В довоенное время полиция олицетворяла собой государственную власть, и полицейских принято было если не уважать, то, по крайней мере, бояться. Если полицейские замечали за человеком неладное, то сразу задерживали его, тащили в участок и приступали к допросу. Поэтому все, кто обделывал свои темные делишки, старались лишний раз не попадаться в руки полиции.
Особенно сложно было проскользнуть мимо полицейских постов в районе Фукагава. Этот район славился обилием рек и каналов, а также мостов, переброшенных через водные преграды. На больших мостах всегда ставили полицейские будки, и постовые внимательно следили, что за люди проходят мимо. Ясное дело — днем людей было слишком много, чтобы останавливать каждого, а вот по ночам любой одинокий прохожий рисковал подвергнуться полицейскому дознанию.
До войны большинство японцев жили скучно и размеренно — вставали затемно, отправлялись на работу, горбатились до самых сумерек, возвращались домой, кое-как перекусывали и ложились спать. Иными словами, в девять вечера большинство японских семейств в полном составе уже смотрело сны! Так что, если кто-то продолжал сновать по ночному городу, он уже основательно рисковал нарваться на неприятности.
— Эй, ты — да, именно ты, — поди сюда! — окликал позднего прохожего полицейский. — Что это ты болтаешься на улице среди ночи?
— Я иду по делу…
— По какому делу? Что это за работа, которую приходится делать поздней ночью? — Полицейские без промедления брали бедолагу в оборот и устраивали ему перекрестный допрос:
— Кем ты работаешь?
— Где твоя контора?
— Кто твой босс? — И все в таком духе. Незадачливого прохожего могли с равной долей вероятности отпустить или задержать и потащить в каталажку, чтобы мордовать там до самого утра. А если игроку случалось возвращаться домой после очередной партии в кости, да еще с карманами полными денег, — арест и прочие неприятности ему были гарантированы. Поэтому завсегдатаи игорных заведений заранее обдумывали, как удобнее возвращаться домой, а организаторы игр, чем могли, способствовали удачливым клиентам избежать неприятностей.
В Фукагаве игроков поджидало куда больше проблем, чем в других районах, — из-за мостов, которые неизбежно приходилось пересекать. Мосты вынуждали любителей азартных игр прибегать к разным хитрым трюкам. Например, проделывали такое: к длинной бечевке, вроде тех, на которых пускают бумажных змеев, привязывали с одной стороны бумажник, а с другой — камень. Удачливый игрок вручал эту штуку доверенному человеку на берегу и отправлялся через мост с пустыми руками. Само собой, полиция останавливала его и начинала выяснять:
— Куда ты собрался на ночь глядя?
— Да понимаете, у меня близкий друг заболел. Он живет неподалеку — вот, иду его навестить…
— Хватит рассказывать нам старые байки!
— Клянусь, это чистая правда!
— Тогда я с утра пойду к твоему приятелю и проверю — правда это или нет! Выворачивай карманы!
И запоздавший путник предъявлял все свое скудное имущество для инспекции. Если полицейские требовали — он безропотно выворачивал пояс или даже стаскивал нижнее белье.
— И это все?
— Абсолютно все!
— Ну ладно… Только учти — больше не разгуливай в ночное время!
И с этим полезным напутствием задержанного отпускали. Он спокойно миновал мост, проходил вдоль берега немного в сторону и кидал через реку камушек — туда, где условного сигнала поджидал сообщник. Получив условный знак, сообщник бросал на противоположный берег камень, привязанный бечевкой к бумажнику, но сам кошелек из рук не выпускал. Если хозяин кошелька находил и подбирал камень, обмотанный бечевой, то пару раз дергал за веревку — давал знак, что все в порядке. Тогда сообщник выпускал кошелек и мог спокойно отправляться по своим делам. А хозяин бумажника сматывал бечевку и вытаскивал из реки свою мошну!
Метод был далек от идеального; его главный недостаток заключался в том, что кошелек попадал к хозяину промокшим насквозь! И вообще, пользоваться такой практикой можно было исключительно в тех местах, где река достаточно узкая, чтобы перебросить через нее камень. К тому же, если полицейские задерживали человека несколько раз за месяц, у них могло закрасться подозрение — с чего это он постоянно шастает среди ночи и никогда не носит при себе кошелек?
Поэтому дальновидные игроки предпочитали отправляться домой кружным путем и, рискуя быть ограбленными, плутали по пустынным ночным переулкам. Конечно, люди, располагающие временем, могли играть в кости хоть до самого утра, а потом без приключений добираться домой при свете дня. Но среди любителей азартных игр находилось и много таких, кто непременно должен был возвратиться домой под покровом ночи, — именно для них предназначались наши полуночные лодки.
Большинство пассажиров других полуночных лодок составляли воры, беглые преступники, всякие темные личности, находившиеся в полицейском розыске, контрабандисты и прочее жулье — словом, все те, кто не хотел лишний раз иметь дело с полицией. Но лодка Кенкити специализировалась исключительно на доставке любителей игры в кости.
В темноте лодочника подзывали с берега:
— Эй! Здесь ждет пассажир!
Барка приближалась к берегу, лодочник несколько раз хлопал в ладоши — и пассажир, сориентировавшись по звуку, прыгал на борт. А с берега кричали:
— Он уже у вас, капитан!
— Ясно, — отвечал лодочник.
Пассажир устраивался среди тюков с грузом, и на него набрасывали большой кусок темной ткани — прикрывали с ног до головы.
— Отчаливай! — командовал Кенкити, и лодка плавно скользила от берега.
Ночью река казалась потоком темного серебра, редкие волны прокатывались по ней бликами медного цвета, мгла окутывала берега — в домах старались обходиться без света. В те годы был заведен такой порядок: все лодки, выходившие в реку ночью, были обязаны вывешивать специальные сигнальные огни. Но наша полуночная лодка обходилась без этого — она бесшумно скользила во мраке, как ночная тень. Только вода тихо плескалась за бортом; для непривычного уха даже такого звука было достаточно, чтобы сжаться в комок и всю дорогу вздрагивать от страха!
Тогда многое было иначе, чем теперь, — на судоходных реках принято было устраивать наблюдательные посты. Казалось, так заведено уже много столетий и часовые будут раз за разом сменяться на посту, пока по реке плывут корабли. Чаще всего посты устраивали там, где реки или каналы сходились в форме буквы “Т”, и миновать речную заставу было не проще, чем полицейский пост на мосту. Стоило кому-то из часовых выглянуть за перила — и можно считать, вы угодили в серьезную передрягу…
Но даже если тщательно избегать сторожевых будок и часовых на развилках рек, все равно постоянно существовала угроза нарваться на полицейский патруль. Поэтому мы вынужденно жались к берегу и двигались на предельно малой скорости, которая позволяла мгновенно замереть при малейшей опасности и переждать в спасительной темноте.
Для страховки мы высылали вперед собственных дозорных; по одному человеку на каждый берег. Если такому дозорному случалось заметить полицейский патруль или еще что-то подозрительное, он подавал сигнал — бросал в воду камень, а сам сразу же прятался где-нибудь в густой тени или просто где подвернется. Кенкити тут же поворачивал руль к берегу, и барка останавливалась и замирала.
Видите ли, у берега всегда теснилось столько лодок, что, затерявшись среди них, мы могли чувствовать себя в относительной безопасности. Другие лодочники закрывали глаза на наши проделки, и это здорово помогало! Правда, старались они ради общего блага, ведь стоило кому-нибудь их них поднять шум, и полиция завалилась бы с проверкой не только к нам, но и на их лодки тоже, а самое главное — все лодочники в округе ополчились бы на скандалиста и доносчика и стали выдавливать из дела. В конечном итоге ему пришлось бы искать себе другое занятие; когда работаешь на реке, главное — ладить с людьми! Едва опасность миновала, наша лодка снова отчаливала — плавно и тихо, без единого громкого всплеска весла, скользила по темной воде все дальше и дальше…
Мест на лодке у Кенкити не было, но он пристроил меня к своему знакомцу по имени Токудзо. Токудзо был артельщиком плотовщиков[11]. Мало кто сейчас помнит, чем занимались плотовщики в старые времена, — сейчас склады лесоматериалов разбросаны по всему Токио, а от старых лесопилок в Фукагаве даже следа не осталось.
Но в то время, когда я был молодым пареньком, само слово “Фукагава” значило только одно: строевой лес! Склады бревен, лесопилки и плотницкие мастерские располагались здесь повсеместно. Лес прибывал в Фукагаву со всей Японии — бревна связывали в плоты и сплавляли сюда по рекам.
