Не сразу Петр Николаевич закрыл дверь. Какое-то время он стоял и прислушивался. Когда трое были уже, видимо, в районе второго этажа, раздался отчаянный визг Елены и матюги ментов. Петр Николаевич поспешил запереть входную дверь, побежал на кухню и выглянул в окно. Опера вышли из подъезда, таща под мышки обмякшее тело Елены с безвольно болтающейся головой. Они не стали сажать Алену в машину, вместо этого запихнув ее в багажник. Движения их во время процедуры сохраняли поразительное спокойствие и обыденность. «Жестко работают», — подумал Петр Николаевич грустно. Алену было жалко.
Покончив с Еленой, менты снова закурили по сигарете, снова потоптались вокруг машины и снова огляделись, сложив ладони крышечкой над глазами. Докурив, они забрались на заднее сиденье, и машина тронулась. Когда машина разворачивалась, чтобы вернуться на дорогу, на мгновение Петр Николаевич увидел передние сиденья через лобовое стекло. И ему показалось, что место водителя пустовало. Конечно, такого не могло быть, и он списал все на обман зрения.
Следующего клиента звали Сергей, и Петр Николаевич ожидал его без энтузиазма.
От встречи с ним в понедельник остался гаденький осадок, как и от встречи года полтора назад, когда Сергей пришел к Петру Николаевичу впервые.
Внешне Сергей был даже довольно приятен. При сухопарой фигуре, он имел широкую грудь и плечи. Он следил за одеждой и прической. Ему шло пальто и облегающие водолазки, которые он обычно носил. Густые черные волосы закрывали уши, объемистая челка красиво очерчивала лоб. Его лицо, с широкими скулами и орлиным носом, могло бы даже сойти за благородное и мужественное. Но все впечатление портили маленькие, затравленные, бегающие глазки и опущенные уголки губ. Очертания рта вопили о постоянном чувстве омерзения и ненависти ко всему человеческому роду.
Кроме того, его отличала гнусная манера говорить сквозь зубы, как будто он испытывает глубочайшее презрение, и при этом косить глазами куда-то на ухо собеседника, вместо прямого взгляда в глаза. Слушал Сергей нетерпеливо, судорожно сканируя пространство взглядом, избегая смотреть в лицо. Он то и дело порывался перебить, но сказав полслова передумывал и бормотал: «Нет, ничего, продолжайте».
На листе «желаемых результатов», Сергей не стал писать много, в отличие от большинства. Другие обычно велись на обещание, что после занятий все, написанное на «этой волшебной бумажке, сбудется, как в сказке; ваш мозг должен сосредоточиться на желаемом, а это произойдет, если вы все запишите». Некоторые исписывали по три листа, указывая точное место желаемой работы, уровень дохода, параметры фигуры будущей жены и даже марку машины. Встречалась и противоположность узким прагматикам, такие описывали свои притязания очень абстрактно: «хочу иметь признание», «высокий социальный статус», «быть любим друзьями», «разобраться в себе и понимать этот мир», «обрести гармонию» и даже «почувствовать, что такое настоящая любовь». Узостью желаний отличались, как правило, физически больные люди, мечты которых ограничивались избавлением от язвы желудка или кожной экземы. Запись Сергея на листе составляла две строки: «Всегда иметь вдоволь секса с привлекательными женщинами и не терпеть за это унижений».
Этим пожеланием он и запомнился Петру Николаевичу тогда, полтора года назад.
Та их встреча была короткой, но Петр Николаевич испытал бурю эмоций. Он еле сдержался от того, чтобы избить Сергея в тот раз, так нахально тот себя вел.
Началось с того, что Петр Николаевич еще даже не успел прочитать цель Сергея, а тот уже заявил, нервно и с вызовом:
— Если вы не беретесь за такое, то скажите сразу, что некомпетентны, и я пойду к другому специалисту.
— Я уже сказал вам, я решаю любые проблемы, — напомнил Петр Николаевич, сдерживая гнев; он почувствовал, что если Сергей будет разговаривать таким тоном всегда, он может стать вторым клиентом в его карьере, который слетит с лестницы и опрокинет цветочные кадки.
— Тогда давайте приступим к занятиям немедленно, я не хочу терять мое ценное время.
— Сначала вы в любом случае заплатите деньги, — сказал Петр Николаевич спокойно, взяв Сергея за локоть.
— Хорошо, — сказал Сергей, нетерпеливо освободив руку, и протянул ему две тысячи рублей. — Это за первое занятие, — он попытался нахально смотреть в лицо, Петр Николаевич ответил на взгляд, и Сергей почти сразу опустил глаза.
— У меня деньги платятся за весь курс. Я занял под вас эти часы на неделю вперед, — сказал Петр Николаевич.
— Деньги за весь курс разом вы не получите, пока я не посмотрю, на что вы способны, — перебил Сергей, рассматривая картины на стенах комнаты (синий лимон на песочно-красном фоне, окутанный дымкой, и линия каравелл, уходящая вдаль, навстречу закату).
— Вы плохо понимаете, куда пришли, — сказал Петр Николаевич, вставая. — У меня свои правила, если вы с ними не согласны, то дверь вон там.
Петр Николаевич чувствовал, что еще немного, и он заговорит совсем по-другому.
Это почувствовал и Сергей. Его голос дал слабину, но он еще держался за свое условие:
— Вы просто заберете у меня эти деньги, а завтра я вас здесь не найду. Или ваша терапия окажется пустышкой. Что тогда?
— Оказаться пустышкой можете вы, — сказал Петр Николаевич. — Двадцать процентов людей не поддаются лечению. Если вы относитесь к ним, я верну вам деньги и порекомендую обратиться в профильные учреждения.
— Я… просто хотел сказать, вы обязательно требуете все деньги сразу. Тогда, может, дайте мне расписку?
Сломать Сергея оказалось легко. Он уже боялся (хотя и пытался еще дерзить). По мнению Петра Николаевича, это было одно из мерзейших свойств натуры: испугавшись, продолжать тявкать. По его опыту, такие люди чаще всех получали по морде.
— Не отнимайте у меня время, — сдерживаясь, сказал Петр Николаевич. — Платите деньги и расписывайтесь, что оплатили курс — вот здесь. Или давайте распрощаемся.
— Почему это я должен расписываться? Вы же получаете деньги!
Этот разумный довод озвучивал, наверное, каждый десятый клиент. Остальные проглатывали уловку. Петр Николаевич придумал это для поддержания антуража серьезности. Требование расписаться присутствовало не только вначале, но и после каждого сеанса тьюнинга: под словами «чувствую себя хорошо» в конце протокола. Такое требование внушало клиентам чувство, что они маленькие неразумные дети, а Петр Николаевич во всем прав, и пока они его слушаются, проблем не возникнет. Те немногие, на которых это не действовало, как правило, действительно уходили после первого сеанса.
Петр Николаевич возвращал им деньги и про себя навешивал на них ярлык «социальных моллюсков», т. е. личностей, клинически не поддающихся излечению, в терминах парагмологии.
— Да потому что вы получаете сеанс терапии, — использовал Петр Николаевич свое стандартное объяснение. — И должно быть подтверждение, что вы его оплатили и прошли.
Какое-то время Сергей лихорадочно рассматривал обстановку комнаты и теребил пальцами рукав свитера. Наконец, он сказал:
— Хорошо, я заплачу и распишусь, но если ваша терапия не подействует, держитесь! Я разнесу вас, я найму адвокатов, я затаскаю вас по судам. Вы лишитесь лицензии! — он судорожно полез под свитер, видимо, в нагрудный карман рубашки, достал перехваченные резиночкой деньги.
Петр Николаевич положил ладонь на его руку, когда тот протянул деньги, и сказал:
— Я не буду с вами работать. Для плодотворной работы требуется сотрудничество.
Если вы с первых минут начинаете говорить о суде, значит, вы настроены иначе. Вам придется уйти.
— Но…
— Собирайтесь и уходите, — спокойно повторил Петр Николаевич. Он отлично знал, что обычно следует за этим его спокойствием. Нюх на опасность у Сергея оказался отличным. Тот не стал больше дерзить, быстро собрался и ушел.
Этим закончился первый контакт Петра Николаевича и Сергея. Тогда, полтора года назад, он еще мог себе позволить отшивать некоторых клиентов.
Теперь он еле сводил концы с концами и, бывало, по две-три недели сидел совсем без работы, поэтому он согласился на предложение Сергея. Опасения, что Сергей будет хорохориться, оказались ошибочными. Он сразу расплатился, сразу заполнил лист целей (цель была такая же слово в слово, Петр Николаевич потом проверил по архиву) и выполнял все элементы ритуала безупречно.
Более того, Сергей не создавал проблем в тьюнинге. «Только с мертвым дривеном не возникает сложностей, — писал Бубард в одном из своих инструктивных писем. — Если в тьюнинге все проходит легко, без соскальзываний в другие случаи и застреваний на ленте времени, без приступов паники и истерик, без вспышек недоверия тьюнеру и желания бросить занятия, — это значит, что вместо тьюнинга вы занимаетесь чем-то другим, совершенно бесполезным. Самая частая подмена — выслушивание простых воспоминаний дривена, в то время как нужно, чтобы он не вспоминал случаи, а возвращался в них».
