Она прерывается, переводя дыхание.
— Поэтому мы поженились… чтобы я стала его законной опекуншей и могла решать, как он закончит жизнь. Он не хотел умирать в больнице. Он хотел умереть на природе… в горах…
Она поднимает к ним суровое лицо, лицо, полное решимости и не знающее страха. Она готовится продолжать, хочет сказать, что не нарушит своего обещания, но Марико с серьезным видом перебивает ее:
— Я смотрел, как моя мать медленно умирала в учреждении, в одном из тех мест, которые называют центрами паллиативной помощи. Никому этого не пожелаю. Если бы не мой старший брат, трус и слабак, который давил на всю семью, я увез бы ее сюда, в горы, чтобы подарить ей смерть, достойную так называться. Я до сих пор не могу себе простить.
Он тяжело сглатывает.
— Я поддерживаю твой поступок и это обещание, которое ты ему дала. Считай, что у тебя есть наше согласие на все, что произойдет здесь, на ферме… Торжественное согласие.
Изадора кивает. Жоанна с безмерным облегчением откидывается на спинку стула. Она смотрит на свои руки, лежащие на коленях. Только теперь она понимает, что их сотрясает дрожь. Маленькие, холодные и дрожащие.
28
Жоанна сидит тихо в белом «Рено Трафике» Марико. Она стиснула зубы и смотрит вдаль, на дорогу. Ночью она никак не могла уснуть. Пок ушел охотиться, что не помогло ей успокоиться. Только под утро она провалилась в беспокойный и не приносящий отдохновения сон.
Машина Марико с подозрительным металлическим лязгом останавливается у главного входа в больницу. Марико поворачивается к ней. С его лица никогда не сходит теплая улыбка. Даже в таких обстоятельствах.
— Я заканчиваю утренний объезд в полдень, — говорит он со своим густым испанским акцентом. — Заеду за тобой в четверть первого?
Жоанна кивает и, поблагодарив его, выпрыгивает из машины. Хлопает дверца. Медленным шагом она направляется к застекленным дверям.
Она не успевает дойти до двери палаты Эмиля, номер которой ей назвала девушка на ресепшене. Ее перехватывает врач, с которым она говорила ночью. Он, видно, ждал ее. Он в том же белом халате, что и вчера, за очками в золотой оправе — маленькие зеленые глаза.
— Идемте со мной.
Она идет следом и садится в том же кабинете на тот же стул из синего пластика. Желто-зеленый стаканчик для карандашей по-прежнему стоит на ореховом столе. Врач улыбается ей и выдерживает паузу, прежде чем заговорить.
— Ладно, прежде всего успокойтесь. Эмиль сегодня чувствует себя хорошо. Его сердце работает в нормальном ритме.
Он дает ей время переварить информацию, откинувшись назад в своем кожаном кресле.
— Мы дали ему дозу атропина, и сердце отреагировало хорошо.
Маленькие зеленые глаза всматриваются в Жоанну, чье лицо очень бледно. Тон доктора становится серьезнее:
— Я успел посмотреть с утра его медицинскую карту. Это именно то, чего я боялся. Брадикардия непосредственно связана с его генетическим нейродегенеративным заболеванием.
Он дает Жоанне несколько секунд, чтобы кивнуть или что-нибудь сказать, но она сидит неподвижно и прямо на своем синем стуле.
— Первое, что я хотел сделать, когда ваш муж поступил к нам вчера вечером, — поставить ему кардиостимулятор. Это тяжелая операция, но и оптимальное решение при брадикардии. Это медицинский прибор, который вживляют в организм больного, он дает электрические импульсы и стимулирует сердце, когда оно бьется слишком медленно.
Он переводит дыхание и успевает незаметно ковырнуть в носу.
— Однако, посмотрев его медицинскую карту, я понял, что все сложнее. Брадикардия напрямую связана с действием его заболевания на мозг, а точнее на мозговой ствол, который отвечает за все жизненные функции организма. Мы можем лечить брадикардию, но боюсь, это все равно что дуть в дырявый бурдюк, если вы позволите мне сравнение.
Жоанна сидит неподвижно. Она старается сосредоточиться на желто-зеленом стаканчике для карандашей.
— Другие жизненные функции тоже в свою очередь скоро будут затронуты. Артериальное давление, дыхание, регуляция температуры тела… Нарушение сердечного ритма — только одно из многочисленных проявлений этой дегенерации. Так что… — Он выпрямляется и вместе с креслом подается вперед. — Так что я не уверен в необходимости подвергать вашего мужа такой серьезной операции, как установка кардиостимулятора, учитывая… — На короткий миг он заколебался. Ноздри его подрагивают. — Учитывая фатальный исход этой болезни, что бы мы ни делали.
Он удивлен, услышав голосок Жоанны, тихий, но совершенно ясный:
— Я считаю, что надо оставить его в покое. Я подпишу все расписки.
Она ждет, что врач возразит, но ничуть не бывало. Он медленно кивает.
— Я понимаю вашу точку зрения. И с учетом ситуации должен сказать, что… Несмотря на мою клятву Гиппократа, я разделяю вашу позицию.
Он не мигает. Маленькие зеленые глаза пристально всматриваются в нее.
— Я только должен удостовериться, прежде чем дать вам подписать расписки, что вы вполне сознаете, каким рискам подвергается ваш муж.
Она кивает. Ее ладони лежат плашмя на коленях, как в тот день, когда они были перед мэром. Она внимательно слушает, не давая слабины.
— Отказ от установки вашему мужу кардиостимулятора повлечет тяжелые осложнения на сердце. Сердечная недостаточность, частые обмороки и остановка сердца.
Он ждет реакции на ее лице, но с удивлением обнаруживает, что она вполне владеет собой и ситуацией. Это его немного смущает, и ему трудно поймать нить своей мысли.
— Вы… Значит, если вы учитываете риски и…
Он принимается рыться в куче бумаг на столе.
— И держитесь вашей позиции, то… То… Да…
Он теряется в своих бумагах и в своих мыслях, поднимает голову.
— Да, вот. Расписка. Я дам вам подписать документ об отказе от лечения. Вы заявляете, что я проинформировал вас о последствиях для вашего мужа и вы придерживаетесь своего решения.
Жоанна кивает. Врач снова роется в бумагах и извлекает белый бланк.
— Вот он. Я… Я сейчас его заполню. По закону я должен дать вам три дня на размышление, прежде чем подписать этот документ. Я оставлю его здесь, в моем столе, и вы подпишете его в конце недели, когда вашего мужа можно будет выписать.
Обретя дар речи, Жоанна спрашивает:
— Вы оставите его до конца недели?
После осмысленных и понимающих слов врача она ожидала, что сможет забрать его сегодня же.
— Три-четыре дня атропина ему не повредят. Вы заберете его в лучшей форме.
Он вдруг осекается и вскидывает на нее серьезный взгляд:
— Только забудьте о долгих прогулках, уроках танцев, сексуальных отношениях и любой другой физической активности. Сердечная слабость у вашего мужа будет только усугубляться. Избегайте также жары и вообще стрессов. Ему нужен только отдых и покой, если он хочет еще некоторое время радоваться жизни.
В его голосе звучат сочувствие и грусть, когда он добавляет:
— Вы поняли?
— Жоанна?
Она едва не теряет сознание от счастья, поняв, что он ее узнал. Нет, это не ее взрослый Эмиль. Это его детская версия, застрявшая в прошлом, но главное — что он узнал ее как «девушку, которая поехала с ним в горы лечить его мозг». Она больше всего боялась нового приступа. Но он совершенно спокоен на больничной койке. Она вздыхает с облегчением. Садится на край кровати и улыбается.
— Эй, как ты?
Эмиль улыбается ей. Он показывает на электроды под белой больничной рубашкой.
— Они сказали, что у меня был сердечный приступ.
Она кивком подтверждает и сдвигается в конец кровати, к его ногам. Очевидно, у него не осталось никаких воспоминаний о вчерашней сцене на ферме, и она этому рада.
— Это серьезно? — спрашивает он, вдруг нахмурившись.
Она с непринужденным видом качает головой.
— Нет, ничего страшного. Тебя выпишут в конце недели. Мы вернемся в кемпинг-кар, на ферму, и будем делать что ты захочешь. Можно понемногу огородничать, или играть в «Монополию», или… просто отдыхать.
