- Црены прохудились?! Нельзя соль варить! Железо собираешься покупать?! Освобожу тебя от такой заботы - црены на железо возьму!..
* * *
Иван Заикин проснулся от того, что кто-то на нем лежал.
- Вот коровин сын! Удавишь эдак-то... - десятный ватаман скинул с себя Гришку. - Как на перине улегся, - встал: - Вечером не заснешь, утром не поспишь - хватит!.. Не пущу под тулуп - спи один...
Крестясь и ругаясь, ватаман нашарил в темноте выход, вылез с сенника во двор. Сходил по-легкому. Было еще темно. В небе ни звезды, но морозно - хорошо.
Вынырнула хромоногая фигура Пожняка.
- Воевода велел будить - поедем к солеварам в Усолье...
До Усолья дошли быстро и легко по застывшей Летке. Гришка, ехавший верхом на сером коняге, с копьем-долгомером, вставленным в специальный чехол на стремени, увидев на второй день пути курящиеся дымом мохнатые, засыпанные снегом крыши изб, подумал, что это очередное село. Но когда приблизились и стали проезжать большие лежбища дров, длинные сараи, свернули к боярской усадьбе за высоким тыном, догадался: "Соляные прииски боярина Игната Репина".
На следующий день, морозным звездным утром, воевода поднял воев, приказал выгребать соль из амбаров у боярина и мужиков-солеваров. Забирали все - подчистую.
- Как они без соли-то?
- Наварят, - нахмурился воевода, отвечая Ивану Заикину.
Когда блестящее зимнее солнце приподнялось над лесом, трех солеваров-кузнецов, под присмотром Гришки и еще одного воя, послали разрубать црены. Воевода с Игнатом Репиным начал собирать мужиков для полка.
Гришка с удивлением рассматривал солеварные приспособления:
"Как просто!.. - по деревянным лоткам солеродная вода поступала в большие чаны, оттуда в огромные котлы - он скребнул ногтем черные от сажи бока - под ним блеснула медь. - Гли-ко - медные!" - снова удивился.
- Для чего котлы-то? - спросил у мужика.
- Вываривается, густеет в ем рассол, а потом уж в црены выливаем, - показал на большую железную сковороду длиной и шириной около двух саженей, высотой 5-6 вершков38. Под ним - глинобитные печи. Остальное сам додумал: вода испарялась в црене и на дне рождалась соль...
Теперь понятно, почему так много нужно дров.
Первый црен разрубили быстро. Когда перешли в другой солеварный сарай, где были поменьше котлы и црен, мужики, пошептавшись друг с другом, отказались работать. Встав на колени на сухую зольную землю перед устьем печи, стали молиться, просить бога, чтобы пожалел их - оставил всем миром поставленный црен.
- Он нас с нашими женками и ребенками кормит, поит и одевает...
Осподи милостивый! Пожалей - не дай увезти црен...
Напарник Гришки - вой лет тридцати - хотел заставить мужиков работать, но двое, встав, так замахнулись молотами, что воям пришлось отскочить к дверям; а третий кинулся к висящей на столбе железке - ударил кувалдой...
Набатные звуки подняли жителей, как пчел в улье...
Мужики с секирами, вилами, а затем и бабы с ребенками повыскакивали из приземистых изб с огромными снежными крышами-шапками, побежали к сараю.
Гришка с товарищем бросились из солеварни, вскочили на коней, отъехали...
Опередив баб, без шапки, в рубашке, но при оружии прискакал воевода с воями. Он хотел спешиться, войти в сарай, но мужики загородили вход, грозно зашумели. Конь его, утопая по брюхо в снегу, заплясал, брызгая во все стороны радужно искрящейся на солнце сухой снежной пылью.
- Железо нужно!.. Татар весной пойдем воевать...
- Обманываешь! - двинские земли будем воевать...
- Себе потом новые црены скуете - эти все равно надо латать...
- Слатаем!..
- Хошь нас без црена оставить, как дровосека без секиры?!
Крики, ругань, злые лица. Из толпы вышелушился аккуратненький старик в белой нагольной полушубе, снял шапку, седой головой поклонился низко Константину Юрьеву.
- Вымрут наши семьи... Ребенков пожалей!..
- Железо счас нужно!.. - еще раз твердо повторил воевода и коротко бросил стоящим в стороне мужикам-кузнецам: - Рубите!.. А то мы сами...
- Чо стоите, мужики-и-и!.. - женский голос пронзил морозный воздух, повис - это бабы с детьми подоспели, встали за своими мужьями.
Вздрогнула от призывного крика двудесятая толпа солеваров. Сверкнула грозно лезвиями секир, пыхнула паром и, нацелив трехпалые острия деревянных вил, двинулась на воеводу с воями.
- Добром прошу! - выхватил меч Константин Юрьев. - Идите по избам, баб с ребенками не морозьте... Выборных в ратники готовьте - завтра им в Слободу идти... - воевода попытался остановить звереющих мужиков.
Оглянулся, отыскивая глазами боярина Игната Репина, но тот так и не показался.
- Не дадим грабить себя!..
- Вы сами, как татарва!..
Подбадриваемые криками и взглядами жен и детей, мужики решительно и бесстрашно напали на верховых воев... И Гришка вновь услышал страшный шум боя, который оглушил прекрасный зимний день дикими криками, ругательствами, звоном железа, треском копий, ржанием и храпом коней, визгом, плачем женщин и малых ребенков.
...Острая боль - ниже колена - обожгла ногу; не отпрянь конь, деревянный ослоп39 достиг бы цели. Детина вновь замахивался - теперь Гришке не уйти: конь его прижат к заваленной снегом куче дров.
"Убьет!.. Вот так вот умереть?! А как же поход?.. Васена?!" - Гришке захотелось жить, вспыхнула в нем сила - почувствовал себя таким мужественно-уверенным, что, идя в атаку и зная, что ему уже не остановиться, испугался своей решимости и того, что он сделает...
- Уйди!.. Порешу, - он еще надеялся, что мужик отступит, но тот уже заканчивал разворот. "Если не я, то он меня!.." - подумал Гришка, оправдывая свое действие, и, зная, что ничего уже нельзя изменить, направил острие копья в то место, где из-под распахнутой полушубы белела сорочка.
Копье легко и мягко вошло в тело...
"Попал!.. В пузо попал..." - стараясь не верить в содеянное, со страхом отметил Гришка.
Мужик как-то странно закатил глаза, присел, выпустил ослоп, и, ухватившись за древко копья, широко открыв оволосенный курчавой бородкой рот, закричал-заревел...
В этом ужасном, последнем крике были: невыносимая боль и бессильная ярость, страх смерти и мольба о помощи. Прощание с родными, белым светом...
Гришка, как во сне, ватными руками дернул копье на себя, и вместе с широким лезвием наконечника вывалились на снег... внутренности... Мужик рухнул мешком, затих, замер, запрокинув голову, подмяв под себя ногу... И только кишки его, как красные змеи, продолжали изгибаться, расплавляя и кровавя дымящийся снег...
* * *
Отъехав от устья Летки вверх по Вятке, Константин Юрьев вынужден был пересесть с седла в повозку: тело ломило, давило в груди, дышалось трудно. Постоянный кашель не облегчал дыхания. По-рыбьи - ртом - он хватал морозный воздух. Было холодно даже в медвежьем тулупе, надетом поверх шубы - дрожь холодными волнами окатывала горящее тело...
А погода - прекрасная: морозец, ярко светило низкое зимнее солнце. Воям было жарко - ехали раскрасневшиеся, распустив завязки своих полушуб, покидав в повозки меховые рукавицы.
Сухой холодный воздух раздирал у него горло, от солнечных бликов - больно глазам. Воевода укрылся с головой в тулуп, надышал - стало теплее, и под пение полозьев задремал; но тут же проснулся.
Перед глазами - заколотый Митяем-Гришкой мужик, обезумевшая от горя женщина и трое маленьких сирот-ребенков, испуганно жмущихся к матери...
"Эх, Игнат, Игнат!.. Дал же бог помощника..." - Константин Юрьев высунул голову.
- Эй!.. Остановись.
Возчик натянул узду.
- Тырр, - повернулся к воеводе - лицо испуганное. Тут же, съехав с дороги, по брюхо проваливаясь в снег, заметая хвостом след, подскакал к возку гнедой жеребец с седоком-воем.
- Худо тебе?! - свесился с седла Пожняк.
- Позови Игната.
- Может, до деревни погодить?..
Воевода сердито тряхнул головой:
- Позови!..
Подскакал Игнат Репин. Слез с коня, подошел к Константину Юрьеву и, наткнувшись на его взгляд, хрумкая снегом, затоптался на месте.
Воевода пристально вглядывался в рыжее, большеротое лицо, в зеленые глаза Игната. Поразило его серьезно-задумчивое, болезненно-озабоченное выражение. "Как перевернуло!.. - впервые видел Игната таким: серьезным, думающим, переживающим. - Все-таки понял, что дела державные выше личной спеси и корысти... Я тоже хорош! - по-доброму, по душам поговорить надо бы... Мужей усольских, ихних женок уговорить, а я сразу... Выдержки нет - эдак большие дела не сделаешь!.."
- Подойди поближе, - Константин Юрьев еще раз взглянул: "Точно - другой... Сделает все, что велю!.." - Видишь - захворал... В такое-то время! Вся надежда на тебя, - глаза воеводы ожили, вспыхнули синим пламенем. - Скачи к Лазарю... Железо надо варить - он знает - много железа!.. Со мной оставь двух воев - я в Сосновый Бор заеду: за смолой... Посмотрю, как смолокурное дело налажено... Отлежусь. Пахомию... Лазарю передай, чтоб еще по одному печу к каждой домнице приделал... И чтоб в горновые уста горячее дутье подавал - тогда и зимой наварит железо... Мы уже с ним говорили, но за ним нужен погляд, а то почище чем у тебя может быть!..
