Нет, единственная надежда — пережить это; живым перейти в следующую эпоху, новый мир, когда омерзительные и прекрасные создания переходного времени уничтожатся, унесенные ветром. Все, что он видит и чувствует (вцепившись в края кровати, ощущая на губах соленый пот), тогда станет обычным безумием, ошибкой сознания или морального чувства. Вот это понятно. Излечимо. Может, он сядет на лекарства. Тихая клиника, такая отчетливая; входит сиделка, на подносе — стакан прохладной воды, и пилюля, розовая, поделенная пополам нежным желобком.
О мир, перестань вращаться. Как шарик в колесе рулетки, ищущий, где успокоиться.
Это может произойти годы, десятилетия спустя. Ему придется поддерживать в себе жизнь, пока время не настанет, в одиночку идти по бескрайним пустошам, и даже Добрые Дела[598] не станут его спутниками, потому что он ни одного не совершил; ни одного не мог вспомнить, ни одного.
Пусть только не исчезнет надежда на то, что новый мир и вправду придет. Да не иссякнет это стремление, не то новая эпоха никогда не настанет; не от его ли тоски, не от его ли желания зависит ее приход?
Он сел в постели. Нет смысла лежать в темноте. Почитать что-нибудь? Но он боялся тех книг, что привез с собой, книг по истории, магических книг. Вранье. Вот бы привезти сюда Еноса, хотя бы один том, чтоб лежал у изголовья.
Он решил: вернется домой — сразу позвонит Роузи Расмуссен. Скажет ей, что готов отправиться в Европу, готов написать заявку, что угодно; и готов уехать совсем скоро. Другое небо, долгие каникулы; там тоже найдется что поискать, и есть причина для поисков; апотропеический, шикарное черное слово, — то, что отгоняет зло. Он порылся в кармане штанов и отыскал папиросы, закурил, хотя и знал, что теперь не заснет до рассвета. Он сидел в шортах на краю кровати, поставив пепельницу между ног, и его спина сгибалась под тяжестью суккуба, прицепившегося к ней, — его собственное искусное творение, созданное в кузнице его сердца, которое ныне захлопнулось и более творить не способно.
Но тем временем, тем временем: не близится ли помощь откуда-то из Царств Света?
Не отправился ли в путь посланец, крохотный, бесконечно малый на первых порах, но теперь уже подросший? Тот, что идет внутрь или наружу, из эона в эон, с посланием для Пирса?
Что ж, он потерялся; терялся не раз, на самом-то деле, — его отвлекали, уводили в сторону, посылали не в том направлении или даже назад, он бродил в сферах смятения и забвения, запаздывал, сам того не сознавая, запаздывал страшно, словно следуя изгибам сюжета какого-то древнего фарса. Теперь, когда древние силы старой эпохи ковыляют прочь со сцены, так и не завершив работу (ее никогда не завершить, никому и никогда, ни в одну из прежних эпох это не удавалось), он — или она — стоит на границе пустого и быстро исчезающего круга, пытаясь вспомнить, куда же она — или он — направляется, в какой край, с каким словом и к кому; недовольная — или недовольный, — как путешественник, который бродит в полночь по перрону, подозревая, что последний поезд уже ушел.
Но явится ли она вовремя? Да, как раз вовремя; когда бы ни пришла, это будет вовремя; когда в тысячную полночь мы совсем отчаемся увидеть хоть кого-то, она придет в неистовой спешке, вторгаясь в последние сферы воздуха, огня, воды, земли или вырываясь из них, словно распахивая на бегу череду дверей в длинном коридоре, ее волосы льются потоком, а брови нахмурены, и руку она поднесла ко рту, чтобы закричать в уши наших душ: Пробудитесь.
В предыдущем томе этой серии романов я выразил признательность писателям, мыслителям и историкам, которым многим обязан, — прежде всего покойной даме Франсес Йейтс.
Мне хотелось бы добавить, в связи с содержанием этой книги, еще несколько благодарностей: Гарри Кодиллу («Ночь приходит в Камберленд»), который напомнил о том, что я забыл, и объяснил то, что я не понимал; Джону Босси («Джордано Бруно и посольское дело»); Джеральду Маттингли («Армада»); Карло Гинзбургу («Ночные битвы»); Р. Дж. В. Эвансу («Рудольф II и его мир»). Также я опирался на исследования Пьеро Кампорези, Кэролайн Уокер Байнум, Кэролайн Оутс и Эрнана Макмаллена. Я благодарю Л. С. Б., Дженнифер Стивенсон, Томаса М.Диша, Джона Холландера и Гарольда Блума.
Наибольшая моя признательность — покойному Йоану Кулиано.[600] Я обильно черпал из его книги «Эрос и магия в эпоху Ренессанса», — но приношу дань благодарности и скорби за все. Quoe nunc abibis in loca; nec ut soles dabis iocos!
Комментатор глубоко благодарен всем, кто помогал ему в работе, прежде всего — Денису Королю за предоставленные материалы о Джоне Ди и его времени; Ефрему Лихтенштейну за многочисленные консультации в области астрологии, алхимии и латыни. И конечно же, особая признательность — Джону Краули, который любезно ответил на все вопросы, возникшие во время Делания.
М. Назаренко
Акт V, сцена 2. Эти слова произносит Гамлет в разговоре с Горацио, предчувствуя скорую смерть.
Кватернер (лат. «четверица») — здесь: четыре группы по три астрологических дома в каждой. Части романа названы именами домов летнего кватернера.
Хронология цикла довольно запутанна, поскольку Краули в разных изданиях менял даты событий и возраст героев. Окончательная авторская воля такова: Пирс родился в декабре 1942 г., встретился со Споффордом в августе 1976 г., переехал в Блэкбери-откос полтора года спустя, в марте 1978-го. Феллоуз Крафт умер в 1972 г., и в сентябре того же года родилась Сэм. Время действия «Любви и сна»: 1952–1953 гг., июнь — сентябрь и декабрь 1978-го.
Genitor — родитель (лат.); четвертый дом. Родители, семья, дом, в котором живет человек.
«Комьерс» — американский еженедельник (1888–1956), пионер в области журналистских расследований. Во время Второй мировой войны достиг тиража 2,846 миллиона экз., но в послевоенные годы постепенно пришел в упадок.
«Лук» — еще один еженедельник (1937–1951), в котором фотографии занимали больше места, чем текст.
«Ауэр санди визитор» — католический еженедельник, издаваемый с 1912 г.
«Кикс» — сухой завтрак, хлопья из кукурузной муки, овсянки и пшеничного крахмала; выпускается фирмой «Дженерал миллс». (Прим. пер.)
Мультфильм студии Уолта Диснея «Бэмби» по одноименной сказке (1926) Феликса Зальтена (1869–1945) вышел в 1942 г. (реж. Дэвид Д. Хэнд).
Английское братство ученых и философов, основанное в 1645 г. под влиянием розенкрейцерских идей (тж. Незримая Коллегия). Оказала существенное влияние на развитие английского масонства.
…ни вефилей, ни гесемов, ни беул… — Названия городов — откровенно библейские: Гесем — область Египта, куда переселились евреи, Вефиль — «дом Бога» (Быт. 28:19), к востоку от которого поставил свой шатер и жертвенник Авраам (Быт. 12:8). Беула — в синодальном переводе «пустыня»: «Не будут уже называть тебя «оставленным», и землю твою не будут более называть «пустынею», но будут называть тебя: "Мое благоволение к нему", а землю твою — «замужнею», ибо Господь благоволит к тебе, и земля твоя сочетается» (Ис. 62:4).
…побывали на всемирной выставке в Нью-Йорке, увидели будущее… — Выставка состоялась в 1939 году под лозунгом «Я видел будущее!» Посетителям предлагалось заглянуть в «мир завтрашнего дня» со всеми чудесами техники. Одновременно в Нью-Йорке состоялся первый т. н. Всемирный съезд научных фантастов (Уорлдкон). Выставка, по словам современных исследователей, была «отчасти идеологическим конструктом, отчасти ярмаркой, отчасти Лигой Наций, отчасти парком развлечений, отчасти утопическим сообществом»: она внушала стране, пережившей Великую Депрессию, веру в великие социальные блага науки и техники. Выставке посвящен снятый в 1981 г. документальный фильм, который так и называется — «Мир завтрашнего дня» (режиссеры — Ланс Бёрд и Том Джонсон, автор сценария — не кто иной, как Джон Краули). «Есть такие моменты, — говорит рассказчик за кадром, — когда мир превращается из того, каким был, в тот, каким будет. Для меня таким мигом стала Нью-Йоркская Всемирная выставка. Это роза ветров, указующая во всех направлениях, в воображаемое будущее и подлинное прошлое, мнимое будущее и непреложное настоящее, мир будущего, уместившийся в утраченном американском «вчера»… Правду сказать, завтрашний день меня несколько пугает. Смогу ли я уловить неизмеримый план, выраженный в оккультных символах по всей выставке? Справлюсь ли с завтрашним днем? Тогда казалось просто необходимым — вытащить его из будущего, где он мирно пребывал, еще не рожденный. Но в чем была необходимость? И почему?» Уже по этим словам видно, что фильм — связующее звено между романами «Маленький, большой» (1969–1978, опубл. 1981) и «Эгипет» (1987).
