Стр. 414, абз. 6: Возвращение в старый дом
После выхода первого издания книги я еще раз побывал в родном городе. Меня несколько раз туда звали, а я каждый раз вежливо уклонялся от приглашений, полагая, что если где-нибудь и выйдет человек из толпы, чтобы всадить в меня пулю, то это случится именно там, хотя у меня не было никаких оснований предполагать что-то подобное, за исключением странного и немотивированного предчувствия. Поэтому, когда я туда приехал, это был случайный визит, незапланированный и, пожалуй, бесполезный. Он начался в три часа ночи и продлился минут двадцать. Все в нем было одновременно ужасно и идеально.
Все началось со свадьбы. Моя бывшая одноклассница — назовем ее Джейн — выходила замуж за моего приятеля — назовем его Филипп де Битттопоппен. Свадьбу они устроили на островке в южном Мичигане, и я с еще одним моим приятелем отправился к ним на свадьбу, для чего нам пришлось три часа ехать от аэропорта О’Хэйр через всю Индиану до Мичигана. Свадьба состоялась, она прошла прекрасно, и присутствовали там, как ни странно, почти все те люди, которые были на свадьбе Полли, о которой я рассказал в основном тексте книги. А я, как и на той свадьбе, был от всей души счастлив, что нахожусь среди этих людей, мне хотелось не отпускать их как можно дольше, забиться в их кучу и остаться там.
Поскольку обратный рейс был рано утром, нам с приятелем пришлось уйти с банкета около полуночи и ехать прямо к аэропорту. Мы попрощались сразу после того, как закончил играть оркестр, и поехали сначала через Мичиган, потом через Индиану, а потом по южной части Чикаго, по широкой и свободной Лэйк-Шор-роуд, оказались в чикагской Петле, где нам надо было убить несколько часов. Мой приятель никогда не был в Лэйк-Форесте, и мы решили проехать Чикаго насквозь и отправиться туда, какое-то время побродить в темноте, а потом поехать к О’Хэйру.
Мы оказались в моем городке в 3.10 ночи; стояла кромешная темень, на небе не было ни луны, ни звезд. Мой старый дом находится у южной границы города, поэтому сначала мы оказались около него. Свернули с шоссе, заехали на Олд-Элм-роуд, а потом — на мою улицу, Уэйвленд. Деревья нависали над нами, ночь была темной, и мы почти ничего не увидели: все окрестности тонули в черной саже. Свет фар едва пробивался сквозь мрак и почти ничего не освещал. Дорога несколько раз повернула, и мы наконец оказались у моего дома, остановили машину, и я, как обычно, ничего не почувствовал. Дом выглядел совершенно обычно. По-прежнему. Он отлично выглядел. Сколько еще раз я собираюсь останавливаться у своего дома и ждать, что произойдет что-нибудь? Когда же наконец этот дом под моим взглядом, направленным через лобовое стекло очередной прокатной машины, снимется с фундамента и улетит прочь?
Мы поехали дальше, по Грин-Бэй-роуд; эта улица ведет через весь городок, и вдоль нее стоят огромные старые дома. Это было прекрасно — ездить тут поздней ночью. Царило восхитительное спокойствие: мы катаемся, не вылезая из машины, и ускользнем, никем не замеченные. Никто нас не видит, никто ничего не скажет. Мы, счастливые, смотрели по сторонам и слушали по радио музыку 80-х, когда проехали мимо старого утопающего под плющом симпатичного особнячка. Мы замедлили скорость, остановились и посмотрели на него. Особняк самодовольно пожал плечами.
И вдруг примерно в четверти мили, со стороны загородного клуба «Онвенция» показались огни. Они двигались в нашу сторону. Мне пришла в голову странная мысль: это может быть страж порядка; я завел машину и поехал к деловому центру городка, надеясь миновать этого стража без приключений. Когда мы уже почти поравнялись с машиной, она оказалась безусловно полицейской, и из нее на нас с яростным обыском набросился луч света. Мы остановились.
Многие из вас знают, что в маленьких спокойных городках у полицейских бывает не так уж много работы, и сводится она к следующему: 1) следить, чтобы границы города не пересекали подозрительные типы (которые, как правило, ездят в подозрительных машинах) и 2) не позволять молодым людям жить нормальной жизнью молодых людей. В старших классах мы тратили кучу времени, когда нас останавливали бдительные офицеры, а мы недоумевали, зачем они обшаривают со своими фонариками наши машины.
Проезжая навстречу нам, он остановился посреди дороги и открыл окно. Я сделал то же самое. У него были усы, как у Дитки[212].
— В чем дело? — спросил он. Прическа у него тоже была как и Дитки.
Я объяснил, что мы осматриваем город — я вырос здесь и теперь показываю его своему приятелю.
Он пристально посмотрел на меня.
— По какому адресу вы жили? — спросил он.
Я ответил.
Снова пристальный взгляд. Потом он нас отпустил.
Мы поехали дальше, однако беглый взгляд в зеркальце заднего вида подтвердил нашу догадку: он развернулся и поехал за нами следом. Мы проехали еще полмили и свернули к нашей церкви — Святой Марии. Остановились перед входом. На фасаде из красного кирпича висело объявление о 150-летнем юбилее храма. Похоже, заперто. Дверь обычно открывалась и закрывалась в непредсказуемом режиме.
А потом мы ощутили его присутствие. Он поставил свою машину вровень с нашей. Окошко у него было открыто. Я открыл свое окно.
— А теперь в чем дело? — спросил он.
Я объяснил ему, что смотрю на свою церковь. Я сообразил, что это мое первое столкновение с полицией после истории с ночным пляжем, бумажником и лос-анджелесской молодежью. Я посмотрел на Дитку. И стал думать: может, он меня помнит? Может, он помнит меня ребенком, который хулиганил в этом городе, разбивал его окна, целил снарядами из рогаток в его фонари, яйцами в его стены и камнями в его полицейские машины, который стирал с лица земли его детские площадки и поджигал его улицы. Он вполне мог меня знать, вполне мог знать о том, что наша с друзьями жизнь целиком была посвящена тому, чтобы сеять вокруг хаос, делать прекрасное уродливым, зеленое — черным, а белое — серым. А если он узнает еще и про книжку…
— Слушайте, вы уже один раз нас остановили. Я рассказал, что мы здесь делаем. Теперь вы привязались ко мне прямо перед моей церковью. Я прожил в этом городе двадцать лет. Неужели это не дает мне права вернуться сюда и оглядеться по сторонам?
— В общем, — сказал он, — у нас тут недавно было несколько ограблений, и если я вижу, что какая-то машина останавливается у разных домов, то беру на заметку.
За последние полвека в городе произошло не больше четырех преступлений, но они упоминались вновь и вновь как повод залезать в машину ко всему необычному, что проезжает мимо. Мы уставились друг на друга и довольно долго так и просидели. Я знал об этом городе такие вещи, которых он не знал никогда. Я хотел, чтобы машина, которую я взял напрокат, превратилась в огромный грузовик, а я проехал на нем по полицейской машине и сплющил ее в лепешку.
— И что дальше? — спросил я.
Он со значением пожал плечами.
— Ничего, — сказал он.
— Вот и прекрасно, — сказал я. Сказал грубо.
— Вот и прекрасно, — сказал он, пристально меня рассматривая.
— Вот и прекрасно, — сказал я еще грубее. — Значит, всего доброго?
И он уехал.
Церковь была закрыта. Мы доехали до пляжа, но и он был закрыт. Мы подъехали к моей школе — древней, одинокой, освещенной, как памятник, и запертой. Потом мы проехали через городскую площадь и по Дирпат-стрит выехали из города. На выезде мы проехали мимо полицейского участка, где стояли две патрульные машины, и когда мы проезжали мимо, их огни превратили нас в призраков, и я задумался, знают ли они, кто я такой и что я сделал.
Стр. 435, абз. 1. Названия гробов в похоронном бюро
Названия гробов я придумал сам.
Стр. 478, абз. 4. Скай умерла
Мы были в комнате не все, когда узнали о смерти Скай.
Стр. 487, абз. 7. Что стало с Шалини
О том, что кома продолжалась две недели, я говорил наугад и был полностью готов к тому, что меня поправят. Но выяснилось, что я был прав, да и в отношении всех остальных событий я оказался не так уж неправ. А теперь, поскольку люди часто спрашивают, как сейчас дела у Шалини, и поскольку тут можно много рассказать, предоставим слово ей самой. Шал написала это письмо специально для вас в начале октября 2000 года:
В данный момент у меня побаливает голова, но ничего необычного в этом нет. После несчастного случая у меня очень часто бывали головные боли.
Несчастный случай произошел 17 февраля 1996 года. Я была на вечеринке, которую перед отъездом устроила моя подруга, и 14 человек упали с четвертого этажа на бетонный пол, когда там обвалился балкон. Трое оказались под рухнувшим балконом, а у меня был перелом черепа. Моим родственникам сказали, что мчаться в больницу нет смысла, потому что шансов на то, что я выживу, меньше 5 %.
