Девочка усмехнулась; за тонкими бледно-розовыми губами размещались немного кривоватые, но чистые зубы. Ей явно необходима консультация хорошего специалиста-ортодонта и временные брекеты, ничего страшного, своим сыновьям Ангелина Сергеевна установила такие уже более полугода назад.
Юбка-годе яростно нажала на отбой и недовольно посмотрела на Ангелину Сергеевну. Сморщила лоб под беретом из коричневого фетра, угрожающе колючего на вид, и спросила мрачно:
— Это вы, надо думать, мать братьев Тимофеевых?
Ангелина Сергеевна шевельнула плечом, безусловно соглашаясь. Девочка остро глянула на нее из-под пестрого меха и сняла капюшон; ее волосы оказались заплетены в две недлинные косы цвета меда.
— Пойдемте, что толку стоять, — бросила женщина глухо, проходя мимо Ангелины Сергеевны, — там и поговорим… при свидетелях чтобы…
Девочка быстро-быстро задвигала тонкими джинсовыми ножками, Ангелина Сергеевна вздохнула и пошла следом, немного отставая. Игнорировать требования учителей явиться в школу стало невозможно — мальчишек сегодня уже не допустили к урокам, а учиться надо. По-любому, как сейчас принято говорить. Ангелина Сергеевна чуть склонила голову в изысканной шляпке и тихо вздохнула. Вульгаризмов она не признавала. Юбка-годе впереди уже вламывалась в хорошую дверь, шпонированную деревом, и Ангелина Сергеевна разглядела часть обстановки — как бы офисной, но бедноватой.
В просторном, скудно обставленном кабинете находятся две женщины и мужчина. Какое-то вполне продолжительное время они молча созерцают давно выученные наизусть дипломы на стенах и печатный орган школы, газету с названием заштампованным, как паспорт многоженца: «Через тернии к звездам». Одна женщина опускает глаза и смотрит на наручные часы, прикидывая, что у нее есть максимум час, ну полтора от силы, учитывая дорогу до дома, и быстрее бы все это началось. Мужчина решительно встает, звонко кашляет несколько раз, доходит до дверей, чеканя шаг, и объявляет, что он уходит, никакого желания участвовать в этом лживом фарсе у него нет. Две женщины в два прыжка оказываются рядом и хватают его за два рукава, лишая возможности двигаться. В большое окно заливает дождь, и никогда темнота не бывает столь насыщенной, как в первый день новолуния.
— Да что это такое вы делаете, Жанна Альбертовна, Наталья Евгеньевна! — стонет мужчина. — Отпустите немедленно, вы мне сейчас пиджак изорвете вконец!
Он пытается осторожно стряхнуть дам, но «осторожно» не получается, а по-настоящему он не смеет, начальство все-таки.
— А куда это вы собрались, Олег Юрьевич? — шипит Жанна Альбертовна, завуч старших классов, худая, болезненно бледная дама в брючном темно-синем костюме, похожем на старинную школьную форму для мальчиков. На тощей шее — цветная косынка с видом Риги, куплена тридцать лет назад в означенном городе.
— Нам ваша мужская поддержка необходима, Олег Юрьевич, голубчик, — шепчет вкрадчиво Наталья Евгеньевна, директор, опасно прижимаясь к его локтю тяжелой грудью; опыт показывает, что с мужчинами выгоднее обходиться ласково.
Ангелина Сергеевна внимательно рассматривала из-за девочкиного белого плеча подтянутого мужчину в темном костюме со следами мела на воротнике и двух женщин, нежно обнимающих его с обеих сторон. Директор и завуч, подумала она иронически.
— Во-первых, здравствуйте, — обвиняюще поприветствовала присутствующих юбка-годе и устроилась на ближайшем ученическом деревянном стуле; стул тонко пискнул. Девочка осталась стоять, даже не расстегнув короткой куртки, наоборот, вновь накинув капюшон, густо отороченный мехом.
Группа педагогов смущенно распалась, мужчина снова значительно кашлянул, обреченно сполз на крутящийся стул с надломленной спинкой. Слово взяла директриса, оправляя свой черный костюм, струящиеся кружева блузки и узкую юбку ниже колен.
— Здравствуйте, здравствуйте, очень приятно, — раскланялась она на обе стороны, — а что же мальчики не пришли?
— Болеют оба, — коротко пояснила Ангелина Сергеевна, — вирус, вероятно. Температура тридцать девять с лишним и держится. Колола тройчатку.
— Какие такие тройчатки, — всполошился мужчина Олег Юрьевич. Он даже вскочил, и его стул совершил поворот вокруг своей стуловой оси, — какие такие тройчатки, когда ото всех простуд есть два вернейших средства, точнее, три: лук, чеснок, мед и прогревание ног!
Завуч по старшим классам Жанна Альбертовна хмыкнула, пересчитав про себя вернейшие средства: получилось четыре. Олег Юрьевич немного сник под ее насмешливым взглядом и уселся на крутящееся место. Юбка-годе энергично рылась в своей объемной сумке из искусственной коричневой кожи, Ангелина Сергеевна опустилась на свободный стул, положила ногу на ногу и посмотрела на часы. Пальто она тоже решила не снимать, ни к чему. Шляпку все же положила на стол перед собой, придавив ворох листов, мелко исписанных от руки.
— Давайте не будем терять времени, товарищи, — торопливо произнесла директриса, — конец трудного рабочего дня, все устали. Я надеялась, что будут ребята, но раз заболели, ничего не поделаешь. Думаю, все присутствующие уже как-то в курсе происходящего, и мы просто выработаем какое-то единое решение, приемлемое для всех…
Директриса прикусила нижнюю губу в атласной помаде темно-телесного цвета и посмотрела на часы.
В кабинет без стука вбежала крупная девочка лет четырнадцати с темными волосами, заправленными за уши, которые и без того были довольно оттопыренные. В руках у нее шумно хлопал и вольно парусил большой белый лист ватмана.
— Горбунова, только не говори мне, что вы все до сих пор здесь, — выдохнула худосочная Жанна Альбертовна, Горбунова радостно закивала в ответ и быстро затарахтела:
— Мы уже уходим, уже уходим, вот я только макет утвердить, девочки послали, и там такая ссора, такая ссора! Жанна Альбертовна! У девочек! Маша Бобрик пришла и сказала, что ее папа точно-преточно обещал вопрос с конкурсом положительно решить через неделю максимум, а Настя Суркова расхохоталась, типа пусть Маша ничего лучше не болтает, пока окончательно не решено, а то получится как в прошлый раз, и тогда Маша расплакалась и дернула Настю за волосы…
— Так-так, — завуч потерла высокий лоб тонкими бледными пальцами и взяла Горбунову за плечо, — пошли разберемся… Прошу прощения, — склонила она гладко причесанную светлую голову, — я на минуточку. Маша, понимаете ли, плачет. Настю за волосы дергает.
Несколько минут все молчали. Заговорила, бурно забирая с высокой ноты, юбка-годе:
— Давайте уже разбираться, у меня дома горох замочен с утра, хотела сделать супу, чего сидеть-то молчать попусту, пусть вон отвечают кому положено…
— Да-да, — как-то всполошилась Наталья Евгеньевна, обирая невидимые пушинки с черного пиджака, — разумеется, разбираться, да. Нет необходимости копать куда-то глубоко, все уже произошло, и мы просто должны как-то наиболее щадяще выбраться из ситуации. Да, Олег Юрьевич? — кинула она горящий взгляд на мужчину, требуя поддержки.
Он немедленно кивнул. Поправил плотно застегнутый на мощной шее воротник рубашки в тонкую розовую полоску (жена утром выдала новую). Старые потому что некому стирать, раз все в семье заделались шеф-редакторами гламурных журналов для набитых силиконом дур… Олег Юрьевич шумно задышал носом.
— Вот тут у нас есть Катенька, — директриса ласково улыбнулась девчонке под пестрым мехом, — и есть…
— И есть Ангелина Сергеевна, — подсказала Ангелина Сергеевна, выуживая с непонятной целью из кармана темно-зеленую перчатку и разминая ее в пальцах. Превосходная, мягкая кожа, прикасаться к ней одно удовольствие. Ангелина Сергеевна любила хорошую кожу.
— Конечно, — очень обрадовалась директриса, — Ангелина Сергеевна, мама Кирилла и Мефодия. Вы еще не знакомы, насколько я понимаю, Ангелина Сергеевна, с Катей…
— А чего это им знакомиться? — вздорным голосом переспросила юбка-годе, не переставая рыться в сумке, — зато эти, Киря с Мотрей, очень уж хорошо с ней познакомились… Необычайно близко, я бы даже сказала… Куда уж ближе, я бы сказала!
Директриса хлопотливо замахала маленькими белыми ручками, алые капли маникюра банально походили на брызги крови. Небольшого размера крест на простом извитом шнуре золотом просверкнул в пенных кружевах на груди.
— Пожалуйста, пожалуйста, не будем обострять, — она умоляюще взглянула на Олега Юрьевича, но он был неуловим, шумно дышал и ненавидел глянец, — в общем, ситуация такова…
Обозначить абсолютно ненормальную ситуацию какими-то обычными словами никак не удавалось; порывом ветра с улицы распахнулась форточка, вместе с дождем в помещение ворвалось несколько мокрых грязных листьев, запахло землей и близкими холодами.
