— Думаете, леваки шестьдесят восьмого не имели внешней поддержки?
— Уличные активисты точно не имели. Просто шли на баррикады ради своих идей. Наша главная проблема — не валить надо из страны, а бороться за неё. В девяностых ведь коммунисты упорно продолжали дудеть в свою дуду, практически не имея доступа на федеральное телевидение и располагая только парой газеток. И вот — успехи налицо. Сталин теперь — величайший государственный деятель, диссиденты — западные агенты, Брежнева вспоминают благостно. И откуда что взялось?
— Как откуда? Просто Покровский с ними согласен, — удивился Худокормов.
— Вот и я о том же. Откуда взялся согласный с коммунистами Покровский? Он пообещал победы, а не продолжение череды поражений, вот в чём дело. И получил широчайшую общественную поддержку. Нам тоже давно пора перестать нюнить и начать движение к победе. А начать его можно при одном условии: каждый должен молча и упорно делать своё дело, без оглядки на вознаграждение и даже на воздаяние при жизни. Вот вы, Наташа, например, какие цели перед собой ставите?
Последняя фраза Ладнова застала активистку врасплох и даже немного испугала своей внезапностью и категоричностью. Чего он хочет, чтобы она взялась за отстранение Покровского от власти?
— Хочу стать юристом, — неожиданно услышала она собственные слова и чуть не засмеялась от раздвоения личности.
— Правильно, — кратко и решительно прокомментировал Ладнов. — Но трудно. Хотите взяться за адвокатскую карьеру?
— Наверное.
— Желаете защищать от произвола невинных?
— Вы так говорите, что мне даже неудобно согласиться.
— Ничего страшного. А не приходила в вашу молодую голову, дорогая Наташа, мысль, что в органах следствия вы могли бы вести конкретные дела конкретных людей, пусть даже виновных, изначально не допуская этого самого произвола?
— Пётр Сергеевич, вы её в органы вербуете? — в крайней степени изумился Худокормов.
— Вербую. А вы Леонид, не хотите видеть в следовательском корпусе честных молодых людей, готовых противостоять давлению денег и вышестоящей власти? Думаю, им стократ труднее, чем адвокатам — можно ведь и самому загреметь по статье, там с внутренними диссидентами не церемонятся. Положим, от взятки вы откажетесь, просто как честный человек. Но если на вас станет давить вышестоящий начальник, одной только порядочности для противостояния ему мало, требуется гражданское и просто человеческое мужество. И такие люди есть, я знаю. Борются всеми силами, игнорируют незаконные команды своего ангажированного руководства, но вот привлечь его к юридической ответственности даже они не могут. Необходима команда откуда-то с ещё более высокого верха, а она поступает только в случае политической необходимости. Как результат — не работает механизм самоочищения.
Ладнов замолчал и некоторое время думал о неизвестном, рассеянно глядя в мировое пространство.
— Хорошо, я попробую, — робко заметила Наташа и испугалась: вдруг её старательные слова прозвучали глупо.
— Попробуйте, Наташа, попробуйте. Вам ещё долго жить, не мне чета. Знаете самую смешную сторону нынешней политической жизни?
— У неё есть смешная сторона? — удивился Худокормов.
— Ещё какая смешная! — уверенно подтвердил Ладнов. — На нашей стороне закон, в том числе Конституция, постоянно и привычно попираемая властью, но она остаётся властью, а в оппозиции — мы. Здесь требуется работа юристов, а не революционеров. Осознаёте ли вы, например, что у нас уже давно существует правительство парламентского большинства?
— Вы серьёзно? — продолжал удивляться внезапному приступу наивности бывалого политборца Худокормов.
— Совершенно. Разве Единая Россия не поддерживает правительство Покровского, как раньше поддерживала правительство Саранцева?
— Поддерживает и поддерживала, но ведь природа отношений Единой России с правительством и президентом носит не политический, а административно-режимный характер.
— С правовой точки зрения — никакой разницы. Конституция устанавливает в России правительство парламентского большинства (ведь кандидатура премьера утверждается Думой), и данное положение основного закона безукоснительно соблюдается. Нет предмета для запроса в Конституционный суд. Я знаю множество людей, готовых положить жизнь на переход от президентской республики к парламентской, и я не устаю их спрашивать: вы понимаете, что в парламентской системе власти самодержцем станет премьер, и в конечном счёте ничего не изменится? Даже изменится в худшую сторону, поскольку президент перестанет уравновешивать премьера. Между тем, в президентско-парламентских системах, вроде французской, избиратели, наделив кого-нибудь президентской властью, через пару лет в большинстве случаев отдают парламент его политическим противникам. И во Франции, и в США в общей сложности только пятую часть всего периода их демократической истории, с перерывами, разумеется, одна и та же партия контролировала одновременно и президентство, и парламент. Мы сейчас всеми силами высмеиваем Думу, которая с сервильной и даже рептильной готовностью штампует законопроекты, если они являются из правительства или администрации президента. Но в парламентской республике большинство парламента по определению политически поддерживает правительство — думаете, такой законодательный орган не будет штамповать правительственные законопроекты?
— По всей Европе парламентские республики, даже если юридически они вроде бы монархии — и описанных вами проблем там нет, — заметил Худокормов.
— Вот именно — в Европе, — не унимался Худокормов, — где гражданское общество существует веками и местами чуть ли не тысячу лет. И даже там случались незадачи. Приходило вам когда-нибудь в голову, что, будь Веймарская республика президентской, Гитлер никогда бы не стал диктатором Германии, со всеми вытекающими из этого последствиями? На свободных выборах нацисты никогда не получали больше трети голосов избирателей, но в парламентской республике относительного большинства оказалось достаточно, чтобы Гинденбург поручил будущему фюреру сформировать правительство. Тот самый законный приход к власти нацистов, о котором у нас любят вспоминать всякий раз, рассуждая об опасностях демократии. Так вот, в президентской республике премьер-нацист не смог бы законными средствами ничего поделать с главой государства. Для того же, чтобы занять его кресло, Гитлеру потребовалось бы получить на прямых выборах более половины голосов, к чему он никогда в своей биографии не приближался.
— Вы считаете президентскую республику лучшей гарантией от произвола? — съехидничал Худокормов.
— Леонид, я стараюсь без крайней необходимости ничего никогда не обобщать, — возразил Ладнов. — Лучшая гарантия от произвола — зрелое гражданское общество. Я говорю только, что парламентская республика сама по себе вовсе не гарантирует прекращение произвола. Как и президентская, впрочем. Возьмите другой ходовой пример: Сальвадор Альенде в Чили. Тоже без конца повторяется: мол, демократически избранный президент был свергнут кровавым антинародным диктатором. Пиночет, конечно, кровавый диктатор, но и Альенде ведь получил на выборах только чуть больше трети голосов избирателей, а развернул масштабные социалистические преобразования, для которых, по идее, требовался мандат доверия минимум от двух третей избирателей, если не от трёх четвертей. Национализация меднорудной промышленности повлекла не улучшение финансового положения государства, а ухудшение, аграрная реформа упёрлась в бюрократические и коррупционные злоупотребления на местах, когда одним землевладельцам оставляли участки, превышавшие по площади установленный реформой максимум, а у других отбирали больше, чем следовало. Там ведь и леваки орудовали, создавали в сельской местности пресловутые «освобождённые районы», чуть ли не по маоистской схеме, и власти с ними тоже чичкались — свои ведь, не правые, а братья по крови. Устроил чехарду правительств, сменяя их чуть не каждую неделю. Одним словом, полностью дезорганизовал жизнь государства и проложил дорожку диктатуре, пусть даже и не своей собственной. Единственный военный переворот в истории Чили. Закономерный результат: Пиночета давно уже нет, но и опытов Альенде свободно избранные власти Чили больше не возобновляют. И, кстати, ввели на президентских выборах второй тур голосования, если в первом никто не набрал больше пятидесяти процентов.
— Вы разрушаете классический стереотип восприятия, — заметил Худокормов с лёгкой улыбкой. — Альенде — герой. Он погиб с автоматом в руках, сражаясь с фашистами.
— Да, разумеется, — с охотой согласился Ладнов. Как и Гастелло, Талалихин, Зоя Космодемьянская и Александр Матросов. Люди погибли, а государство устроило на их костях свистопляску, всеми силами стараясь замазать лозунгами свою вину. Лётчики шли на таран в отчаянии бессилия, и не только наши, кстати говоря. Немцы тоже таранили американские и английские бомбардировщики во время ковровых бомбардировок германских городов, поскольку не могли остановить противника другим способом. Боюсь, ни один американец за всю войну не закрыл своим телом амбразуру дота, поскольку наши доблестные союзники не бросали пехоту в лобовые атаки на неподавленные огневые точки, а обходили их или сравнивали с землёй посредством авиации, артиллерии и танков. С Космодемьянской вообще дикий случай. Что за приказ такой — жечь дома, где остановились немецкие военнослужащие? Они ведь солдаты, а не беременные женщины — попрыгали в окошки и пошли в другую избу досыпать, а вот простые русские крестьяне посреди военной зимы остались погорельцами. К тому же, насколько я понимаю, бойцы комсомольского отряда, в котором состояла Космодемьянская, были облачены в некие зимние одеяния без знаков различия. Советскому командованию ведь всё равно — подумаешь, мелочь. А мелочей-то на войне как раз и нет. Согласно женевским конвенциям, статус военнопленного получает лишь тот, кто одет в единую униформу своей армии именно со знаками различия. В противном случае он не солдат, а уголовник, и с ним можно поступать как с преступником по законам военного времени, тем более в прифронтовой полосе.
