А Борис и Глеб были довольны. Во-первых, они дали сдачу, попали кулаками в упругое тело врага, так что в крови бурлило никогда прежде не испытанное упоение боем. Во-вторых, этот Морской дядька совсем неуч, хотя и набит стихами: Диоген не рубил узел и даже не завязывал, а разрубил узел Александр Македонский.
– А если бы и у нас мечи, вот была бы битва!
– Он бы заплакал, что двое на одного!
– А мы и безоружные! Хук слева, свинг справа!
– Вы у меня молодцы, мальчики! Мужчины! – расцеловала их Мышка.
А средостение не то что бы болело – но чуть ныло. Все-таки картон был плотный, а серебряная фольга изображала острие меча.
Средостение чуть ныло – и это была благая боль. Наверное, так же ныло бы место разреза после операции, если бы нашелся хирург, который нанес такой же удар – скальпелем. По всем правилам искусства, разумеется, стерильно и под наркозом, но так же решительно!
Действительно, некоторые узлы можно только рубить. Разом. Без колебаний.
Кто из них об этом подумал? Оба. Ну, может, чуть по-разному. Но брат брату в этом не признались.
Наконец они дошагали до машины.
– Не с нашей публикой можно в город выходить, – подвел итог Иван Павлович.
Разом присев, близнецы задвинулись на заднее сиденье.
– Да, мальчики, больше мы не гуляем! – подтвердила Мышка. – Разве что милиционера дадут для охраны.
Близнецы не спорили. Они устали. И просто от ходьбы, и оттого, что всего случилось слишком много.
– Надо просто на машине по городу кататься, – бодро предложил Иван Павлович.
– Могли бы и раньше, – грубо сказал Глеб. – Вы ж не предложили.
– Не догадался, – смущенно протянул Иван Павлович. – И ремонтировался. Недавно вот рессору менял.
Когда они снова вошли в свою привычную как раковина квартиру, их поразил устоявшийся запах – не поймешь, кухни ли, человеческих ли испарений – которого они годами не замечали, пока не вышли на свежий воздух.
А изумительная изумрудность, как когда-то пискнула Мышка, их обоев совсем не похожа была на зелень листьев. Или похожа – на цвет листьев, увядших, не пожелтев.
– С этим Дядькой морским получилось – прямо в сценарий, – вспомнил Борис.
– А мы допишем. Чтобы он свалился от нокаута.
– И чтобы, падая, отрубил русалке хвост.
– А под хвостом у нее ничего, даже колготок!
Творчество, единожды начавши, уже не остановишь.
Теперь они хотели сразу всего. Они вспоминали благую боль в средостении – и мечтали о хирурге, который решится разрезать узел. Ну, может, Борис вспоминал чаще. Но и желали они сохранить свою особенную конструкцию, чтобы стать звездами Голливуда.
Они как раз прошли по астрономии, что бывают двойные звезды. Почти все звезды одинарные, как Солнце, но наблюдаются – редко – и двойные, которые вращаются вокруг друг друга.
– Мы будем тоже – двойная звезда! – догадался Глеб. – Первая и единственная.
Красивый большой конверт из Калифорнии пришел на удивление быстро – не прошло и двух месяцев. Сценарный отдел студии «Фокс ХХ век» имел честь известить, что сам по себе сценарий, присланный мистерами Кашкаровыми, не соответствует уровню требований, принятых студией; однако идея вывести в фильме сиамских близнецов представляется интересной и плодотворной, и за использование ее студия платит, поскольку идея, по закону Соединенных Штатов, является охраняемой интеллектуальной собственностью. Студия предлагала 15 000 долларов и спрашивала, через какой банк мистеры Кашкаровы предпочитают названную сумму получить.
Доллары ударили в головы.
Они могут, например, купить хорошую машину. На первое время держать Ивана Павловича за шофера, а потом компания, Дженерал моторс или Мерседес, переделает управление для них. Ради собственной рекламы.
Свою телекамеру обязательно. Чтобы репетировать и сразу смотреть на себя, учитывать ошибки. И рассылать пленки на студии.
Компьютер с хорошим принтером. Чтобы делать на нем новые сценарии и переводы. И Мышка сможет забросить свою машинку и брать заказы на компьютер – совсем другой уровень! Если только Мышка будет продолжать брать заказы, когда у них появится столько долларов.
И эти доллары заработали они сами! Среди маминых заказчиков нет ни одного, кто способен заработать столько. А уж про школьных учителей и говорить нечего. Смешная ситуация: отвечать урок учителю, который не способен заработать десятой доли того, что заработали ученики.
А ведь это – только задаток. 15 000 – плата за идею сценария, но ведь после того как «Фокс» изготовит сценарий на свой вкус, его придется снимать. А раз основная идея остается, то все равно сыграть в фильме придется мистерам Кашкаровым – больше некому! И тогда пойдут на счет (в тот банк, который предпочтут мистеры Кашкаровы) другие суммы. Может быть, с другим количеством нулей.
Вечером по телеку передавали «Что? Где? Когда?». Это их передача, они всегда ее смотрят, но такое совпадение придавало ей как бы особый смысл. Тем более, играла любимая команда – своя, петербургская.
– Если наши выиграют, значит будем сниматься, – сказал Борис. Загадал.
Вообще-то они редко загадывают, но вдруг вырвалось невольно.
– Сниматься будем наверняка, – поправил Глеб. – Раз задаток дали, куда ж денутся. А если выиграем, значит в этом же году. Чтобы не тянуть зря.
Игра приобретала двойной интерес.
И конечно же, они никогда не бывали пассивными болельщиками. Они вели и свою параллельную игру, старались ответить сами быстрее чем команда. Тем более, что рядом сидела Мышка и могла оценить их сообразительность.
Началось с того, что какой-то просвещенный зритель спросил, кто расписал плафон в парижской Гранд-опера. Вернее, написал стих, из которого явствовало, что тот, кто стихи написал, тот и плафон расписал – творец-многостаночник. Тут уж выехать на одной сообразительности было невозможно, необходимо было знать конкретно: кто художник?
Борис и Глеб откуда-то это знали.
– Шагал! – закричали они хором.
Вот что значит чтение, хотя бы и беспорядочное. Никогда они не бывали в Париже, а знают больше, чем многие парижане. Лучше чем ребята из команды, вот что досадно. На экране шло обсуждение, мелькали имена от Рафаэля до Матисса.
– Да Шагал же! – кричали братья снова и снова.
Если верить в телепатию, можно было постараться внушить ответ. Ведь так хотелось, чтобы ребята ответили. Но они выбрали Матисса.
И на какой-то момент Борис и Глеб усомнились в себе. Им казалось, что они знают, но вдруг они все-таки ошибаются? Когда там собралось за столом столько эрудитов…
«…правильный ответ – Марк Шагал!!»
– Урра! – победно вскинули руки близнецы. И руки, и щупальца.
– Вы бы заработали двести тысяч, мальчики, если бы играли там! – с гордостью и сожалением сказала Мышка.
Но они сидели здесь. И возник вопрос: как считать очки, имея в виду, что они загадали на победу в игре. Загадали на победу своей команды или их собственную?!
Дальше дела пошли лучше. Совсем бы хорошо, если бы ведущий, который важно назывался «крупье», не засудил в совсем простой ситуации. С крупье это случается: некоторым командам он дарит очень сомнительные очки, а нашу часто засуживает. И все-таки счет был 5:4. Нужен только один правильный ответ!
«Телезрительница Бунина из Петербурга, в прошлом балерина, а ныне преподавательница школы танцев и хороших манер, вспоминает: „В детстве я каждый день ходила мимо стройки, где работали пленные немцы. Они перекидывали по цепочке кирпичи и с каждым кирпичом что-то говорили друг другу. Я только слышала: „шш-шш… шш-шш…“ Однажды я остановилась и прислушалась. Внимание, вопрос: Что говорили друг другу пленные немцы, перекидывая по цепочке кирпичи!“
Нужно было обязательно ответить!
– Что они могли говорить? «Тише».
– Это по-русски «тише» – «шш». А они же по-немецки.
– Немцы аккуратные все. И вежливые.
– Вежливые! А это зрительница – преподавательница манер. Не зря.
– Если очень вежливые, они тысячу раз в день повторят «спасибо» за каждый кирпич.
– «Спасибо»-»пожалуйста» – «данке шен-битте шен»!!
– «Шен-шен» – «шш-шш»!!
Занятые собственным обсуждением, они не смотрели на экран.
«Все, закончили, тишина в зале. Кто будет отвечать?»
«Попробую я», – сказал солидный капитан. Он всегда берет на себя почти безнадежные ответы. «Мы считаем, что пленные немцы говорили всем известное по кинофильмам слово „шнель“ – „быстро“. Они хорошо работали даже в плену».
«Ответ понятен. Вы считаете, что пленные боролись за повышение производительности труда. Хотя экономисты во всем мире согласны, что рабский труд – самый непроизводительный. А теперь правильный ответ: пленные, передавая друг другу кирпичи не уставали повторять „спасибо“ и „пожалуйста“ – „битте шен“ и „данке шен“. Они оставались вежливыми даже в плену. Может быть, из-за их примера телезрительница стала преподавать хорошие манеры – вы не оценили этого намека. Лучшая команда проиграла очко, а телезрительница получает пятьсот тысяч рублей. Хорошие манеры всегда в цене!»
