– Пусть его произнесут Сай или Рикардо. Но я хочу сказать несколько слов.
– О чем?
– Я кое-что приготовила, – говорит она, возвращаясь наверх.
– Ладно.
Джейсон и Лилиан привозят с собой знаменитую жестянку с печеньем, нагруженную именно этим продуктом.
– Я научила Джейсона его печь, – гордо сообщает Лилиан.
– Вчера мы его вместе пекли, – добавляет Джейсон. – Теперь у нас сколько угодно печенья и когда захотим.
– Ты хочешь сказать, что я тебе больше не нужна? Что была нужна только ради печенья?
– Мам, я хочу сказать другое: я рад, что ты мне доверила секрет своего рецепта.
Лилиан осматривается:
– Где твоя мать? Я думала, она будет. Ждала, что мы помиримся.
– Они с Бобом празднуют где-то с друзьями.
– Не правда ли, это странно? Ты устраиваешь праздничный ужин, а твоей матери на нем нет?
Я не говорю о своей озабоченности насчет того, что могло бы быть или как я стал бы представлять Мадлен и Сая матери и Бобу. Кем бы они друг другу были? И вдруг бы началась война за территорию?
– Видишь ли, дети Боба пригласили на праздник его, но без мамы, и их чувства оказались задеты, – поясняю я. – Я, конечно, пригласил их обоих, но как сказала моя мама: «Не хочу обременять Боба сложностью нашей семьи, он и без того достаточно страдал. Минивэн увезет нас отсюда, и мы хорошо проведем время».
Перед тем как сесть за ужин, мы делаем множество снимков – групповые фотографии в гостиной. Почти у каждого фотоаппарат или телефон, поэтому снимаем по очереди, то друзей, то родственников.
– Это будет наша рождественская открытка? – спрашивает Мадлен у Сая.
– А что это за китайцы все? – слышу я, спрашивает Лилиан у Джейсона. – Я думала, он развелся? – Она садится за стол. – Или он содержит пансион? Прямо как шоу фриков – какое-то случайное собрание людей.
Я сижу во главе стола и произношу Символ веры. И думаю о Сахиле и о письме, которое он сегодня прислал: «Когда дорога сужается, тот, кто едет сзади тебя, имеет право преимущественного проезда».
Вспоминаю Джорджа с его проктитом в тюрьме и думаю, что же досталось ему на ужин в День благодарения в часе пути отсюда к северу. Думаю о Черил и ее семье. Думаю об Аманде, гадаю, в этой ли стране она сейчас, в этом ли мире. Думаю о родителях Хизер Райан, впервые проводящих этот праздник без нее, об Уолтере Пенни, вышедшем, наверное, на долгую пробежку перед ужином.
Будь здесь, говорю я себе, переводя дыхание. Будь здесь, будь здесь и сейчас.
И я снова делаю вдох – глубокий. Думаю о Лондисизве с его чаем, и хотя прошел не один месяц, меня тут же пробирает отрыжка и вспоминается вкус.
Я вижу, как беседуют за столом молодые и старые, передают тарелки с индейкой и начинкой, сладкими и вкусными, добавляют приправ. Рикардо передает мне клюквенный соус.
– Это мы с Эшли сделали, – говорит он гордо. – Лимоны выжжжжжали.
– Подливки много не бывает, – замечает Сай вслед циркулирующему судку с подливой.
Я смотрю на Нейта и Эшли и вспоминаю прошлый День благодарения, когда они сидели, свернувшись на стульях, как бескостные кучки, в руке у каждого электронный приборчик, глаза не отрываются от экрана, единственное, что двигалось, – большие пальцы рук. Вспоминаю, как смотрел на них с некоторым презрением, а они сидели неподвижно, не замечая, что мать их – рабыня в кухне, а отец разглагольствует перед гостями. А сейчас Нейт поворачивается к гостям и спрашивает:
– У всех все есть?
И Эшли спрашивает Лилиан:
– Еще что-нибудь?
В гостиной включен телевизор – идет фильм «Могучий Джо Янг», я прошу Нейта его выключить, и Нейт выключает. Я оцениваю ситуацию, мне нравится, что я могу действительно испытывать от этого удовольствие. На самом деле я даже ничего другого сейчас не могу испытывать, кроме благодушия – свободное парение доброй воли.
Это – День благодарения, и я не боюсь, что прилетит второй сапог. Я даже вообще без сапог сейчас. Заметно отчетливое отсутствие напряжения, беспокойства, которое иногда взрывается, выхлестывает или еще как-нибудь находит выход. Отмечаю отсутствие беспокойства и ощущение, что в прошлом отсутствие тревоги вызвало бы у меня панику, а сейчас я это просто замечаю и отпускаю – живу дальше.
Я смотрю на стол, думая обо всех, кого я знал в течение жизни, все «здравствуйте» и «до свидания» проходят сейчас через меня осенним ветерком. Я – пористый, несплошной.
– Молитву? – предлагает Сай.
Мы склоняем головы.
– Итадакимасу, – говорит Нейт по-японски. – Я смиренно принимаю.
– Отче наш, за день этот и за пищу эту благодарим мы Тебя, – подхватывает тетка Рикардо.
– Моя очередь! – восклицает Эшли еще до того, как тетка договаривает. – В общем, это как-то с бухты-барахты, – говорит она. – Но я этим летом прочла одну книгу и хочу ею с вами поделиться.
И она читает с распечатанной страницы:
Я думаю не о горе, а о том чудесном, что существует помимо него. Иди в поле, на волю, на солнце, иди на волю, пытайся найти счастье в себе, в Боге. Думай о том прекрасном, что творится в твоей душе и вокруг тебя, и будь счастлив.
– Очень мило, – говорит Сай. – Это был Уитмен? Лонгфелло?
– Анна Франк, – отвечает Эшли.
Сай ждет секунду, потом поднимает стакан.
– Ну, я хочу сказать вам спасибо. Всем вам. Это был отличный год и для меня, и для Мадлен, потому что мы вернулись в свой прежний дом. Понятия не имею, почему мы вообще отсюда уезжали. Урра!
Мадлен наклоняется и шепчет Саю громко:
– День благодарения – праздник американский, а не еврейский.
Лилиан перегибается и, показывая на Мадлен и Сая, спрашивает Джейсона:
– Это чьи?
– Не знаю, – пожимает плечами Джейсон.
– Я не знала, что родители у Клер – белые, – говорит Лилиан.
– Может, Клер у них приемная дочь, – высказывает предположение Джейсон.
– А где, кстати, Клер? – спрашивает Лилиан. – Я думала, что убили Джейн. Так и Клер что, тоже?
Мы едим, празднуем, набиваем животы, жадно поглощаем пищу. Тарелки передаются за второй и третьей порцией. Амброзия тети Кристины вызывает желание есть ее еще и еще, и после третьей порции Кристина мне говорит, что тайный ингредиент – жирный майонез. Я пропускаю четвертую порцию и накладываю себе индейку. Мы едим, пока не насыщаемся, и потом еще едим, пока не становится больно, пока из ушей не лезет, потому что такова американская традиция.
– Я сладкий картофель вообще не люблю, а две порции съела, – говорит Эшли, с трудом выталкиваясь из-за стола.
– Птица была идеальная, – хвалит Мадлен.
Мы делаем перерыв перед десертом. Дети дружно, командой убирают со стола.
Миссис Гао, Чинь Лан и ее мать настоятельно просят разрешения помочь. Миссис Гао приносит контейнеры для продуктов.
– Это мой вам подарок, – говорит она. – Мне они нравятся: они будто рыгают, когда их закрываешь.
Я так набил брюхо, что буквально не могу дойти дальше дивана в гостиной. Там я лежу, думая о Джордже, который ест сейчас прессованную грудку индейки, клюквенный мармелад, хранящий кольцеобразные следы от банки, комковатую подливку и глютеновый белый хлеб, и гадаю: есть ли в тюрьме тыквенный пирог? Если есть, то имеет ли он какой-нибудь вкус?
Дети вышли на улицу, играют в футбол на газоне с дядей Рикардо и Саем. Оттуда доносятся радостные крики, когда мяч переходит из рук в руки.
Слышен разговор о раннем снеге и ледяном дожде.
Прошло триста шестьдесят пять дней после предупреждения, триста шестьдесят пять дней после того, как Джейн прижалась ко мне в кухне, мои пальцы глубоко внутри птицы, и наш влажный, жирный поцелуй.
Целый год прошел, но все равно меня наполняет жаром мысль о Джейн. Чувствую, как у меня поднимается из-за этого.
Да будем мы прощены – это молитва, это заклинание.
Да будем мы прощены.
Перевод А. Розентретер.
«Помимо мира» – имеется в виду мир как антоним войны. – Здесь и далее примеч. пер.
Неудачник (ивр.).
По Фаренгейту, примерно 1 °C.
Понимаете? (ит.)
«Автобан», «Катапульта», «Ураган» (нем.).
«Детская карусель», «Красный барон» (нем.).
Уильям Фрэнк Бакли (1925–2008) – американский писатель и политический обозреватель.
Вероятно, имеется в виду «эсхатологический» – то есть связанный с представлениями о конце света.
По Фаренгейту, примерно 32 С.
