— Давай, Юки, ты тоже садись да побыстрее! Вишь, какой народишко! Если будешь так возиться, вообще все места займут, придётся всю дорогу стоять! — сказал он.
Тогда я тоже положила на пол свой лиловый узелок и села на него. В узелке были только носовой платок, который я успела достать из кармана матроски, пачка бумажных салфеточек да лист газетной бумаги, который Мицуо подобрал на вокзале. Как и он, я сидела, обхватив колени руками. Передо мной в такой же позе дремала старушка. Была там ещё молодая женщина с ребёнком, в цветастой юбке и розовой кофте. Четверо мужчин с раскрасневшимися физиономиями, должно быть, уже порядком навеселе, балагурили, обмениваясь какими-то деревенскими шутками, и передавали по кругу бутылку виски. Рядом с низеньким старичком стоял парнишка в студенческой форме с наголо выбритой головой.
— Всё нормально? Если спать захочется, можешь ко мне прислониться.
— Ничего, я привыкла. Я уже так ездила с мамой к ней на родину, в деревню, — ответила я, сидя на клочке газеты в этом грязном тамбуре, после того как нас выперли из переполненного вагона.
— И где же эта деревня находится? — спросил Мицуо.
— В Кофу. Надо ехать по Центральной линии. Помню, нас тогда провожали, а меня передали в вагон с платформы через окно. Да, кажется, мы именно в Кофу ехали. Мне ещё захотелось писать, а туалета не было: пришлось родителям меня передавать с рук на руки, пока не поднесли меня к открытому окошку, потом на руках вывесили наружу и там уж сняли штанишки. Мне, наверное, было годика два. Только вправду ли так оно было? Хотя я до сих пор помню, как там, за окном, мне в попку дул холодный ветер. Так что вроде бы всё так оно и было, но не помню, чтобы мама мне потом об этом рассказывала или упоминала, когда мы вернулись домой. Думала, вот как приеду домой, сама у неё всё спрошу. Конечно, потом, когда домой вернулись, я забыла спросить.
— Да-а. А эта линия не Центральная. Она идёт на север. Хорошо бы вот так: едешь-едешь на север и приезжаешь прямо в Сибирь. Я бы тогда сколько угодно мог так сидеть, всё бы вытерпел!
Прозвучал громкий звонок — сигнал к отправлению. За ним последовал гудок паровоза, состав содрогнулся и тронулся с места. Никто из пассажиров не пытался выглянуть наружу, не печалился о разлуке.
Мицуо сделал глубокий вдох и с шумом выдохнул воздух. Он явно испытывал напряжение.
— Ну наконец-то!
— Ага, — кивнула я в ответ.
Тут мне вдруг почему-то захотелось спрыгнуть с поезда обратно на платформу и бежать назад, но было уже поздно. Что теперь будет?! Рядом со мной на этот раз была не мама — какой-то Мицуо. Кто это такой? Я совсем раскисла: по щекам у меня струились слёзы, из носу текло. Стараясь не показывать Мицуо, что со мной происходит, я уткнулась лицом в колени и закрыла глаза. А Мицуо между тем шептал мне в ухо:
— Ты, Юки, сейчас переоделась в мальчика — теперь надо тебе имя придумать. Как тебе имя Маугли? По-моему, для мальчика неплохо, а? Знаешь, кто это, да? Ну, человеческий детёныш из «Книги джунглей». А я тоже теперь буду называться по-другому — Акела. Я всегда хотел, чтобы меня так звали. Здорово, да?!
Я перестала плакать, подняла голову и спросила Мицуо:
— Имя Маугли я ещё помню, а кто такой Акела?
— Ну как же! Ты что, не помнишь Акелу?! Это же вожак волчьей стаи. Можно сказать, само воплощение Закона джунглей, такой одинокий волчище. Это он разрешил принять на воспитание в волчью стаю Маугли, человечьего детёныша. Я, конечно, не такой крутой, как Акела, но ведь я теперь за тебя, Юки, в ответе. Я теперь тебе и отец, и брат, и воспитатель. Я буду вожак, а ты будешь у меня всему учиться. Так что мы будем совсем как Акела и Маугли.
Увлечённая радостным монологом Мицуо, я тоже улыбнулась и возразила:
— Тогда уж лучше я буду удавом, мудрым удавом Каа. Мне имя Каа нравится больше, чем Маугли.
— Хм, понимаю, что ты имеешь в виду, но так не пойдёт. Надо, чтобы мы были в одной стае, иначе нельзя. Акела и Каа, правда, дружат, но в джунглях они живут по-разному и вообще один волк, а другой — змея. А мы с тобой, н-ну, вроде родичей. Если попросту, то я как бы старший брат, а ты младший. Поэтому надо, чтобы ты была Маугли.
При этих словах Мицуо сильно покраснел. Я вспомнила, что других родичей у него нет, тоже покраснела и энергично кивнула.
Поезд, идущий на север, в Аомори, набирал скорость. Мерно стучали колёса. Я привстала и посмотрела в дверное стекло. За окном ещё мелькали яркие огоньки пригородов. Усевшись опять рядом с Акелой-Мицуо, я пробормотала, зевая:
— Вот странно-то! Неужели этот поезд и всё это взаправду?
Акела, тоже зевнув, ответил:
— Да, думаю взаправду.
С той ночи мы и стали Акелой и Маугли, а если точнее — где-то около одиннадцати вечера.
Мир Акелы был очень прост. В то же время этот мир был настолько сложен, что у него самого голова шла кругом. В тот вечер Акела был очень доволен тем, что стал Акелой. Он чувствовал себя суровым волком-одиночкой, вожаком волчьей стаи. Он был Акелой по праву, данному Законом джунглей. Своим громогласным воем Акела созывал стаю на сбор. «Помните Закон джунглей! Будьте бдительны, волки!»
На суд Акелы был представлен голенький человеческий детёныш, лягушонок-Маугли, и волкам предстояло решить, принять ли его в стаю. На теле этого несчастного детёныша не было шерсти, и хвоста у него тоже не было. Чутьё и слух у него были в тысячу раз слабее, чем у волков. Когти и зубы тоже были слабенькие и не годились как оружие в схватке с врагом. Что хуже всего, он очень медленно рос, и спустя полгода всё ещё оставался младенцем, который даже не мог ходить. В общем, был он ни на что не пригодным, бестолковым детёнышем — даже не лягушонком, а каким-то убогим детёнышем оризии. Он был таким беспомощным, что даже мучить его не хотелось. Что уж теперь делать! Этот человечий детёныш нуждался в защите. Если разница в силе настолько велика, настоящий храбрец всегда пожалеет беспомощную козявку. Право на товарищество — самое важное право слабых. Это тоже одна из статей Закона джунглей.
Однако оставалась одна серьёзная проблема: до каких пор Акела будет сохранять своё преимущество перед Маугли. Ведь человеческий детёныш, который растёт так медленно, в десять лет начнёт овладевать особой человеческой премудростью, когда Акела уже будет старым волком с выпавшими клыками… Так что неспроста Акела-Мицуо припомнил в разговоре того, настоящего Акелу. Тот Акела погиб в бою с кровожадными рыжими псами — умер на руках у Маугли, пропев, как и подобает вожаку, свою Прощальную песню.
Акела-Мицуо по своей рассеянности принял решение, не подумав о будущем. В глубине души он, наверное, начал сомневаться, по праву ли называет себя Акелой. Но мне, как Маугли, ничего о тех сомнениях было неизвестно. Голенький человеческий детёныш Маугли целиком доверился Акеле, всем своим слабым существом отдался под его покровительство и собрался мирно заснуть. Акела-Мицуо обладал особым талантом: маленькие и слабые его любили. Эта особенность стала в нём развиваться уже к концу начальной школы. В учёбе у него особых успехов не было, но разыгрывать с малышами сценки или читать им книжки он умел как никто другой. И ещё он сам придумывал интересные истории. Например, о «ледяном человеке», который живёт в Сибири, или о злых духах, которые обитают на заброшенном кладбище, или об отце и сыне, которые летали по небу, как птицы. Воспитательницы из детского дома не зря обратили внимание на этот талант и стали поручать Акеле-Мицуо заниматься с малышами по вечерам. В течение часа в промежутке между ужином и отходом ко сну Акела-Мицуо каждый вечер применял свой талант с полной отдачей к вящей радости воспитательниц. Взамен он получил разрешение днём ходить в среднюю школу. Кроме того, ему было разрешено уже после окончания средней школы ещё год жить в детском доме. За это он должен был выполнять обязанности письмоводителя в администрации и был вечно занят. Наверное, такие поблажки были возможны только потому, что детский дом был общественный и сравнительно небольшой. Так ему удалось без особых мучений на экзаменах перейти в среднюю школу. В детском доме учеников средней школы в принципе не было. А на общих основаниях ему пришлось бы искать работу на стороне, селиться где-нибудь в общежитии по месту работы и ходить в вечернюю школу. Это больше соответствовало понятию «взрослого», и ребята обычно без колебаний следовали таким путём, уходя из детского дома. Некоторые шли работать в приюты для малолетних. Некоторые устраивались в сельские храмы. Всё это были примеры человеческого соучастия, сострадания и сочувствия. И Акела-Мицуо тоже в каком-то смысле высоко ценил человеческое сочувствие. Что ни говори, ведь в детском доме он общался в основном с женщинами и детьми.
По этой причине для Акелы-Мицуо присматривать за малышами было совсем не в тягость. Хоть я уже и окончила начальную школу, для Акелы я всё равно оставалась маленькой — как семилетний Маугли. Семилетняя девочка с короткой стрижкой, я всё так же разинув рот смотрела на двенадцатилетнего Акелу-Мицуо — рубашонка и перепачканные от гулянья штанишки, коленки в синяках. Маленький Маугли.
