подрастая из года в год, все хорошела и хорошела… Веснушки почти исчезли, в высокой стройной фигуре появилась очаровательная округлость.
— Классная фигурка у Наташки! — не раз замечал повзрослевший Витька. — Голливуд.
Ее улыбки, ее случайные взгляды ловил теперь втайне Игнат. Потом, когда выросли, летними теплыми вечерами они часто сидели на лавочке под старой раскидистой яблоней возле ее дома. Он, то тихонько подсаживался ближе, то словно случайно касался руки, то что-то говорил, рассказывал…
Но думал только об одном.
Как бы ее поцеловать.
А когда, наконец, лишь коснулся губами ее бархатной белоснежной щечки, то она даже не шелохнулась. Она только прошептала чуть слышно: «Не надо…», — но, словно для того лишь, чтобы хоть что-то сказать.
И он стал целовать ее еще… У нее были холодные руки, холодные губы, холодное лицо, она глядела на него широко раскрытыми глазами, которые тоже казались холодными, и так было всегда.
Прежде Игнат думал, что именно с поцелуев начинается настоящая большая любовь, но тут получилось как раз наоборот. У них все закончилось быстро и как-то совсем незаметно.
Каждый год к ним в поселковую школу в девятый класс прибывало пополнение из окрестных деревень, где были восьмилетки. Каждый год первый школьный вечер с участием «новеньких» был самым интригующим, самым долгожданным. О нем говорили задолго, загодя выглядывая себе самых симпатичных. Игнат присмотрел себе сразу двух. Они были подружки и похожи, как сестрички-близнятки. Обе были невысоки ростом, стройны, с живыми улыбчивыми личиками, всегда ходили под ручку вместе, и обе совершенно одинаково улыбались ему при почему-то очень частых встречах…
«С которой пойти?» — решал и никак не мог разрешить Игнат такую вот сложную задачу… Наконец, придумал самое простое. С той именно, что на предстоящем школьном вечере улыбнется ему первая. А чтобы не тащиться назад одному долгой дорогой из деревни да еще в потемках возле старого кладбища, уговорил дружка Витьку пойти со второй за компанию.
Дорога за поселком была неширокая, брусчатая, усаженная по сторонам молодыми стройными тополями. Шли скоро. Игнат немного поодаль и сзади. С самого начала говорил он много и обо всем, о кино, музыке, книгах, называл знаменитые имена.
— А кто это? — несколько раз переспрашивала она и снова молчала.
Тогда он решил действовать смелее.
— А вот это не надо! — сказала она строго, но руки его с плеч, все же, не сбросила.
Далее почти всю дорогу шли молча.
Да и о чем говорить? — теперь он даже и не знал. Изредка украдкой заглядывал в близенький профиль, но она лишь серьезно, вдумчиво смотрела вперед, словно его и не было рядом вовсе. И словно не его рука вот уже довольно долгое время лежала, непонятно зачем на ее худеньком плечике. Вскоре рука так слежалась, примлела, что он бы и рад сбросить ее, но… Но и это сейчас было сделать как-то очень неловко, не нарушив при том невзначай ее тех самых, неведомых дум.
Зато впереди беседа не утихала.
— Как хоть звать-то тебя? — спрашивал бойко тоненький девичий голосок. — Сколько прошли, а…
— Иоганн Кеплер! — каким-то не своим совершенно, возвышенным голосом отвечал Витька.
— Гм… а-а… а почему ты пошел провожать именно меня?
— Ты меня интересуешь чисто как женщина!
Такой вот ответ, по-видимому, весьма озадачил, потому как и впереди на некоторое время наступило молчание. Но вскоре, впрочем, беседа продолжилась вновь, хоть и на прежний, столь своеобразный манер. Она говорила, расспрашивала серьезно, внимательно, а он отвечал так, словно лишь хотел попрактиковаться в какой-то уж слишком развязной шутовской оригинальности.
— Ты… Кеплер! — смеялся Игнат, когда, наконец, все закончилось. — Тебе и хлеба не дай, а…
— Простецкие девчатки! — лишь отмахнулся в ответ Витька. — Расскажи-ка лучше, как там вчера в футбол сгоняли?
Летом с началом памятных антоновских танцевальных вечеров Игнат сразу стал их постоянным посетителем. Всякий раз с охотничьим азартом снова выглядывал себе среди приехавших на летние каникулы в поселок девчонок «новенькую», приглашал на танец, знакомился, провожал. А дальше…
— Неужели они все, как одна? — говорил он с изумлением другу. — Знакомишься, как в первый раз! — голову кружит, мечты, волнения, мысли… А погулял, глядишь, вечерок-другой, вечерок-другой потерся на лавочке в парке…
— … и только привет-привет, и финиш! — договорил за него быстренько Витька. — Кажись, с кем хочешь, пошел бы, да только не с ней.
— И где же оно… высокое, светлое?
— Романтика любви?
— А ты?… сам-то хоть веришь? Есть ли на всем белом свете?
— Ну-у, как там свете… Вот в книгах! Ты книги смотри, поэзию.
— Так что ж тогда выходит… поэты? Поэты придумали?
Витька немножко призадумался, хотел что-то ответить. Но, в конце концов, как это и частенько у него случалось, не выдержал «серьеза». Изменившись в лице, усмехнулся вначале, а потом и рассмеялся в ответ:
— Так им же за это денежку платят!
