После долгого многомесячного перерыва троица встретилась уже только на проводах Антона в армию. В доме, как и всегда у Житкевичей, было тепло и уютно, накрыт красивый стол, всюду расставлены осенние цветы — астры, георгины, хризантемы… Но хозяева были грустны, а Анна Алексеевна еле сдерживала слезы. Только сам виновник торжества не терял присутствия духа. Он не считал крутой поворот в своей жизни чем-то катастрофическим. Ну отвлечется года на два от любимого занятия, раз уж родное государство так сурово к бедным студентам, узнает, почем фунт лиха… Потом все равно возвратится и доучится. Антон твердо знал, что ничто и никогда не сможет помешать ему стать специалистом по медицинской электронике.
Народу на проводах собралось немного. Кроме родственников и близких друзей пришел профессор Лаптев с маленькой девочкой Настенькой, своей внучкой, застенчивой, худенькой девчушкой, воображение которой поразила рыжая персидская кошка Капа — любимица семейства Житкевичей, — за кем девочка следила весь вечер.
— Вот вам, пожалуйста, — шутил Лаптев, поглаживая бороду и стараясь хоть немного отвлечь Житкевичей от тяжелых мыслей, — законы современного шоу-бизнеса во всей их непревзойденной красе. Согласитесь, что ваша Капа — настоящая звезда и, значит, у нее должны быть свои фанаты. Как, Настюша, ты согласна записаться в Капитолинины фанатки?
И все охотно потешались над Настей, делая вид, что шутка не вымучена, а, напротив, легка и остроумна, и пытаясь сосредоточиться на милых пустяках дружеского общения. А Николай Васильевич шептал жене на ухо, тщетно стараясь в свою очередь, чтобы гости не заметили, что глаза у нее на мокром месте:
— Лаптев просто обожает Настасью, ни на минуту с ней не расстается, всюду с собой водит…
— И правильно, — Анна Алексеевна кивала высокой прической. — Мы-то с тобой теперь не скоро дождемся своей внучки: теперь вот Антошкина армия, потом еще годы учебы, а дальше — карьеру строить… — И глаза ее вновь туманились, а Житкевич-старший недовольно крякал, убеждаясь, что его отвлекающие маневры не возымели действия.
Гости разошлись рано, потому что Антон уезжал рано утром. Да и праздновать-то особо никто не был расположен — люди зашли попрощаться перед разлукой, и поводов для веселья тоже не было.
Светлана с Сергеем покинули Житкевичей вместе.
Шел моросящий осенний дождь, им было грустно: друг уезжал надолго, покидал родной дом. Значит, троица, привычная и славная, должна была распасться, и хотя они виделись в последнее время совсем редко, все же знали, что могут встретиться в любой момент, как только захочется пообщаться друг с другом. А теперь — нет, теперь встреча больше не зависит от их желания…
Сергею было особенно тошно. В армию ему, конечно, не хотелось. Он был согласен с отцом, что этот шаг замедлит его карьеру, может быть, даже перевернет всю выстроенную с такой любовью и тщательностью судьбу, но сам-то он привык быть как все, даже лучше всех. Он бы, может быть, и отправился в армию, раз все кругом идут и такая карта выпала их поколению, он не стал бы выделяться из общих рядов… Но отец очень быстро решил этот вопрос, даже не посоветовавшись с сыном: пошел на прием к начальнику райвоенкомата и добился для сына освобождения. В медицинских документах остался диагноз: плоскостопие, к строевой службе не годен. И Сергею ничего не оставалось, как подчиниться, тем более отец не раз потом сетовал вслух, что стоило это освобождение очень и очень недешево.
Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что ради карьеры не может, не имеет права терять важные стартовые свои годы, не смеет участвовать в этом идиотизме государственного масштаба. Отец всегда говорил, что главное — высокий старт.
Китайский язык требует постоянного тренажа, и если бы Сергей не послушался отца, пошел на поводу у своей юношеской гордости и отправился служить, значит, прощай, китаистика! Все его упорные труды пойдут прахом, а он ведь так вкалывал и так упорно заучивал очередные двадцать иероглифов в день! Поймал ритм, научился более или менее интонировать фразу и все же чувствовал, что язык только-только начал поддаваться ему… И от всего этого враз отказаться?! Антону хорошо, уж он-то свои любимые кости чуть не с детского сада выучил и никогда теперь не забудет. А у Сергея другая профессия, и длительный перерыв в ней равнозначен полному отказу от нее.
Стоп, а кстати, почему молчит Светка? Он только сейчас сообразил, что они долго идут рядом молча, никак не реагируя на присутствие друг друга и полностью отдавшись каждый своим мыслям. Теперь, поглядывая на подругу, Сергей в который уже раз почувствовал сожаление по поводу всей своей армейской «несознанки». Так хотелось выглядеть перед ней взрослым, самостоятельным, крутым мужиком. Ну хотя бы таким, как Антошка… Какими глазами сегодня весь вечер смотрела на него Светлана!
Девушка шла с ним рядом — такая спокойная, красивая — и так гордо несла свой чуть вздернутый носик, покачивая в такт острым каблучкам светловолосой головкой, а выглядела настолько соблазнительной, что он вдруг словно увидел ее впервые. А она ведь прехорошенькая, неожиданно для себя решил Сергей и задумался: интересно, она-то что думает по поводу моего освобождения от армии?
— Светочка, у меня блестящая идея! — бархатным голосом, который так нравился его однокурсницам, предложил Сергей. — Пойдем ко мне, музыку послушаем. Вы ж с Антоном давно у меня не были, и я не успел вам показать, какие диски привез из Китая. А у них такие группы смешные — японский и китайский рок-н-ролл, представляешь? И зеленым чаем угощу, настоящим, с жасмином, я научился его заваривать по всем правилам…
Светлана по-прежнему молчала, и он поторопился добавить, смутно опасаясь отказа:
— Родителей нет, и мы никому не помешаем.
— Когда это было, чтобы ты боялся кому-то помешать? — мурлыкнула Света, широко раскрывая свои глаза с поволокой. — И разве в родителях дело? Просто поздно уже, меня мама ждет.
Она возражала слабо, потому что сама изумилась тому, насколько захотелось ей вдруг оказаться вместе с Сергеем в каком-нибудь уютном и теплом месте. Уйти от дождя и невеселых размышлений о будущем, окунуться в красивую атмосферу, ощутить мужскую заботу и восточный аромат!.. Именно это ей сейчас и было нужно больше всего. И Сергей, безошибочно верно истолковав ее кокетливо-неуверенный отказ, решительно взял подругу за руку:
— Вот от меня, из дома, маме и позвонишь. Идем, в самом деле уже поздно.
Светлана взглянула на него так зазывно и так по-женски, что Сергей сам почти испугался своего успеха. Вообще-то, приглашая девушку к себе, он не преследовал никаких особенных, далеко идущих целей — она была своя в доску, почти родная, да и держали они ее всегда с Антоном не за легкомысленную девицу, а за гордую и неприступную красавицу. А, собственно, почему?
Они быстро дошли до дома Пономаревых, по пути болтая ни о чем и почти не глядя в глаза друг другу. Почему-то было тоскливо на душе, словно что-то уходило от них, и на смену прежним, простым и ясным отношениям являлось нечто иное — незнакомое и пугающее…
Сергей подчеркнуто благоговейно взялся за сложную церемонию заварки китайского чая, горячо и тщательно объясняя Светлане разные тонкости этой красивой церемонии, а она смеялась, как-то по-новому вороша его тонкие волосы, и не воспринимала всерьез всю эту, по ее выражению, «ерундистику». Тогда разные восточные штучки, столь популярные в нынешней Москве, еще не вошли в моду, и девушка не только не испытывала никакого почтения к слабой зеленой жидкости, но и вообще отказывалась понимать все эти выкрутасы вокруг таких простых вещей, как заварка чая.
И Сергей, снисходительно изумляясь про себя, решил: «Что ж, пожалуй, есть в ней что-то примитивное. Но разве это ее портит? Нет, как ни странно, нет…» Для него было очевидно: то, с чем носятся китайцы уже тысячи лет, заслуживает хотя бы уважительного отношения, если не почтения и интереса. Жаль, что Светка не понимает… И все-таки она чертовски, сногсшибательно хороша сегодня.
Разлив по толстым керамическим пиалам фирменный душистый золотисто-зеленый чай, Сергей попросил:
— Светик, дай руку.
Она с недоумением и чуточку заинтригованная протянула ему свою ладонь, а он ласково и властно сжал ее в своих руках.
— Я должен сказать тебе то, чего еще никогда не говорил. Это важно… — он остановился, глядя, как приоткрылся ее рот и затрепетали длинные нежные ресницы. — Ты мне очень нравишься. Меня давно тянет к тебе. Я… я тебя хочу.
Он честно собирался сказать вместо последней фразы совсем другую — «я люблю тебя», но отчего-то не смог. Да в этом, как тут же выяснилось, и не было необходимости: Светлана мигом потянулась к нему, раскрыла объятия, и он притянул ее к себе и поцеловал в губы. Сердце его смятенно забилось, горячая волна залила лицо, а девушка отвечала на его поцелуи с такой страстью, будто ждала его всю свою бесконечную девичью жизнь.
