Лусия оканчивала школу в конце шестидесятых, когда Энрике стал приверженцем политических сил, поддерживавших кандидата на пост президента от социалистов, Сальвадора Альенде, которого многие считали дьяволом во плоти. Согласно Энрике, спасение человечества заключается в том, чтобы разрушить капитализм посредством революции, которая не оставит от него камня на камне: любые выборы — шутовство, но, поскольку это единственная возможность проголосовать за марксиста, надо ее использовать. Другие кандидаты обещали реформы в рамках существующего строя, тогда как программа левых была радикальной. Правые развернули кампанию запугивания, предрекая, что Чили кончит тем же, что и Куба, что советские люди будут похищать чилийских детей и «промывать им мозги», они будут разрушать церкви, насиловать монахинь и казнить священников, отнимут землю у законных хозяев и покончат с частной собственностью, так что даже у самого бедного крестьянина отберут его куриц, а его самого обрекут на рабский труд в сибирском ГУЛАГе.
Несмотря на нагнетание страхов, страна склонилась в сторону левых партий, соединившихся в коалицию под названием Народное единство с Альенде во главе. К ужасу тех, кто всегда был у власти, и Соединенных Штатов, наблюдавших за чилийскими выборами, держа в голове Фиделя Кастро и его революцию, в 1970 году победила коалиция Народное единство. Больше всех был удивлен, возможно, сам Альенде, который до того трижды баллотировался в президенты и в шутку говорил, что его эпитафией будут следующие слова: «Здесь покоится будущий президент Чили». Вслед за Альенде был крайне удивлен Энрике Марас, — в одно прекрасное утро обнаружилось, что ему некому противостоять. Все быстро изменилось, едва утихла первоначальная эйфория.
Победа Сальвадора Альенде, первого марксиста, избранного демократическим путем, вызвала интерес у всего мира, и особенно у североамериканского ЦРУ. Править, опираясь на партии различных направлений, которые его поддерживали, и противостоять необъявленной войне его противников оказалось непосильной задачей, что и выяснилось очень скоро: началась буря, которая продлилась три года и потрясла основы общества. Она никого не оставила равнодушным.
Энрике считал так: подлинная революция — та, что была на Кубе, а реформы Альенде служат лишь для того, чтобы отложить на время ее неизбежность. Его партия ультралевых саботировала все инициативы правительства столь же яростно, как и партии правых. Вскоре после выборов Энрике бросил учиться и ушел из дома, не оставив адреса. Новости о нем поступали неожиданно и нерегулярно, он сам появлялся или звонил, всегда торопился, но чем он занимался, было тайной. Он все так же носил бородку и длинные волосы, но берета и американских ботинок на нем больше не было; казалось, он стал больше размышлять. Он уже не бросался в атаку с лапидарными лозунгами, направленными против буржуазии, религии и американского империализма; он научился выслушивать с напускной вежливостью эти, как он выражался, пещерные мнения своей матери и глупый вздор сестры.
Лусия украсила свою комнату плакатом с портретом Че Гевары, потому что то был подарок брата, потому что партизан был весьма привлекательный мужчина, а еще затем, чтобы досадить матери, которая считала его преступником. У нее также было несколько дисков Виктора Хары, певца и композитора. Она знала его песни протеста и некоторые слоганы вроде «Марксистско-ленинский передовой отряд рабочего класса и угнетенных слоев общества» — так определяла себя партия Энрике. Лусия принимала участие в массовых демонстрациях в защиту правительства, скандируя до хрипоты, что «народ сплоченный не будет побежденным», а через неделю с таким же энтузиазмом шла с подругами на другую демонстрацию, такую же многочисленную, где протестовали против того самого правительства, которое она защищала несколькими днями раньше. Причины этих выступлений интересовали ее куда меньше, чем шумное уличное веселье. Ее идеологические убеждения, как говорится, «оставляли желать», как однажды посетовал Энрике, когда издалека увидел ее на демонстрации оппозиционных сил. В моде были мини-юбки, сапоги на платформе и подведенные черным глаза, и Лусия все это переняла, ей нравились хиппи — дети цветов, в Чили их было очень мало, они, обкуренные, танцевали под звуки тамбуринов и занимались любовью в парках, как в Лондоне или в Калифорнии. До этого Лусия не дошла, поскольку мать запрещала ей водиться с этими цветочными дегенератами, как она их называла.
Так как единственной темой в стране была политика и она разрушала семейные и дружеские связи, Лена в своем доме установила закон молчания относительно этого вопроса, так же как в свое время ею был установлен запрет на упоминания о муже. Для Лусии, которая находилась на пике подросткового бунтарства, идеальным способом досадить матери было заговорить об Альенде. Лена возвращалась вечером с работы совершенно без сил; ей приходилось ездить в ужасном муниципальном транспорте, лавировавшем между забастовками и демонстрациями, и простаивать в бесконечных очередях, чтобы купить тощего цыпленка или сигареты, без которых она не могла прожить, однако у нее находились силы присоединиться к соседкам из квартала и выйти на «марш пустых кастрюль», — это была анонимная форма протеста против социализма вообще и дефицита товаров в частности. Грохот этих кастрюль начинался с единичных ударов в каком-нибудь дворе, к нему тотчас присоединялись другие, шум нарастал, и хор становился оглушительным; все это распространялось в тех кварталах города, где проживали представители среднего и высшего класса, и было похоже на предвозвестие апокалипсиса. Каждый вечер Лена находила свою дочь уставившейся в телевизор или болтающей по телефону, при этом ее любимые песни звучали на полную громкость. Эта неразумная девочка с телом женщины и мозгами соплячки беспокоила ее, но еще больше она беспокоилась за Энрике. Она опасалась, что ее сын из тех горячих голов, которые готовятся к насильственному захвату власти.
Глубокий кризис, расколовший страну, стал необратимым. Крестьяне присваивали землю, создавая сельскохозяйственные общины, банки и заводы были экспроприированы, добычу меди на севере страны, которая всегда была в руках североамериканцев, национализировали, дефицит приобрел повальный характер, в больницах не хватало шприцев и бинтов, не было запчастей для машин и механизмов, молока для детей, все жили в постоянном страхе. Собственники саботировали хозяйственный процесс, специально не поставляли на рынок товары первой необходимости, а в ответ рабочие организовывали комитеты, увольняли руководителей и объявляли себя хозяевами предприятий. На центральных улицах пикеты рабочих разжигали костры и охраняли офисы и магазины от банд правого толка, а за городом крестьяне день и ночь стерегли поля от прежних хозяев. На той и на другой стороне действовали вооруженные преступники. Несмотря на военную обстановку, на парламентских выборах в марте левые набрали больший процент голосов. И тогда оппозиция, которая три года плела заговор, поняла: для того чтобы свалить правительство, одного саботажа мало. Пришло время браться за оружие.
Во вторник, 11 сентября 1973 года, военные выступили против правительства. Утром Лена и Лусия услышали мерный гул вертолетов и самолетов, низко летящих над городом; они выглянули в окно и увидели, как по пустынным улицам движутся танки и грузовики. Ни один телевизионный канал не работал; везде была настроечная таблица. По радио они услышали про военный переворот, но что это значит, поняли только через несколько часов, когда возобновилось телевещание на государственном канале и на экране появились четыре генерала в полевой форме на фоне чилийского флага; они объявили об окончании коммунизма на нашей благословенной Родине и о необходимости подчиняться вооруженным формированиям.
Было объявлено военное положение, конгресс распущен на бессрочные каникулы, гражданские права отменены, а доблестные Вооруженные силы восстановили закон и порядок, а также ценности западной христианской цивилизации. Они объяснили, что Сальвадор Альенде собирался привести в действие план, предполагавший расправу над тысячами и тысячами людей, относящихся к оппозиции, то есть устроить беспрецедентный геноцид, но им удалось его опередить и предотвратить это. «А что теперь будет?» — спросила Лусия свою мать; ей было не по себе, бурная радость матери, которая открыла бутылку шампанского, чтобы отпраздновать такое событие, казалась ей плохим предзнаменованием; это означало, что брат Энрике может оказаться в отчаянном положении. «Ничего, дочка, наши солдаты уважают Конституцию, скоро они назначат новые выборы», — ответила Лена, не представляя себе, что пройдет больше шестнадцати лет, прежде чем это произойдет.
