Глава X
Мадам Ван ден Беш старилась. До сих пор в силу своих физических данных и в силу того, что можно было определить словом «признание», она дружила с мужчинами, а не с женщинами (во всяком случае до нечаянной удачи — брака с Жеромом Ван ден Бешем), но при первых признаках увядания она поняла, что одинока, растерялась и стала цепляться за первого попавшегося, за первую попавшуюся: В лице Поль она нашла идеальную собеседницу уже по причине их деловых отношений. В квартире на авеню Клебер все было вверх дном. Поль приходилось проводить здесь чуть ли не целые дни, да еще мадам Ван ден Беш находила тысячи предлогов, чтобы удержать ее при себе. Тем более, что эта самая Поль, как ни была она отвлечена своими делами, очевидно, подружилась с Симоном; мадам Ван ден Беш напрасно искала в их поведении признаки более интимной близости, она не могла удержаться и исподтишка наблюдала за ними, бросала намеки которые отскакивали от Поль, но Симона приводили в бешенство. Так, в один прекрасный день он, бледный и расстроенный, накинулся на нее и угрожал ей — ей, родной матери! — если она посмеет «все испортить».
— Да что испортить? Оставь ты меня в покое. Спишь ты с ней или нет?
— Я тебе тысячу раз говорил — нет.
— Тогда в чем же дело? Если она сама об этом не думает, я заставлю ее подумать. Тебе это будет очень полезно. Ей ведь не двенадцать лет. А ты водишь ее на концерты, на выставки и еще бог знает куда, думаешь, ей это интересно? Разве ты, дурачок, не понимаешь…
Но Симон, не дослушав, вышел из комнаты. Он вернулся из Руана три недели назад и жил лишь для Поль, ради Поль, лишь короткими часами их встреч, если только она соглашалась на встречу, старался затянуть свидание, задержать ее руку в своих руках, совсем как те романтические герои, которых он всегда высмеивал. Поэтому он даже испугался, когда мать, после того как гостиная была окончательно обставлена, объявила, что устраивает званый обед и пригласит Поль. Она добавила, что пригласит и Роже, официального друга Поль, а также еще человек десять.
Роже дал согласие прийти. Ему хотелось получше разглядеть этого фата, который повсюду появляется о Поль и о котором она говорит с явной симпатией, что, впрочем, устраивало Роже больше, нежели сдержанное молчание. К тому же он испытывал угрызения совести, так как уже целый месяц пренебрегал Поль. Он был буквально околдован крошкой Мэзи, околдован ее глупостью, ее телом, теми бурными сценами, которые она ему закатывала, ее патологической ревностью и, наконец, ее неожиданной страстью, в которой она изощрялась ради него и обрушивала на него с таким совершенным бесстыдством, что совсем его покорила. Ему казалось, что он живет в турецкой парной бане; в глубине души он считал, что уже больше никогда в жизни не вызовет страсть столь неприкрытого накала, и он сдавался, он отменял назначенные Поль встречи. Поль ровным голосом отвечала в трубку: «Хорошо, милый, до завтра», — а он бежал в тесный, ужасный будуар, где Мэзи, обливаясь слезами, клялась, что готова, если ему угодно, пожертвовать ради него своей карьерой. Он наблюдал за самим собой с каким-то странным любопытством, спрашивая себя, до какого предела сможет выносить всю глупость этой связи, потом брал Мэзи в объятия, она начинала ворковать, и эти полуидиотские, полускабрезные слова, которые она бормотала в постели, доводили Роже до ранее неведомого любовного экстаза. Так что юный Симон был очень на руку как постоянный спутник Поль, и спутник весьма скромный. Как только Роже порвет с Мэзи, он поставит все на место и к тому же женится на Поль. Он не был уверен ни в чем на свете, даже в самом себе; единственное, в чем он никогда не сомневался, была нерушимая любовь Поль, а в последние годы — его собственная к ней привязанность.
Он явился с запозданием и с первого же взгляда определил, какого рода это обед и какая тут будет смертельная скука. Поль нередко упрекала его в недостатке общительности, и в самом деле вне своей работы он ни с кем не встречался, если только встреча не преследовала вполне определенную цель, или же встречался, чтобы поговорить, а для этого существовала Поль и один его старинный друг. Он жил одиноко, терпеть не мог светских сборищ, столь модных в Париже. Попав в общество, он с трудом сдерживался, чтобы не нагрубить или тут же не уйти домой. Среди гостей мадам Ван ден Беш собралось несколько избранных личностей, хорошо известных в этой среде или упоминаемых в газетах, в общем люди весьма любезные, с которыми придется беседовать за обедом о театре или о кино или, что уже совсем невыносимо, о любви и отношениях мужчины и женщины; этой темы Роже боялся как огня, поскольку считал, что ничего не смыслит в таких вещах или, по меньшей мере, не способен четко сформулировать на сей счет свое мнение. Он надменно кивнул присутствующим, и, как всегда, когда в дверях появлялась его крупная, немного скованная в движениях фигура, создалось впечатление, будто он весьма некстати устроил сквозняк. Впечатление, впрочем, не совсем неверное: Роже всегда производил среди людей легкое смятение, таким он казался неприручаемым, а потому желанным для большинства женщин. Поль надела его любимое черное платье, более открытое, чем все другие ее туалеты, и, наклонившись к ней, он признательно ей улыбнулся за то, что она — это она, и она — его; одну ее он и признавал в этом чужом доме. И она на мгновение прикрыла глаза, отчаянно желая, чтобы он заключил ее в свои объятия. Он сел рядом с ней и, тут только заметив неподвижно застывшего Симона, подумал, как, должно быть, страдает юноша от его присутствия, и инстинктивно убрал руку, которую закинул было за спину Поль. Она обернулась, и вдруг в общую оживленную беседу врезалось молчание троих, втройне накаленное молчание, которое нарушил жест Симона, протянувшего Поль зажигалку. Роже глядел на них, глядел на долговязую фигуру Симона, на его серьезный профиль, пожалуй чересчур тонкий, на строгий профиль Поль и с трудом подавил непочтительное желание расхохотаться. Оба они были куда как сдержанны, чувствительны, хорошо воспитаны: Симон протягивал Поль зажигалку, Поль отказывала Симону в своей близости, и все это с разными нюансами, со словами вроде «благодарю Вас, нет, спасибо». Сам Роже был совсем другой породы, его ждала маленькая потаскушка и самые заурядные радости, потом парижская ночь и тысячи встреч, а с зарей — утомительный, почти физический труд в обществе таких же людей, как он сам, падающих с ног от усталости, чья профессия была когда-то и его профессией. В эту самую минуту Поль произнесла «спасибо!» своим спокойным голосом, и он, не удержавшись, взял ее за руку, сжал эту руку, чтобы напомнить о себе. Он любил ее. Пусть этот мальчуган таскает ее по концертам и музеям, никогда он к ней не прикоснется. Роже поднялся, взял с подноса стакан шотландского виски, выпил залпом, и у него стало легче на душе.
Обед прошел именно так, как и предвидел Роже. Он что-то пробурчал, пытаясь вступить в разговор, и очнулся от задумчивости только к концу обеда, когда мадам Ван ден Беш спросила, знает ли он, с кем спит мсье X., явно желая сообщить Роже эту новость. Роже ответил, что он интересуется этим не больше, чем любимыми блюдами мсье X., что это не имеет в его глазах никакого значения и что пускай уж лучше люди интересуются столом соседа, чем его постелью, так, по крайней мере, будет меньше неприятностей. Поль рассмеялась, потому что своими словами он сорвал всю обеденную беседу, и Симон, не удержавшись, последовал ее примеру. Роже выпил лишнее: когда он встал из-за стола, его слегка пошатывало, и он не заметил, что мадам Ван ден Беш, игриво хлопая выхоленной ручкой по подлокотнику кресла, подзывает его к себе.
— Мама вас зовет, — сказал Симон.
Они стояли лицом к лицу. Роже разглядывал Симона, подсознательно стараясь обнаружить какой-нибудь изъян — хотя бы срезанный подбородок, безвольный рот, — и, обманувшись в своих ожиданиях, сердито нахмурился:
— А вас, должно быть, ищет Поль?
— Я сейчас иду к ней, — сказал Симон и повернулся к собеседнику спиной.
Роже придержал его за локоть. Вдруг он взбесился. Юноша удивленно оглянулся.
— Подождите-ка… мне нужно вам кое-что сказать.
Они мерили друг друга взглядом, понимая, что пока им еще нечего сказать друг другу. Но Роже удивил собственный жест, и Симон так этим возгордился, что не мог удержаться от улыбки. Роже понял свой промах и убрал руку,
— Я хотел попросить у вас сигару.
— Сию секунду.
Роже следил за ним взглядом. Потом направился к Поль, которая разговаривала, стоя в кругу гостей, и взял ее под руку. Она отошла с ним в сторону и первым делом спросила:
— Что ты сказал Симону?
— Попросил у него сигару. Чего ты испугалась?
— Сама не знаю, — с облегчением вздохнула она. — У тебя был такой свирепый вид.
