— Я увижу вас завтра ранним утром, — сказала от себя бабушка, выталкивая маму в коридор и запирая дверь.
Мы остались одни и нам стало немного страшно. Что если начнется пожар? Пожар? Теперь я всю ночь буду думать о пожаре и о том, как убежать, если он начнется.
Запертые здесь, мы не сможем ни до кого докричаться, даже если очень захотим. Кто может услышать нас в этой вечно закрытой комнате, куда люди приходят не чаще раза в месяц, в последнюю пятницу?
Слава Богу, что нас поместили сюда временно, всего на одну ночь. А потом, завтра, мама помирится со своим умирающим отцом.
Но пока мы оставались одни. Запертые снаружи. Гигантский дом вокруг нас казался чудовищем, держащим нас в своих острых зубах. Если мы пошевелимся, будем шептать или тяжело дышать, оно нас проглотит и переварит.
Я с нетерпением ждала прихода сна, бесконечная, гнетущая тишина становилась невыносимой. Первый раз в жизни я не засыпала, как только голова коснулась подушки. Кристофер первым нарушил тишину, и мы начали шепотом обсуждать наше положение.
— Все не так плохо, — начал он, и я видела, что его глаза были увлажненными и блестели в полумраке. — Я уверен, что бабушка не такая страшная, как кажется. Не может быть, чтобы она была такой!
— То есть, тебе она тоже не показалась доброй старушкой? Он усмехнулся.
— Да, доброй-предоброй. Как удав боа.
— Она такая огромная! Как ты думаешь, сколько она ростом?
— Господи, даже не знаю. Может быть, шесть футов. И весом фунтов двести.
— Какое там! Семь футов и пятьсот фунтов весом.
— Кэти, когда ты научишься не преувеличивать? Перестань делать из мухи слона. Посмотри на ситуацию реально. мы просто заперты в одной из комнат большого дома. Мы проведем здесь одну ночь, пока мама не вернется.
— Кристофер, ты слышал что она сказала о каком-то двоюродном дяде? Ты понял, что она имела в виду?
— Нет, но думаю, мама нам все объяснит. Теперь помолись и засыпай. В конце концов это все, что мы можем сделать.
Я встала с кровати, опустилась на колени и сложила ладони под подбородком. Крепко закрыв глаза, я долго и напряженно молилась, чтобы Господь помог маме быть обаятельной и обезоруживающе прекрасной.
— И, Господи, сделай так, чтобы дедушка не был таким же злым и неприязненным, как его жена.
После этого усталая и обуреваемая множеством эмоций, я прыгнула в кровать, и, крепко обняв Кэрри, провалилась в сон.
За тяжелыми шторами тускло забрезжил рассвет. Нам запретили их открывать.
Кристофер первым проснулся и сел на кровати, зевая, потягиваясь и улыбаясь мне.
— Привет, взъерошенная! — сказал он.
Его собственные волосы были еще растрепаннее моих. Не знаю, почему Бог распорядился так, что у Кристофера и Кори были очень курчавые волосы, а у нас с Кэрри — только немного волнистые. Будучи мальчишкой, мой брат отчаянно пытался распрямить свои кудри, а я сидела, и глядя на него, думала, как было бы хорошо, если бы они оказались на моей голове.
Приподнявшись, я оглядела комнату размером примерно шестнадцать на шестнадцать футов. Она была просторной, но из-за мебели: двух двуспальных кроватей, высокого массивного комода, двух стульев с толстыми мягкими сиденьями, большого трюмо, двух туалетных столиков с отдельными стульями, да еще и столом из красного дерева, к которому прилагались четыре дополнительных стула, она казалась маленькой и доверху забитой барахлом. Между двумя большими кроватями находился еще один столик с настольной лампой. Всего в комнате было четыре лампы. Пол под всей этой темной массивной мебелью был застелен линялым восточным ковром с золотым орнаментом по краям. Когда-то красивый, сейчас он выглядел старым и износившимся. Стены были оклеены бумажными обоями кремового цвета с белым рисунком. Покрывала на кроватях были золотистого цвета и сделаны из какого-то тяжелого материала, вроде простеганного сатина.
На стенах висели три картины. Боже праведный, от одного взгляда на них захватывало дыхание! Гротескные демоны преследовали обнаженных людей в подземных огненно-красного цвета пещерах. Неправдоподобно страшные чудовища терзали остальные заблудшие души. Все еще шевелящиеся конечности торчали из оскаленных пастей с длинными, острыми, сверкающими клыками.
— То, что ты сейчас рассматриваешь, называется ад, каким некоторые его себе представляют. Ставлю десять против одного, наша ангелоподобная бабушка сама повесила эти репродукции, чтобы напомнить нам, что нас ждет, если мы ослушаемся. Похоже на картины Гойи, — добавил он.
Мой брат действительно знал все. Кроме его главной мечты — стать врачом, он лелеял еще одну — стать художником. Он исключительно хорошо рисовал, писал акварелью, масляными красками и так далее. Ему хорошо удавалось практически все, кроме уборки и ухода за собой.
Как только я попыталась встать и идти в ванную, Кристофер вскочил с кровати и, естественно, опередил меня. Почему мы с Кэрри были так далеко от ванной? В нетерпении я села на край кровати, качая ногами из стороны в сторону, и стала ждать, пока он выйдет.
Кэрри и Кори беспокойно заворочались и одновременно проснулись. Они сели и начали зевать, глядя друг на друга, как в зеркало, тереть глаза и сонно озираться по сторонам. Потом Кэрри решительно произнесла:
— Мне здесь не нравится!
Это было неудивительно. Кэрри родилась с определенным мнением обо всем на свете. Даже не начав говорить, а заговорила она в девять месяцев, она точно знала, что она любила, а чего терпеть не могла. Для нее не существовало золотой середины: все было или прекрасным или непереносимо-отвратительным. Когда она была довольна, ее голос был сладким, как у маленькой птички, щебечущей утром. Правда щебетание прекращалось, только когда она ложилась спать. В остальное время ее можно было видеть разговаривающей с куклами, чайными чашками, плюшевыми медведями и другими предметами. Все, что не двигалось с места и не отвечало на вопросы, становилось ее собеседником. В конце концов я просто перестала обращать внимание на ее болтовню, слушая вполуха и не слыша.
Кори был совершенно другим. Пока Кэрри болтала с вещами, он сидел и внимательно слушал. Я помню, как миссис сравнивала его с тихой, но глубокой заводью. Я не совсем поняла, что она имела в виду, если не считать того, что молчаливые люди действительно оставляют впечатление загадки, и ты невольно начинаешь гадать, что скрыто под невозмутимой поверхностью.
— Кэти, — повторила маленькая сестренка, повернув ко мне почти младенческое личико, — ты слышала, что я сказала? Мне здесь не нравится.
Услышав это, Кори выбрался из кровати и, прыгнув на нашу, прижался к своей сестренке-близняшке с широко открытыми, испуганными глазами. В своей обычной серьезной манере он задал вопрос:
— Как мы сюда попали?
— Прошлой ночью на поезде. Разве ты не помнишь?
— Нет, не помню.
— И мы шли через лес при лунном свете. Было очень красиво.
— Где солнце? Сейчас все еще ночь?
Солнце пряталось за шторами. Но я знала, что стоит мне сказать об этом Кори, он обязательно захочет открыть их и выглянуть наружу. А стоило ему выглянуть, он немедленно захотел бы выйти. Я не знала, что ему ответить.
В это время заскрежетал дверной замок, и мне не пришлось выпутываться из этого положения. Наша бабушка внесла в комнату большой поднос с едой, закрытый широким белым полотенцем. Очень коротко и небрежно она пояснила, что не может постоянно бегать вверх и вниз по лестницам с тяжелыми подносами. Только один раз в день. Если она начнет ходить слишком часто, слуги могут обратить внимание.
— Наверное, со следующего раза я буду пользоваться корзинкой для пикника, — сказала она, поставив поднос на маленький столик.
Обернувшись ко мне, как будто я отвечала за раздачу пищи, она объявила:
— Ты будешь следить за тем, чтобы этого хватило на весь день. Раздели это на три раза. Бекон, яйца и овсяные хлопья — на завтрак. Сэндвичи и горячий суп в термосе — на обед, а жареный цыпленок, картофельный салат и зеленые бобы — на ужин. На десерт можете съесть фрукты. В конце дня, если вы не будете шуметь и будете вести себя хорошо, я принесу вам мороженое и печенье или торт. Никаких конфет. Мы не можем позволить, чтобы у вас портились зубы. Пока ваш дедушка не умер, мы не можем отвести вас к дантисту.
Кристофер вышел из ванной, полностью одетый, и удивленно уставился на бабушку, которая могла так спокойно, без тени сожаления, говорить о смерти своего мужа. Впечатление было такое, как будто она говорила о золотой рыбке где-нибудь в Китае, которая скоро умрет у себя в аквариуме.
— И не забывайте каждый раз чистить зубы после еды, — продолжала она,
— аккуратно причесываться и полностью одеваться в чистую одежду.
Пока она это говорила, у Кори из носа текли сопли. Я тайком вытирала их салфеткой. Бедный Кори, он почти все время страдал сенной лихорадкой, а бабушка ненавидела сопливых детей.
