Он вспомнил о том, что она только что сказала. Фредерика Николсон была сестрой Тессы, значит, как он и подозревал, существовала, пусть и призрачная, но связь между Тессой и Ребеккой, грозившая ему бедой. Боже, как он испугался, когда посреди того проклятого ланча Мюриель упомянула фамилию Николсон.
Тесса все еще танцевала с Коллисоном. Майло посмотрел на часы, потом затушил сигарету в пепельнице и вышел из зала. Он уже протягивал гардеробщику свой номерок, когда голос у него за спиной произнес:
— Вы что же, уже уходите?
Майло обернулся и оказался лицом к лицу с Тессой.
— Последний поезд уходит через полчаса, — ответил он. Однако было что-то в ее глазах — какая-то открытость, ожидание, — что заставило его добавить: — Хотя я всегда могу переночевать в своем клубе.
— Прекрасно. — Она расстегнула крошечную золотую сумочку и протянула гардеробщику номерок.
— Что вы делаете?
— Я подумала, что мы с вами можем прогуляться.
— Это было бы чудесно. Но как же ваша вечеринка?
Тесса пожала плечами.
— Она мне надоела.
— Вы не можете уйти с собственного праздника.
— Вы так думаете?
Смеясь, он кивнул головой:
— Действительно, почему бы нет. А что же Коллисон?
Еще одно пожатие плеч, только на этот раз она вдобавок тихонько фыркнула, что должно было означать, — торжествуя, подумал Майло, — что-то вроде «Падди подождет».
Гардеробщик передал им пальто: ее атласное, персикового цвета, со складками на плечах и его черное шерстяное. Поднимаясь по ступенькам, Майло сказал:
— Я хотел его ударить.
— Жаль, что не ударили. Это бы здорово оживило вечер.
Они окунулись в ночную прохладу, и Тесса взяла его под руку.
— Хотя, наверное, оно и к лучшему. Боюсь, для вас стычка могла плохо кончиться. Падди в юности был чемпионом по боксу.
С неба сыпал мелкий дождь; Майло раскрыл зонт у них над головами.
— Куда бы вам хотелось пойти? — спросил он.
— Куда угодно. Я люблю ночной Лондон, а вы?
Они пошли по Чаринг-Кросс-роуд. Такси остановилось у края тротуара, и в него нырнули мужчина в смокинге и девушка в облаке нежно-зеленого тюля. Нищая, в обносках и дырявом пальто, спала у дверей подъезда; Майло бросил монетку в надтреснутую кружку, стоявшую рядом с ней.
Поворачивая на Шафтсбери-авеню, он сказал:
— Мне нравится Сохо, но вы, возможно, предпочли бы пойти куда-то еще. Если хотите, можем взять такси и поехать в «Савой».
— Я часто хожу в Сохо по магазинам, — ответила Тесса. — И еще здесь чудесные итальянские рестораны.
— Ночью тут все по-другому.
— Обожаю ночь.
Они свернули на Ромилли-стрит. Ярко освещенный театральный квартал закончился; дальше шли тихие улицы, погруженные в темноту, загадочную, даже зловещую. Хотя Майло прекрасно ориентировался в Сохо днем, ночью сеть узких улочек показалась ему совсем незнакомой. В небольшой витрине на полках выстроились разноцветные китайские вазы, керамические драконы выдыхали огонь из выпученных животов. Парочка, держась за руки, нырнула в арку, эхо донесло оттуда тихий звук — то ли смех, то ли стон. С верхних этажей плыли рыдания саксофона.
Когда они проходили по Грик-стрит, им попалась дюжина моряков, громко переговаривавшихся на каком-то восточноевропейском языке, кажется, польском. Майло увлек Тессу в темноту подъезда; горланящие пьяные матросы прошли мимо. Аромат ее духов смешивался с запахом дождя, она была совсем близко — в свете уличных фонарей он мог рассмотреть каждый миллиметр ее кожи.
Он наклонился и прижался губами к ее губам. Она обвила его руками за шею, и они поцеловались. Под персиковым пальто его руки гладили ее бедра, он чувствовал тепло ее кожи и плавные очертания стройного тела.
Она поежилась.
— Вы замерзли, — сказал он. — Надо идти.
После поцелуя дрожь пробежала у него по спине. Он обнял ее за талию, и они двинулись вперед по безлюдной улице. Мокрая мостовая сверкала, словно черный шелк. Тесса прижалась к нему сильнее, и удовольствие, которое он испытал, когда она положила голову ему на плечо, было настолько сильным, что ему захотелось идти с ней рядом вечно.
Они зашли в ночное кафе на Сохо-сквер. Войдя в помещение, Тесса чуть вздрогнула, как будто ее ослепил яркий свет. За полудюжиной столиков сидела горстка людей. Майло принес им по чашке чаю, а потом сел рядом с Тессой.
— У меня есть для вас подарок, — сказал он.
— Майло! Как здорово! — Она радостно улыбнулась.
Он достал из кармана пальто плотный конверт и протянул ей.
— С днем рождения, Тесса!
Она открыла конверт и вытащила оттуда сложенную пополам пачку бумаг. Потом прочла заголовок на титульном листе.
— Голоса зимы, Майло Райкрофт. Это ваше, Майло? Просто чудесно!
— Рукопись моего стихотворного сборника. Даже не знаю, не слишком ли самонадеянно с моей стороны вот так всучить ее вам. Что если вы ненавидите стихи?
— Ну что вы, вовсе нет.
— А может, вам мои не понравятся. В таком случае можете использовать их для растопки или просто бросить в мусорную корзину. Решайте сами.
— Я очень тронута. — Под столом она сжала его руку в своей.
— Вы будете первой, кто их прочтет. Даже мой издатель пока не видел рукопись. Это мое новое начинание. До этого я писал только романы.
— А я, Майло? Еще одно новое начинание?
— Что вы имеете в виду?
Ее лицо стало серьезным.
— Вы ведь женаты, не так ли?
— Да. — Пристыженный и смущенный, Майло опустил голову. — Я должен был вам сказать, — пробормотал он. — Просто не нашел подходящего момента. Простите. Мне Жаль вас разочаровывать.
— Дорогой, я вовсе не разочарована. Видите ли, я купила вашу книгу.
Не в силах удержаться, он спросил:
— Какую?
— Далекие и темные холмы. Из-за Тосканы. Я там выросла.
— Правда? Удивительно. Когда я писал роман, мы провели там лето. Мне понравилась Италия. Я хотел остаться в Тоскане, но Ребекка воспротивилась — она хотела домой.
— На обложке было написано, что вы женаты. Правда, я бы и так догадалась.
— Почему?
— Вы выглядите женатым, Майло.
Удивленный, он издал недоверчивый смешок.
— Что вы имеете в виду?
— Видно, что за вами ухаживают. У холостяков вечно обтрепанные манжеты и грязные воротнички.
— Серьезно?
— Ну, если только они не богачи, у которых есть лакей.
— Боюсь, у меня нет лакея. — Он вздохнул с облегчением, так как опасная тема была пройдена.
— Мне очень понравилась ваша книга. Такая красивая — просто волшебная!
— Благодарю. Вы родились в Италии, Тесса?
— Близ Сиены. Мы много раз переезжали. Мой отец надеялся добиться успеха. Он был художником, правда, совсем неизвестным, хотя и неплохим. К сожалению, он много пил и отличался дурным нравом. Думаю, он разругался с большинством меценатов и владельцев галерей. Одно время мы жили на юге Франции, среди холмов. Запах лаванды всегда напоминает мне о том доме. Потом переехали в Англию — отец рассчитывал на наследство одного родственника. Мне запомнилось, что все время шел дождь и было очень холодно. Наш коттедж стоял на берегу реки. Мы с Фредди там играли — она постоянно падала в воду, а я ее вытаскивала.
Он слушал рассказ Тессы, понимая, что влюбляется в нее. Овал ее лица, жест, которым она отбрасывала назад длинные волосы цвета меда, были для него словно капканы; время от времени они прикасались друг к другу, например, когда он брал со стола чашку или она вытаскивала зажигалку из золотистой сумочки. Как-то раз, когда он путешествовал по Сицилии, там случилось землетрясение — близость Тессы напомнила ему те ощущения: как будто мир утратил равновесие и нарушился нормальный, привычный ход вещей.
— А потом? — спросил он.
— После смерти отца мы вернулись во Флоренцию. Когда мне было семнадцать, наша мать отправила нас с Фредди в Англию, в школу.
— Вам там понравилось? Вы были счастливы?
— Поначалу нет. — Опустив голову, она помешивала свой чай. — Дело в том, что в Италии остался один человек, который был мне очень дорог, и я по нему скучала.
«Очень дорог», — про себя повторила она. Она любила Гвидо Дзанетти. Ей понадобилось немало лет, чтобы его простить.
Она спросила у Майло про его семью.
— Мой отец умер спустя полгода после того, как вышел на пенсию, — ответил он. — Его жизнь всегда казалась мне чертовски скучной. Он работал в местном совете. Ничего важного или интересного, просто заполнял бланки. Каждое лето мы ездили на один и тот же курорт, останавливались в одном и том же гостевом домике. Раз в год отец покупал новую шляпу, раз в пять лет — пальто. При такой зарплате он не мог позволить себе автомобиль, поэтому я запомнил его на велосипеде, в брюках, прихваченных зажимами. Ужасно тоскливая картина.
