Томоэ же, глядя на неоновые огни, проносившиеся мимо окна такси, думала: «Так плакать... взрослому человеку. У него нет ни малейшего самоуважения. Позволить избить себя, даже не пытаясь защититься... он же такой огромный». Тем не менее у нее впервые затеплилась нежность к этому человеку, подобная той, какую может испытывать к своему ребенку-калеке мать.
«Я не должен был брать Гастона с собой в Синдзюку вечером», — думал Такамори. Несмотря на обычную беспечность и безответственность, сейчас в глубине души он чувствовал, что виноват в постигшем Гастона несчастье.
— Гас, не переживай слишком глубоко из-за случившегося. Японцы на самом деле не такие, каких ты встретил сегодня.
Гастон, глядя вперед, покачал головой. Казалось, он погружен в собственные мысли, и Такамори не мог понять, каково французу. Подумать только: проехать почти полсвета в страну своей мечты и в первую же неделю быть избитым японцем!
— Томоэ, это действительно несчастье, да?
Томоэ, ощущая, насколько брат подавлен, попробовала поднять его настроение:
— Не падай духом. Все уже позади. Когда приедем домой, я испеку вам кекс.
Когда они добрались до дома, к Гастону вернулось его обычное добродушие. Он приложил палец к губам и сказал:
— Давайте не будем ничего рассказывать вашей маме и Матян. Будем держать это в секрете. Мы скажем, что я упал и порвал брюки, хорошо?
Брат с сестрой поняли, что Гастон не хотел давать домашним повод для беспокойства из-за него. Томоэ подумала: он, может, и трус, и у него нет самоуважения, но сердце у него доброе. Похоже, она увидела, наконец, в нем что-то хорошее и стала смотреть на него другими глазами.
Шоколадный кекс, который испекла Томоэ, чтобы забыть события сегодняшнего вечера, у Гастона имел огромный успех. Он с удовольствием засовывал куски в свой огромный рот, который, несмотря на новообретенное уважение Томоэ, все же напоминал ей пасть гиппопотама.
Вдруг Гастон посерьезнел, перестал жевать и повернулся к Такамори:
— У меня есть кое-что важное обсудить с вами.
— Что такое, Гас?
Гастон помедлил. Посмотрел на Сидзу и Томоэ, будто бы ему трудно говорить в их присутствии. Такамори сразу все понял.
— Гас, может, пойдем на второй этаж?
— Да, да.
Вслед за Такамори Гастон медленно поднялся по лестнице. Томоэ в столовой включила радио и стала ждать их возвращения. Ее расстроило, что Гастон не позвал и ее тоже. Кроме того, ей было любопытно, что он собирался сказать.
По радио исполняли ее любимую мелодию. Такамори и Гастон все не спускались. «Может, мне подняться и подслушать?» — подумала она. В конце концов, она женщина — и, как большинство женщин, горела желанием узнать чужие секреты.
Наконец она услышала шаги брата по лестнице. Повернувшись к нему, Томоэ увидела, что лицо у него очень мрачное, а это для Такамори необычно.
— Что случилось, Такамори? — тихо спросила она.
Глаза ее заблестели.
— Гас сказал, что собирается уехать от нас, — ответил Такамори.
— Он сказал, что хочет нас покинуть?
— Да.
Такамори заморгал, чтобы сдержать слезы.
— Значит, ему не нравится у нас. И это после всего, что мы для него сделали. Жестоко.
— Нет, дело не в этом.
— Потрясение, которое он пережил в Синдзюку, должно быть, слишком велико для него. Он, вероятно, разочаровался в Японии.
Томоэ думала: хотя в случившемся виноваты они с Такамори, их гостю следовало проявить больше мужества и сопротивляться. Во всяком случае, в Японии живут миллионы японцев и гнилой плод можно найти на каждом дереве. Встретить нескольких плохих японцев и настолько расстроиться из-за этого — просто не по-мужски. Носик Томоэ сморщился от неудовольствия.
— Я тоже так подумал вначале. Но Гастон говорит, что уходит не поэтому.
— Нет? Тогда в чем причина?
— Он говорит, что хочет познакомиться со многими японцами. Хочет иметь возможность встречаться с разного рода людьми.
Такамори сел рядом с сестрой, обхватил руками колени и положил на них подбородок. Некоторое время, погруженный в свои мысли, он смотрел в одну точку на полу.
— Гас определенно — человек необычный, правда? — прервал Такамори молчание. — Он действительно странный и не похож на других приезжих и туристов. Его совершенно не интересуют Токийская башня или Большой Будда в Камакуре. Со дня своего приезда он только и делал, что бродил по улицам и заводил дружбу с собаками и детьми. Все это, конечно, очень интересно, но я не понимаю, чего он хочет.
— Но у него же должна быть причина для приезда в Японию?
— Я спрашивал, но он, похоже, стыдится сказать. Тем не менее я уверен, что у него есть какая-то цель. Он замышляет что-то совершить.
— Он вряд ли может быть контрабандистом или шпионом, которого послали выведывать секреты японских Сил самообороны? Это же невозможно, правда?
В газетах часто появлялись сообщения об аресте иностранцев-контрабандистов, которых привлекала международная открытость Токио. Они приезжали в Японию из таких портов, как Гонконг и Сингапур, и события часто обсуждали в торговой фирме «Дисанто», где работала Томоэ.
— Не говори глупости, Томоэ, — сказал Такамори, со вздохом глядя на второй этаж. Гастон еще не спустился.
Вскоре они услышали скрип лестницы под тяжелыми шагами, и спустя мгновение его лошадиное лицо робко заглянуло в гостиную.
— Прошу прощения.
— Гас заходи и посиди с нами.
Он вошел в комнату, печально глядя на Томоэ, и сел, неуклюже согнув колени.
— Томоэ-сан. Я разговаривал с вашим братом. Я действительно благодарен за вашу доброту, но сейчас я должен сказать Томоэ-сан: аu revoir.
Такамори и Томоэ пытались убедить его остаться, но он вежливо выслушал, не поднимая головы, и затем сказал:
— Благодарю вас, благодарю вас, но я... — Он повторял это вновь и вновь, но сказать больше ничего не мог.
— Гас, ты говоришь, что хочешь познакомиться со многими японцами. Но ты можешь сделать это и продолжая жить у нас, — настаивал Такамори.
— Это действительно так, Гастон-сан, — сказала Томоэ, поддерживая брата. — С какими людьми вы хотели бы встретиться? Мы сделаем для вас все возможное, не так ли, Такамори?
Руки Гастона неуклюже лежали на длинных коленях. Такамори и Томоэ никогда не видели его таким. Обычно он быстро кивал в знак согласия головой, но сегодня упрямо сидел без движения.
В конце концов Такамори отказался от попыток его переубедить.
— Похоже, мы ничего уже не сможем сделать. Томоэ, мы должны позволить Гастону поступать так, как он считает нужным... Но, Гас, пожалуйста, приходи к нам, когда у тебя появится желание. Пока ты в Японии, считай, что у тебя есть здесь свой дом, — с большим чувством сказал Такамори.
Когда все было решено, Гастон встал, поднялся в свою комнату и принес четыре небольших пакета, завернутых во французские газеты. Один он отдал Такамори, другой — Томоэ.
— Этот для Такамори-сан, этот для Томоэ-сан.
Два других пакета он попросил передать матери, которая уже легла спать, и Матян.
— Гастон, — с удивлением воскликнул Такамори, — не собираешься же ты покинуть нас сегодня вечером?
— Да, сегодня... Сейчас.
Это было невероятно.
— Гас, но это невозможно. Прежде всего, тебе негде ночевать, разве нет?
— Не беспокойтесь. Не беспокойтесь. На пароходе я спал даже на палубе. — Его лицо растянулось в улыбке.
— Я позову маму и Матян, — сказала Томоэ.
Когда Сидзу узнала о решении Гастона, она трижды пыталась переубедить его, но он уже все решил и умолял отпустить его.
— Я слабовольный человек. Может, завтра я уже не решусь и захочу остаться в доме Такамори. Но сегодня я принял решение.
Глядя на Такамори и Томоэ, он еще раз извинился за беспокойство, которое доставил.
— Такамори, ты можешь, по крайней мере, помочь ему найти место, где остановиться, — предложила Сидзу.
Но Такамори видел, что решение Тастона начать самостоятельную жизнь непоколебимо.
— Нет, я думаю, лучше позволить ему поступать так, как он хочет.
Гастон с вещевым мешком в руках уже стоял в дверях, и вся семья выстроилась в ряд, чтобы с ним попрощаться. Все это было настолько внезапно и неожиданно, что потрясло даже Матян, — она забыла выставить его ботинки. Пришлось напомнить. Она стояла как вкопанная и смотрела на Гастона. Гастон помахал и ей.
— До свидания, Матян. Спасибо тебе.
Со слезами на глазах он попрощался с каждым членом семьи.
— До свидания, Гас. Возвращайся.
Когда он уже оказался на улице, в темноте, его огромный силуэт вновь повернулся к ним и неуклюже помахал рукой.
— О, это та собака! — вскричала Томоэ. Старая бродячая псина, которую приласкал Гастон, неожиданно появилась ниоткуда и заковыляла за ним.
— Я все-таки ничего не понимаю, — проворчала Томоэ, опустившись на ступеньки крыльца.
