Мистер Брим продолжал:
— А в ноябре у меня выставка в Мюнхене, а в январе…
Он вопросительно взглянул на супругу.
— В Граце, — подсказала Марта с набитым ртом.
— Точно.
Одна из картин Брима висела прямо у него над головой. Он выгнул шею и на миг задержал на ней взгляд. Он смотрел так, словно впервые увидел ее. Это был большой холст, почти целиком бордовый, не считая нескольких мелких мазков цвета фуксии. Мазки были похожи на гуппи, плавающих в пустом бассейне для акул.
Почетным гостем в этот вечер был знаменитый русский писатель, который, как говорили, несколько лет просидел в тюрьме, но при этом выглядел так, словно его там совсем неплохо кормили. У него была очень длинная борода, к которой прилипли крошки паштета из куриной печенки. Его жена была поэтессой. Загадочные, черные, как угольки, глаза, сверкавшие из-под густой челки… Зубы, желтые от табака… Вид у нее был такой, словно она собиралась весь вечер проплакать, но это ей никак не удается.
Луиза время от времени поглядывала на мать — волновалась, хорошо ли ей в таком обществе. На матери был ярко-розовый костюм. К нему она собиралась надеть шляпку в тон, и Луиза была рада тому, что Пенни забыла шляпку в машине. Она понимала, что Пенни отчаянно волнуется, но при этом еще более отчаянно ждет похвалы. Пенни пискляво, с трудом выговаривала отрывочные слова и постоянно улыбалась. К ней направилась миссис Френч в бедуинском свадебном балахоне — длинная и костлявая. Похоже, оделась так, чтобы соответствовать своим восточным коврам. Луиза безотчетно приблизилась к матери, чувствуя ее волнение.
— Ваша керамика, — сказала миссис Френч, — такая забавная, такая невероятно эротичная! Знаете, мне хочется иметь как можно больше ваших произведений!
Пенни ахнула и издала сдавленный визгливый смешок. Луиза заметила, как миссис Френч бросила насмешливый взгляд в сторону Марты Брим. К Пенни и миссис Френч с бокалом белого вина на подносе подошла Брайна Дойл, соседка Пенни (ее муж учился в старших классах с Дерком). Пенни торопливо схватила бокал, смущенная тем, что за ней ухаживает подруга. Она просто не знала, куда деваться.
— Здравствуйте, миссис Дойл, — сказала Луиза.
— Привет, Луиза, — ответила ей миссис Дойл.
Пенни хлебнула вина и немного пролила на пиджак.
— Спасибо, спасибо, — выдохнула она.
Луиза удивленно уставилась на мать — обычно за ужином та пила только молоко. После нескольких глотков вина щеки Пенни слегка порозовели, плечи расслабились. Брайна Дойл, высокая рыхлотелая женщина, зашаркала прочь в лодочках без каблуков. Она бросила взгляд на конфетницу (один из шедевров Пенни), стоявшую на рояле. Конфетница была сделана в форме рта с маленькими жемчужными зубами. Луиза заметила, что Брайна округлила глаза.
Было восемь часов вечера. Выглянув в окно, Луиза увидела, что на лужайке собрались несколько обнаженных мужчин. Первым ее порывом было закрыть ладонью глаза матери.
— О, вот и они! — воскликнул Билл Френч.
Все гости собрались у большого окна, чтобы посмотреть, что происходит на лужайке. Голые мужчины взяли друг друга за руки и закружились в золотистом свете фонарей. Их лиловые тени плясали на траве. Один, оттолкнувшись от согнутой спины другого, взлетел в воздух и кувыркнулся. Казалось, он умеет летать. Мимо танцоров царственно прошагал павлин. Все рассмеялись.
— Боже, Фелисия, ты и с птицей все отрепетировала? — спросил кто-то.
— Конечно. Божественное проявляется в мелочах! — со смехом ответила миссис Френч и искоса глянула на Дерка.
Неожиданно среди мужчин возникла обнаженная женщина с черными волосами до пояса и маленькой грудью. Мужчины принялись бросать ее, словно куклу, набитую опилками.
— Она великолепна, — сказал мистер Брим.
Пенни и Луиза во время представления неподвижно сидели на диване, но все происходящее за окном им было отлично видно в просвет между льняным пиджаком мистера Брима и свадебным бедуинским нарядом миссис Френч. Мимо Луизы и Пенни снова прошла миссис Дойл с подносом, и Пенни взяла себе еще бокал. Послышались разрозненные аплодисменты, и вдруг ни с того ни с сего Пенни истерически расхохоталась, прикрыв рот ладонью. Все обернулись и посмотрели на нее. Ее глаза остекленели, она побледнела. Смущенно улыбнувшись, она чуть шепеляво выговорила:
— Я раньше никогда не видела голых мужчин. Кроме Дерка.
Воцарившееся безмолвие наполнило сердце Луизы страхом. Мелоди Симмс заинтригованно наклонилась вперед.
— Черт, — покачал головой Дерк. — Теперь она знает, как это выглядит.
Все автоматически рассмеялись. Что бы ни сказал Дерк, его шутки сразу до всех доходили. Дерк был настоящий, и его незамутненная образованностью естественность оправдывала любые поступки, любые слова Пенни. Фелисия Френч от удовольствия даже захлопала в ладоши. Она была счастлива тем, что откопала семейку Карло.
Богемное общество зачаровало Луизу. Эти люди, похоже, никогда не смущались, не чувствовали себя неловко. Для себя она окрестила их «людьми в дождевиках», потому что всё словно бы стекало с их плеч, не задерживаясь.
Когда подошло время ужина, к гостям присоединились танцоры. Один из мужчин сидел за столом напротив Луизы и все время смотрел на нее. Около двадцати лет, русоволосый, с пухлыми губами. Его звали Питер. Он немного стеснялся, но все же спросил, как ее зовут. Луиза представила, что он — ее брат, что они уходят в потайную комнату, чтобы там посекретничать. Потом она представила, что он — не ее брат и что они уходят в потайную комнату и целуются.
Пенни продолжала пить вино. Ее внешность начала меняться. Черты лица стали грубыми, бледные щеки покрылись красными пятнами. Отбросив скромность, словно капюшон, она кокетливо хихикала в ответ на шутки мистера Брима, который то и дело ее подкалывал. Она превратилась в другого человека. Луиза бросала взгляды на Дерка в поисках помощи, но он словно бы ничего не замечал.
В какой-то момент Мелоди Симмс перегнулась через Билла Френча и спросила у Луизы:
— Сколько тебе лет?
— Четырнадцать с половиной, — ответила Луиза.
Мелоди устремила взгляд на Фелисию Френч и громко расхохоталась. Луиза вздрогнула.
— Обожаю, когда добавляют полгода, чтобы казаться старше! — воскликнула Мелоди и повернула голову к Луизе. — Детка. Если бы ты только знала все то, что знаем мы, ты бы пожалела, что тебе не двенадцать.
Все рассмеялись, включая Пенни. Ее губы стали красными от вина.
Перед десертом писатель-диссидент достал увесистую рукопись и начал мелодично читать по-русски. Все слушали, широко раскрыв глаза. Луиза извинилась и ушла в пустую гостиную. Теперь картина мистера Брима показалась ей другой. Это было пульсирующее красное поле, одинокое, как морское дно. Луиза долго смотрела на картину, пока ей не стало страшно. Казалось, из глубины может выскочить чудовище и сожрать ее.
Когда вечеринка закончилась, Луиза была так сердита на мать, что не могла смотреть ей в глаза. Стоило матери прикоснуться к ней, и у Луизы кожа словно вспыхивала. Пенни неровной походкой пошла с Дерком к машине. Луизе казалось, что мать исчезла, а под ее кожу забрался жуткий призрак. Луиза ненавидела это подобие своей матери так же сильно, как любила мать. Ей оставалось одно: ждать утра, когда в ее комнату с улыбкой войдет настоящая Пенни, и, если будет выходной, они пойдут прогуляться по лесу, а если день выдастся дождливый, они усядутся рядышком на диване напротив окна и будут читать. Луизе нравилось, как пахнет от матери.
Успех Пенни достиг апогея, когда ее пригласили участвовать в выставке «Искусство аутсайдеров» на Манхэттене. Ее четырехфутовое керамическое пресс-папье разместили между картиной с изображением пуделей-близняшек (работа мужчины-шизофреника) и скульптурой, изображавшей отоларингологический шпатель (ее изготовила домохозяйка из Дубука). Пресс-папье было продано коллекционеру из Женевы, который владел коллекций фарфоровых статуэток, изготовленных в восемнадцатом веке лилипутами. Коллекционер заявил, что украшенное фигурами ангелочков и маленьких коричневых мышей пресс-папье — лучшее из того, что представлено на выставке. Луиза была зачарована искусством притворства. Мало было понимать, что вещь ужасна, но при этом притворяться, будто она тебе нравится. Нет, эта вещь действительно должна была нравиться. Главное было не забывать тайно посмеиваться над ней. Иначе можно превратиться в идиота, который обожает всякое дерьмо. Пенни так нервничала во время открытия выставки, что едва держалась на ногах. Луиза почти весь вечер держала ее под руку.
В тот вечер Пенни не напилась, потому что Луиза все время приносила ей кока-колу. Напилась Пенни, когда они вернулись домой. Теперь она пила дома. Пила, чтобы расслабиться. Пила, чтобы отпраздновать. Пила, чтобы успокоиться. Мало-помалу Луиза отстранялась от матери. Когда Пенни обращалась к ней, она отвечала односложно и грубо. Дерк говорил, что это типичное поведение подростка.
