— Мне внутри не удалось у вас спросить. Как ваша милая матушка? Вы же Дики Бриганца?
Язык мой при этом вопросе был пытливо загнут назад — до самого мягкого нёба. Я расправил отросток, сглотнул и повернулся к ней. Ей было лет пятьдесят или около того, одета модно и со вкусом. Густо наштукатуренная. Я ответил, что нет, отнюдь.
Она чуточку на меня сощурилась и ответила, что я — вылитый мальчик Силии Бриганцы. В районе губ. Лицом своим я постарался изъяснить, что совершить такую ошибку немудрено. И продолжал пялиться в затылок шоферу. В машине все стихло. Я глянул в окно, чтобы как-то разнообразить вид.
— Как вам нравится армия? — спросила миссис Силзбёрн. Вдруг решила поддержать беседу.
В этот конкретный миг на меня напал кашель. Когда приступ миновал, я со всем возможным рвением повернулся к ней и сказал, что завел там много приятелей. Разворачиваться было трудно — из-за опалубки клейкой ленты, что охватывала мою диафрагму.
Она кивнула.
— Мне кажется, все вы просто изумительны, — сказала она несколько двусмысленно. — Вы друг невесты или жениха? — затем спросила она, мягко переходя к сути.
— Ну, вообще-то я не совсем друг…
— Только не вздумайте сказать, что вы друг жениха, — перебила меня подружка невесты с заднего сиденья. — Ну окажись он у меня в руках хотя б минуты на две. Только две минуты, и все.
Миссис Силзбёрн быстро — но целиком — обернулась, дабы улыбнуться оратору. Затем снова села лицом вперед. Мы с ней описали круг почти одновременно. Если учесть, что миссис Силзбёрн оборачивалась лишь на миг, улыбка, коей она одарила подружку невесты, была просто откидным шедевром. Достаточно яркая, выражала неограниченную горячую поддержку всей молодежи на свете, но особенно — сей горячей и искренней посланнице оного возрастного среза, вероятно, представленной миссис Силзбёрн чуть ли не мимоходом, если представленной вообще.
— Кровожадная девица, — хмыкнул мужской голос. И мы с миссис Силзбёрн повернулись опять. То заговорил муж подружки невесты. Сидел он прямо за мной, слева от супруги. Мы кратко обменялись тем пустым нетоварищеским взглядом, которым в разгульном 1942 году обменивались, пожалуй, лишь офицеры с рядовыми. Первый лейтенант Сигнального корпуса, он носил очень интересную летную фуражку — с козырьком, но без проволочного каркаса в тулье, что владельцу такого убора обычно придает определенный бестрепетный вид, к коему он, надо полагать, и стремится. В его же случае фуражка подобного результата отнюдь не добивалась. Похоже, она служила лишь одной цели — делать так, чтобы в сравнении с ней мой собственный огромный уставной убор выглядел скорее клоунским колпаком, который нервно извлекли из мусоросжигателя. Лицо у лейтенанта было землистое и где-то в глубине казалось испуганным. Потел он с почти неописуемой чрезмерностью — лоб, верхняя губа, даже кончик носа — до того, что хотелось дать ему соляную таблетку. — Я женат на самой кровожадной девице в шести округах, — сказал он миссис Силзбёрн и еще раз мягко, на публику хмыкнул. С машинальным почтением к его званию я чуть было не подхмыкнул ему — коротко, бессмысленно, как чужак и призывник, что ясно обозначало бы, что я с ним и всеми остальными в машине заодно, а не против кого-то.
— Я не шучу, — произнесла подружка невесты. — Две минуты — и все, братец. Ох вот бы взять да этими ручками моими…
— Ладно, не заводись, а? Полегче, — сказал ее муж, очевидно располагавший неисчерпаемым запасом супружеского добродушия. — Полегче. Дольше продержишься.
Миссис Силзбёрн снова обернулась к заднему сиденью и оделила подружку невесты только что не канонизированной улыбкой.
— А кого-нибудь с его половины на свадьбе видели? — мягко осведомилась она, лишь чуточку подчеркнув — совершенно благовоспитанно, не более того — личное местоимение.
Ответ подружки невесты раздался с ядовитой громкостью:
— Нет. Все на Западном побережье или еще где. Попались бы они мне.
Вновь прозвучал хмычок ее мужа.
— И что б ты сделала, милая? — спросил он — и машинально мне подмигнул.
— Ну, я не знаю, но что-нибудь бы сделала, — ответила подружка невесты. Хмычок слева от нее набрал децибелов. — Точно бы сделала! — стояла на своем она. — Сказала бы им что-нибудь. То есть. Господи. — Говорила она все самоувереннее, будто понимая, что с подсказкой от мужа мы все в пределах слышимости полагаем ее чувство справедливости, сколь бы юношеским или непрактичным оно ни было, в какой-то степени симпатично прямолинейным, отважным. — Я не знаю, что я бы им сказала. Может, пролепетала бы какую-нибудь глупость. Но господи боже мой. Честно! Тут абсолютное убийство кому-то с рук сходит, а я такого не перевариваю. У меня аж кровь закипает. — Живость свою она придержала ровно настолько, чтобы ее подстегнул взгляд напускного сопереживания от миссис Силзбёрн. Мы с этой последней теперь сверхучтиво развернулись на своих откидных сиденьях полностью. — Я не шучу, — сказала подружка невесты. — Нельзя мчаться по жизни тараном и делать людям больно, если заблагорассудится.
— Боюсь, я очень мало знаю об этом юноше, — тихо сказала миссис Силзбёрн. — Я с ним даже не встречалась. Я впервые услышала, что Мюриэл вообще обручена…
— С ним никто не встречался, — довольно пылко произнесла подружка невесты. — Даже я с ним не знакома. У нас было две репетиции, и оба раза вместо него приходилось стоять бедному папе Мюриэл, а все потому, что его дурацкий самолет не мог взлететь. Он должен был сюда примчаться вечером в прошлый вторник на каком-то дурацком военном самолете, но в этом Колорадо, или Аризоне, или где там, шел снег или еще какая дрянь, и прилетел он только в час ночи вчера. И сразу — в этот безумный час — звонит Мюриэл по телефону откуда-то аж с Лонг — Айленда или еще откуда-то и просит встретиться с ним в вестибюле какого-то кошмарного отеля, чтобы только поговорить. — Подружка невесты красноречиво содрогнулась. — Но вы же знаете Мюриэл. Она ж такая милашка, ею помыкает кто угодно и родня их в придачу. Это меня и бесит. Таким людям в конце всегда больно… В общем, она одевается, ловит такси и потом сидит с этим типом в каком-то кошмарном вестибюле, разговаривает до без четверти пять утра. — Подружка невесты разжала хватку на букете гардений лишь для того, чтобы приподнять два стиснутых кулака. — Ууу, я просто в бешенстве! — сказала она.
— Какого отеля? — спросил я подружку невесты. — Вы не знаете? — Я постарался это сказать легко, будто бы отец мой случайно занимается гостиницами и я выказываю некий вполне объяснимый сыновний интерес к тому, где в Нью-Йорке останавливаются люди. На самом же деле, вопрос мой не означал почти ничего. Я просто размышлял вслух — более-менее. Мне стало любопытно: мой брат попросил свою нареченную о встрече в гостиничном вестибюле, а не у себя в свободной квартире. Нравственность подобного приглашения была совершенно для него типична, но все равно как-то странно.
— Откуда я знаю, какого? — огрызнулась подружка невесты. — Просто какого-то. — Она воззрилась на меня. — А что? — вопросила она. — Вы его друг?
Нечто во взгляде ее отчетливо внушало робость. Казалось, он исходит от толпы в одну женщину, которую лишь случай и время разлучили с вязаньем и превосходным видом на гильотину.[270] Толпы — любые — меня устрашали всю жизнь.
— Мы вместе росли, — ответил я почти неразборчиво.
— Повезло же!
— Ладно тебе, — сказал ее муж.
— Ох прости меня, — сказала подружка невесты — ему, но обращаясь к нам всем. — Но тебя с ней не было, когда бедняжка целый час на слезы исходила. Это не смешно, и ты этого не забывай. Я слыхала, что женихи в последний момент трусят и все такое. Но так не поступают в последний миг. В смысле, не делают так, чтобы до полусмерти смутить множество совершенно милых людей и едва не сломить девочке дух и все такое! Если он передумал, почему не написать ей и хотя бы не расторгнуть все воспитанно, ради всего святого? Пока не поздно.
— Ладно, не заводись, только не заводись, — сказал ее муж. Хмычок его все еще витал в воздухе, но звучал уже как-то напряженно.
— Но я же не шучу! Написал бы да просто сказал ей, как мужчина, чтоб не было такой трагедии, а? — Она вдруг вперилась в меня. — Вы случайно не в курсе, где он сейчас может быть? — вопросила она со сталью в голосе. — Вы же друзья детства, значит, должны как-то…
— Я приехал в Нью-Йорк всего два часа назад, — занервничал я. Не только подружка невесты, но и ее муж и миссис Силзбёрн теперь на меня пялились. — Мне даже телефон еще не попадался. — В тот миг, насколько мне помнится, меня опять придушил кашель. Достаточно подлинный, но должен сказать, я очень мало старался подавить его или сократить приступ.
