Они запротестовали наперебой, громко и единодушно.
— Глупости, дорогая, — сказала Одри.
— Мы и слышать об этом не хотим, — заявила Барбара.
— Давайте-ка, — Билли наполнил вином мой бокал, — прикончите его, ибо мы намерены заказать еще одну бутылку.
— Но вы даже не…
Одри накрыла ладонью мою руку, а ее взгляд заставил меня умолкнуть.
— Пожалуйста, просто расслабьтесь и развлекайтесь. Мы очень рады, что вы здесь с нами. И непременно закажите десерт, какой вам понравится, потому что вы его уже заработали.
— Я? Но как, что я такого сделала?
— Думаю, вы удивитесь, — продолжила Одри, — но сегодняшний ужин — событие из ряда вон выходящее. Билли с Ици никогда не едят вместе по вечерам. Да и с какой стати? Они каждый день проводят в обществе друг друга. С девяти утра до шести вечера всегда вдвоем. Друг с другом они остаются наедине много чаще и дольше, чем со мной и Барбарой. И они куда более преданны друг другу, чем своим женам. (Билли с Ици невозмутимо слушали Одри, изредка кивая и не оспаривая ни единого слова.) Но им обоим очень хотелось познакомиться с вами. И знаете почему?
Вопрос поставил меня в тупик.
— Все очень просто, дорогая. Потому что вы молоды. Разве вы не заметили, как они весь вечер пытались вас расколоть, выведать, что вы думаете о кино? Билли отчаянно жаждет узнать, чего современная молодежь ждет от кинематографа. Но ему решительно не с кем об этом поговорить. Так, а теперь… я искренне рекомендую шоколадный мусс, за него можно душу продать.
— Я бы не сказал, что я в отчаянии, — возразил Билли, подливая вина в мой бокал, хотя тот был почти полным, — но мне всегда любопытно узнать, что люди хотят увидеть в кинотеатре. Не могу же я просто снимать картины для полдюжины человек из Бель-Эра[17]. Или для того, чтобы получить… Золотого Бурундучка на кинофестивале в Лихтенштейне. Кино — это бизнес. Победа или поражение определяется кассовыми сборами. Все прочее… пфф! — Он посмотрел на Одри: — Ты не против, если я закурю?
— Валяй. Может, и я последую твоему примеру.
— Надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу, — в свою очередь обратился ко мне Ици, — но ваша подруга нас слегка подмораживала. Ну а теперь, поскольку у нас с Билли был трудный день из-за того письма от Марлен, лично я намерен напрочь забыть обо всех трудностях разом.
— Отличная мысль. — Барбара наполнила бокалы, сначала мужу, потом остальным. — Пусть вино льется рекой. И я созрела для кусочка лимонного торта. Тебе крем-брюле, полагаю?
Просияв, Ици захлопнул меню.
— Сгодится, — ответил он.
Одри с Барбарой переглянулись и залились смехом: Билли тем временем доверительно склонился ко мне, поясняя:
— Не стоит делать вывод, будто мистер Даймонд не в восторге от крем-брюле. Здешний крем-брюле лучший в Лос-Анджелесе, а то и во всей Америке. Но когда узнаешь мистера Даймонда получше, начинаешь понимать, что именно так он выражает свой восторг и одобрение. Двадцать лет мы вместе сочиняем сценарии, и «сгодится» — величайшая похвала, какую я когда-либо слышал от Ици. Я могу подбросить ему прекрасную реплику, лучше которой ни в одном фильме не было, вроде концовки «Квартиры», когда она говорит: «Кончай трепаться, лучше сдай карты» … Ах да, вы не в курсе, потому что смотрите только фильмы про акул, но поверьте, это очень даже выдающаяся реплика, и когда я предложил ее Ици, что он, по-вашему, сказал? «Билли, ты гений»? «С этой фразой картина обречена на успех»? Нет. Ничего подобного. Он лишь посмотрел на меня, как всегда, уныло и произнес: «Сгодится». И так я понял, что он в восторге, хотя прямо никогда не скажет, хоть режь его. И крем-брюле он обожает, хотя ни за что не признается в этом, только будет твердить «сгодится», и ничего иного вы от него не добьетесь.
Слушая эти речи, Одри с Барбарой переводили взгляд с Билли на Ици и обратно, глаза обеих женщин задорно поблескивали.
— Ну разве эта парочка не прелестна? — сказала Барбара. — Разве не было бы куда восхитительнее, женись они друг на друге, а не на нас? Не знаю, как ты, Одри, но я порою чувствую себя виноватой за то, что встреваю между ними.
— О да! — расхохоталась Одри. — Со мной то же самое происходит. Не подцепи я Билли за несколько лет до того, как он познакомился с Ици, не видать бы мне его никогда.
— Заметьте, мы не гомики, — предостерег меня Билли. — Но никому об этом не рассказывайте.
Я кивнула с серьезным видом, выпила еще вина, и последующие несколько минут их беседа слышалась мне как журчание воды в ручье. За столом все дымили сигаретами, кроме меня, я никогда не курила. Мне было так хорошо, как еще ни разу не было за все время моего путешествия по Америке, даже когда я лежала под солнцем рядом с Джилл на пляже в Санта-Монике. С тех пор минуло всего часа три-четыре, но, если честно, мне было абсолютно безразлично, увижусь ли я снова с Джилл после того, как она со мной поступила. Она определенно рехнулась, иначе не сбежала бы с этого ужина ради того, чтобы провести всего день или два рядом со Стивеном в Фениксе, ибо вот он, рай на земле, здесь и сейчас, — сидеть в одном из самых роскошных ресторанов в Беверли-Хиллз, в окружении красивых, талантливых, богатых, знаменитых людей, насыщаясь вкуснейшей едой. Я словно шагнула в иную вселенную, на совершенно иной уровень существования. Через два дня я опять сяду в междугородний автобус и буду семь часов, потея, ехать до Сан-Франциско, и в моем рюкзаке не отыщется никакой еды, кроме сэндвичей с плавленым сыром, но сейчас я не хотела об этом думать. Мои мысли были только об этих людях, о том, какие они элегантные и очаровательные и как они дружелюбны со мной, отчего я тоже ощущала себя элегантной и очаровательной.
Одри опять смеялась. Над чем-то, сказанным ею самой. Смех был лукавый, проказливый, и Барбара вторила ей. Речь шла об их ресторане. Как я поняла, недавно его использовали в качестве интерьера для съемок фильма и особо скандальную сцену сняли в комнате для особых гостей на верхнем этаже.
— Ей-богу, вы лишь иллюстрируете мою мысль, — сказал мистер Уайлдер полушутливым, полусерьезным тоном, к которому я начинала привыкать. — Для нас с Ици это настоящая проблема. Мы стараемся сочинить нечто изысканное, романтическое, а публика жаждет совсем иного. И вот вам пожалуйста, на десятой минуте фильма, не раньше и не позже, девушка плюхается на колени, чтобы сделать парню минет. Трудновато представить в такой роли Гарбо, Одри Хепберн либо Ингрид Бергман, не правда ли?
— Нельзя отставать от жизни, Билли, — сказала его жена.
— Поверь, я изо всех сил стараюсь не отстать. В наших фильмах уже появлялись голые титьки, дважды.
— Дважды? — усомнился Ици.
— А то, титьки в фильме о Холмсе, забыл? Медовый месяц с обнаженкой.
— Титьки вырезали.
— Да, вырезали. Всю картину изрезали. Но изначально они были.
— Титьками уже никого не удивишь, — сказала Одри.
— Разрази меня бог, если я когда-нибудь уверую в то, что женской грудью более никого не удивишь.
— В «Федоре» у вас будут титьки? — спросила Барбара.
Ици покачал головой, но Билли напомнил ему:
— Конечно, будут. В сцене, когда молодую Федору снимают в картине «Леда и лебедь».
— Ах да… я забыл.
Я подперла ладонью лоб, голова моя отяжелела. Я чувствовала, что сейчас зевну, и ладно бы только зевну — пространство вокруг внезапно слегка накренилось. Перед глазами у меня плыло.
— Кстати, мы до сих пор не решили, как нам быть с этой сценой, — напомнил своему другу Билли.
— Освежи мою память, что нам нужно решить?
— Как он отреагирует. У нас есть паренек, юный Детвейлер, в студии он на подхвате, и когда снимают ту сцену, его обязанность прикрыть их, эти самые титьки Федоры. Прикрыть необходимо из-за цензуры. Но сперва он видит ее голой. Как он отреагирует?
— Как и любой другой паренек. Ошалеет.
— Да-а, но это скучно. Потому что ничего другого от него и не ждут.
Зевок не унимался. Раздвинув уголки моего рта, он медленно распространялся по челюсти, я попыталась сдержать его, но позыв был сильнее меня.
