Митрополит не ответил, он уже что-то чиркал на лежащем перед ним листке бумаги.
— Фотография храма имеется? — спросил он, не отрывая глаз от листка. — Я имею в виду, с собой?
Она кивнула и вынула из сумочки фото, там, где Ванька, улыбающийся, стоит на фоне разрушенной церкви, в джинсах и клетчатой ковбойке, и молча положила снимок на стол перед митрополитом. Тот взял, вгляделся.
— Восемнадцатый век, вторая половина… — вдумчиво произнёс он и, положив фотографию обратно на стол, добавил: — Я не большой специалист в этом, но кое-что могу сказать уже сейчас. Полагаю, подобное состояние храма позволит осуществить комплекс восстановительных работ за два — два с половиной миллиона. Долларов. Американских, разумеется. Максимум — три. У нас есть подобный опыт. Это включая всё. Обмеры, геология, заказ архитектурного проекта в Росреставрации, самоё строительство, утряска с властями. Ну и всё прочее, до обустройства и освящения. При том что РПЦ, само собой, проявит во всём посильное участие. Да, кстати, если в фунтах стерлингов, то около половины. Как говорится, по курсу. Что там у нас сегодня? — Он глянул на запись в перекидном календаре и удовлетворённо кивнул. — Доллар девяносто четыре за фунт. — Потыкал пальцем в калькулятор: — Ну, скажем, миллион триста тысяч. Фунтов стерлингов. Плюс-минус. — Митрополит доброжелательно посмотрел на гостью. — В общем, полтора миллиона, чтобы не ошибиться. Думаю, нужно исходить из этого.
Ницца сосредоточенно кивнула. И вопросительно посмотрела на митрополита. Тот понял. И пояснил:
— А мальчик, по-моему, славный. Лицо хорошее. Милостью Божьей. Справимся у настоятеля, конечно. Но я и так уверен, в патриархате возражений не будет. Всё решаемо, уважаемая миссис Натали. Практически всё. Рукоположим, не сомневайтесь.
И они внимательно посмотрели друг на друга, давая понять, что каждый из них остался доволен имевшим место разговором. Отец Владимир протянул руку, то ли чтобы она её пожала, то ли для поцелуя. Ницца на всякий случай произвела обе манипуляции.
В этот день она осталась ночевать в городской квартире, а утром, выпив кофе, к девяти часам поехала в городок Баумана, туда, где размещалась Росреставрация. Чтобы выяснить всё о сроках, ценах и хозрасчётном опыте в сфере подобных работ. Планировала, что её переговоры с архитекторами и искусствоведами займут весь остаток недели. Но надо было ещё вернуться в Жижу и переговорить с Норой. И очень серьёзно. Как с наследницей рукописи Джона. По деньгам она прикинула сразу. В тот же день, как побывала в Свято-Даниловом монастыре. Полмиллиона фунтов она набирала из лежащего в акциях «Harper Foundation» остатка за собственный, разошедшийся по миру сборник. Сбор от «Пастуха её величества», по её расчётам, должен активно стартовать, начиная с апреля, не раньше. Пока издадут, завершат рекламную кампанию, то-сё. Да! Ещё с Триш поговорить. Как она. Относительно участия. Имея в виду, если с иллюстрациями Юликовыми всё пройдёт успешно, в подарочном варианте. Вольётся в проект? Нет? Надо решать и это. О господи, «в проект»! О чем это я? Совсем с ума сошла, идиотка. Стоп! Штерингаса навестить! И его время, видно, пришло. Отцовское.
После похорон Юлика Кира Богомаз просидела в Москве три дня. Два из них пришлись на выходные. Третий, понедельник, стал уже пропущенным днём для Петькиной учёбы в боровской школе. Дальше пропускать занятия было нельзя, но и, с другой стороны, появиться в Жиже, на глаза Триш, тоже не было сил. И как теперь это сделать, как? Валить на покойника? Приручил, мол, приблизил, так и сжились. Про ребёнка не знал поначалу, что — его. Да так, собственно, и было. Не знал. А как узнал-размяк, не смог больше самому себе противиться, не надеясь, что жена когда-нибудь вернётся в Союз. Да кто ж знал, Господи ты Боже, что капитализм этот будет и революция, какая случилась. Да в страшном сне никто и подумать не мог про такое. И Шварц не мог, как все другие. А случилось. И вот теперь Триш здесь, у себя дома, а её, Киры, там нет. Тоже — у себя дома.
На четвёртый день, изведя себя до крайности собственным мучительством, взяла Петьку, и они поехали. Решила, будь что будет. Приеду и всё скажу. Хотя она и так всё знает. Видела её глаза. Если не сама догадалась, то наверняка родня просветила. Да и о чём просвещать? Полный дом вещей, орущих о её женском присутствии, плюс комната мальчуковая, ученическая, на втором этаже, рядом с их с Юликом спальней. И там — комплект. Восемь лет жизни. Гортензии в палисаднике, к лету зацветут, её руками посажены. И немножко клубнички, по краю участка, многолетней, витамины для мальчика.
Когда зашли в дом, никого там не обнаружили. Нора была в Боровске, на службе у Ивана, а Триш обедала с Иконниковыми.
— Иди к себе, — сказала Петьке и села ждать хозяйку. Подумала, хозяйка ждёт хозяйку, ненастоящая — настоящую. Господи Боже.
Триш вернулась в дом через час. Кира из панорамного окна мастерской с замиранием сердца следила, как та огибала овраг, в Юликовых валенках, в его тулупе. Она сама обожала влезать в эту безразмерную овчину, вдыхая запах мужа, перемешанный с крепким духом грубой выворотки.
— Ты в нём как матка овечьего стада, — шутил Юлик, когда, крепко ухватив тулуп за меховые отвороты, притягивал её к себе и целовал в нос. — Почему это у нас так мало ягнят, а? Признавайся! — И тащил наверх, в спальню. И она летела за ним, озираясь по сторонам: Петька-то где? Не рядом случаем?
Когда Триш вошла в дом, оббив валенки от снега и скинув в предбаннике тулуп, Кира, не давая ей прийти в себя, вышла из мастерской и сказала, сразу, пока та была ещё у дверей:
— Триша, мы уедем, не сомневайся. Я только прошу тебя разрешить нам остаться до конца учебного года, чтобы школу не менять. Петя тяжело сходится с новыми друзьями, с сентября начинать для него будет лучше. — И замолчала, глядя в пол.
— Не надо, — ответила Триш, пройдя в гостиную. — Не надо никуда уезжать. Это его сын, значит, этот дом такой же ваш, как и мой. Тем более что я уже сюда не вернусь. Нора — не знаю, пусть сама решает. А вы живите. Ты и твой мальчик. Только у меня просьба. Сейчас, пожалуйста, уезжайте. А когда я улечу, вернётесь насовсем. Иначе, боюсь, вместе нам будет трудно.
И, не дождавшись ответа от растерянной Киры, снова зашла в предбанник, накинула тулуп, влезла в валенки и вышла на мороз. И снова Кира наблюдала, как её бывшая подруга огибает глиняный овраг, но уже в обратном направлении. Шла, чуть нагнув голову против ветра, подняв воротник Шварцевой овчины.
— Пе-еть! — крикнула Кира в направлении второго этажа. — Спускайся и собирайся. Мы уезжаем! — и без сил опустилась на пол, там, где стояла.
Через неделю все улетали обратно. В Шереметьево отвозил Гвидон. Пока ехали, думал о памятнике Шварцу. Каким тот будет. Все остальные тоже размышляли, каждый о своём, потому что каждый точно знал, для чего летит по маршруту Москва — Лондон.
Прис — чтобы привести в порядок дела и к весне вернуться к мужу и сыну. И жить дальше там, куда ей когда-то не велено было возвращаться.
Нора — чтобы закончить консерваторию, сдать экзамены и тоже вернуться. В страну второго гражданства. К моменту отъезда она для себя это уже твёрдо решила. Тем более что была ещё одна причина для возвращения на родину.
Ницца — домой, чтобы параллельно с работой в «Harper Foundation» вести механизм, который позволил бы заинтересованным сторонам эффективно и в самые короткие сроки приступить к проекту реставрационного возведения разрушенного жижинского храма.
Триш — чтобы завершить учебный год в частной музыкальной школе и жить дальше, одной, на Карнеби-стрит, помня, что в подмосковной Жиже осталась могила мужа, действительного члена Академии художеств Юлия Шварца. А ещё могила отца, Джона Харпера, шпиона, писателя и пастуха.
В Хитроу их встречал Боб. По очереди поцеловал, не зная, какие слова будут уместны после десятидневной неизвестности. Поэтому больше осторожничал, решив не влезать пока в семейные непредсказуемости. Надо будет — скажут. Сначала завёз родню на Карнеби-стрит, потом уж повёз жену домой.
— Мне нужно в Кембридж, — неожиданно сообщила Ницца. — Завтра. У меня осталось три дня от отпуска. Тебе машина понадобится?
— Бери, конечно, — тут же согласился Боб, быстро сообразив, что это не тот случай, когда вопрос подлежит обсуждению. Хорошо успел изучить жену за двадцать лет совместной жизни.
— Спасибо, милый, — задумчиво сказала Ницца, — я тебя люблю. — И мысленно прикинула, сколько может не хватить в худшем варианте. С Норой она переговорила ещё в самолете и, как и предполагала, получила безусловное согласие. Без пудовых раздумываний и ненужных вопросов. И вообще, сказала та, деньги дедовы, общие, неужели не ясно? Оставался Сева. К нему, связавшись с утра по телефону, и поехала на встречу. Штерингас, оторвавшись от дел, встретил её внизу, и они пошли в его институтский кабинет.
