Горе Лены преобразилось в ураган обид и потоки запоздалой ревности, она месяцами перебирала прошлое в поисках лжи и умолчаний, связывая концы с концами, чтобы объяснить каждый подозрительный поступок, каждое неверное слово, каждое нарушенное обещание, сомневаясь в нем даже при воспоминаниях о том, как они занимались любовью. В страстном желании узнать побольше о другой жене, она отправилась в провинцию и, проследив за ней, убедилась, что это была молодая, совершенно бесцветная женщина, дурно одетая, в очках, абсолютно непохожая на куртизанку, которую она себе воображала. Она наблюдала за ней издалека, шла за ней по улице, но так и не приблизилась. Через несколько недель, когда эта женщина позвонила ей и предложила встретиться, чтобы обсудить ситуацию, — ведь они товарки по несчастью и у их детей общий отец, — Лена резко ее оборвала. У них нет ничего общего, сказала она; грехи этого человека принадлежат только ему, и он наверняка сейчас расплачивается за них в чистилище.
Гнев заполнял ее жизнь, однако в какой-то момент она поняла, что муж ранит ей сердце, даже находясь в могиле, и что собственная ярость разрушает ее больше, чем его предательство. И тогда она приняла драконовское решение: с корнем вырвала изменника из своей жизни, порвала все его фотографии, которые были под рукой, избавилась от его вещей, перестала встречаться с их общими друзьями и избегала любых контактов с членами семьи Марас, однако фамилию оставила, поскольку так звали ее детей.
Энрике и Лусии было дано простое объяснение: папа погиб в результате несчастного случая, но жизнь продолжается, и думать об ушедших вредно. Они должны перевернуть страницу; достаточно упоминать о нем в своих молитвах, чтобы его душа пребывала в покое. Лусия могла представить себе, как он выглядит, только по паре черно-белых фотографий, которые были спасены братом, прежде чем их обнаружила мать. На фото отец выглядел высоким, худощавым мужчиной, с напряженным взглядом и напомаженными волосами. На одном из снимков он был совсем молодым, в форме курсанта Морской школы, где он какое-то время учился, а потом работал инженером звукового оборудования, а на другом он был уже постарше, — рядом Лена, на руках Энрике, которому несколько месяцев. Он родился в Далмации, его родители вместе с ним эмигрировали в Чили, как это было и с семьей Лены, и с сотнями других хорватских семей, которые въехали как граждане Югославии и осели на севере страны. Он познакомился с Леной на фестивале фольклора, и когда они выяснили, сколько общего было в их историях, это послужило пищей для иллюзии любви, однако на самом деле они были совершенно разными людьми. Лена была серьезная, консервативная и набожная; он — веселый, богемный, легкомысленный; она, не рассуждая, всегда следовала правилам, была трудолюбивой и экономной; он был ленивый и расточительный.
Лусия росла, ничего не зная об отце, поскольку в семье эта тема была запретной; вернее, Лена не запрещала об этом говорить, но всегда уклонялась от темы, поджав губы и нахмурив брови. Дети научились держать любопытство в себе. Лена очень редко говорила о муже, однако в последние недели жизни стала рассказывать о нем, отвечая на вопросы дочери. «От меня ты взяла чувство ответственности и силу духа; а отца благодари за обаяние и остроту ума, но, слава богу, ты не унаследовала его недостатков, коих было множество», — говорила она Лусии.
В детстве отсутствие отца было для нее наподобие закрытой комнаты в доме, наглухо затворенной двери, хранившей неведомые секреты. Как открыть эту дверь? Кто прячется в той комнате? Чем внимательнее она вглядывалась в мужчину на фотографии, тем меньше ей казалось, что она имеет к нему какое-то отношение, — это был чужой человек. Когда ее спрашивали о семье, первое, что она заявляла с сокрушенным выражением лица, избегая возможных вопросов, — ее папа умер. Это вызывало жалость, — бедная девочка наполовину сирота, — и больше никто ни о чем не спрашивал. Она тайно завидовала Аделе, своей лучшей подруге, единственной дочери разведенных родителей, чей отец, врач, занимавшийся пересадкой жизненно важных органов, баловал ее как принцессу; он часто бывал в Соединенных Штатах и привозил оттуда кукол, которые умели говорить по-английски, и красные лакированные туфельки, как у Дороти из сказки «Волшебник из страны Оз». Врач был сама нежность и веселье, он водил Аделу и Лусию в чайный салон отеля «Крийон», где они ели мороженое, украшенное кремом, в зоопарк — посмотреть на тюленей и в лесопарк — покататься на лошадях, однако игрушки и прогулки — это было самое меньшее. Самые лучшие моменты для Лусии были, когда она шла за руку с отцом своей подруги, делая вид, что та ее сестра, а значит, этот сказочный отец — их общий папа. Со всей страстностью новообращенной она желала, чтобы этот прекрасный мужчина женился на ее матери, и тогда он будет ее отчимом, однако небеса не исполнили это желание, как, впрочем, и многие другие.
В те времена Лена Марас была женщина молодая и красивая; у нее были прямые плечи, удлиненная шея, глаза цвета шпината, а в ее взгляде всегда был вызов. Отец Аделы никогда бы не решился ухаживать за ней. Ее строгие костюмы с пиджаками мужского покроя и целомудренные блузки не скрывали соблазнительных форм, однако ее манеры внушали лишь почтение и заставляли держаться на расстоянии. Претендентов на ее руку было бы предостаточно, если бы она только захотела, но она держалась за свое вдовство с высокомерием императрицы. Обман мужа посеял в ней неистребимое недоверие ко всему мужскому полу в целом.
Энрике Марас был на три года старше сестры. Довольно долго он жил воспоминаниями об отце, отчасти идеализированными, отчасти просто выдуманными, и шепотом разделял их с Лусией, однако со временем тоска по отцу рассеялась. Отец Аделы с его американскими подарками и мороженым в отеле «Крийон» его не интересовал. Он хотел, чтобы у него был собственный отец и по его мерке: он хотел быть похожим на него, когда вырастет, он хотел такого, какого увидишь в зеркале, когда придет пора бриться, такого, который объяснит ему главное, что должен знать мужчина. Мать повторяла, что он — глава семьи, что он отвечает за нее и за сестру, потому что роль мужчины — защищать и заботиться о близких. Однажды он решился спросить, как ему научиться этому без отца, и она сухо ответила, что ему придется импровизировать, поскольку, даже если бы его отец был жив, вряд ли он послужил бы примером. Он ничему не смог бы научить сына.
Дети были так же не похожи друг на друга, как и их родители. В то время как Лусия пропадала в лабиринтах пылкого воображения и сгорала от любопытства, от всего сердца проливала слезы над страданиями человечества и жалела животных, с которыми жестокого обращались, Энрике жил одним только умом. С детства он выказывал страстность прозелита, [7] что поначалу вызывало улыбки, а позднее превратилось в неприязнь; никому не нравился этот мальчик, уж очень он был неистовый, людям был невыносим его высокомерный вид и комплекс проповедника.
Будучи бойскаутом, он носил форменные шорты и пытался убедить каждого, кто попадался ему на пути, в преимуществах дисциплины и свежего воздуха. Позднее он перенес это патологическое упорство на философию Гурджиева [8], на теологию освобождения [9], на откровения ЛСД [10], а в конце концов понял: его истинное призвание — это учение Карла Маркса.
Пламенные речи Энрике вгоняли его мать в мрачное расположение духа — она считала, что от левых одни беспорядки и только беспорядки, — но совершенно не трогали его сестру, бойкую ученицу колледжа, которая интересовалась парнями-однодневками и рок-певцами куда больше, чем всем остальным. Энрике отпустил короткую бородку, длинные волосы и носил берет, пытаясь походить на знаменитого партизана Че Гевару, погибшего в Боливии двумя годами раньше, в 1967-м. Он прочитал все его работы и каждую минуту их цитировал, кстати и некстати, — у матери это вызывало взрывы гнева, а сестра слушала в упоении и восхищении.
