Но была и ещё одна вещь, которая заставила его стремиться именно сюда. Он хорошо помнил слова брошенные Морошкой:
– Это Изнанка. Здесь каждый рано или поздно получает то, что заслуживает.
– И он? – спросил тогда Иван.
– И он тоже. Только сам ещё этого не понял…
Где-то в глубине обгорелой изувеченной и бесконечно уставшей души Андрей надеялся, что заслужил. И может быть, всё-таки получит. Тогда единственное место, где стоило искать, это его собственная квартира…
Милавин остановился в прихожей и прислушался. Ни звука. В квартире было тихо и пусто, сомневаться в этом не приходилось. Никто его не ждал, и последняя глупая надежда умерла совершенно безболезненно, просто отвалилась от сердца, как высохший лист с ветки.
Андрей захлопнул дверь, бросил связку ключей на тумбочку, прошёл немного вперёд и тяжело опустился на мягкий табурет. В большом зеркале, что было встроено в дверцу стенного шкафа, отразился совсем не тот мужчина, что уходил отсюда неделю назад. Теперь бы уже никто не дал ему на вид двадцать пять лет, даже тридцать пять звучали бы насмешкой. И дело тут было не в седине, что белым инеем подёрнула угольно чёрные волосы, не в шраме, что ломаной молнией тянулся над левой бровью и даже не в глубоких горьких складках навечно поселившихся вокруг рта. Всё было в его глазах…
Он когда-то слышал, что одному человеку, чтобы прожить жизнь, не хватает и ста лет, а другой проживает всё, что есть, за три или четыре дня, но стареют они за это время одинаково. И сейчас, глядя в отражение собственных усталых, лишённых всякой надежды глаз, Андрей понял, что прожил всю свою жизнь за прошедшую неделю. Всё, что будет дальше, это только ожидание смерти…
Как он прожил эту жизнь? Трудно сказать. Много всего наворотил, спас чужих детей и не уберёг своего, помог другим людям и погубил собственную жену… Сумел ли он остаться человеком? Это важно… Хотя кому какая разница?! Всё бессмысленно…
Милавин подался вперёд, подтянул к себе домашние тапочки и начал расшнуровывать трекинговые ботинки. Снять с себя одежду, умыться, забраться под одеяло и спать, спать, спать…
И вдруг:
Много дорожек
Прошел этот ежик.
А что подарил он дружку?
Об этом он Сане
Насвистывал в ванне
Дырочкой в правом боку.
Ды-ырочкой в пра-авом боку…
На чужих негнущихся ногах Андрей, как во сне, прошёл по коридору, свернул направо и остановился на пороге кухни.
Ольга в своём тёмно-синем спортивном костюме с белыми полосками по бокам сидела в углу на кожаном диванчике. Её чуть волнистые каштановые волосы были собраны в узел на затылке, открывая взгляду тонкую, по-лебединому стройную шею. Рядом с ней сидела Сашка, на ней была голубая футболка с ярким рисунком на груди и большой явно не по размеру джинсовый комбинезон. Девочка увлечённо рисовала что-то в альбоме, рассыпав по кухонному столу горсть цветных карандашей.
Ноги подогнулись, Андрей уже не мог стоять и прислонился плечом к дверному косяку.
– Здравствуйте, родные, – голос прозвучал хрипло, скрипуче. – Я вернулся…
Сашка оторвалась от рисунка и подняла на него свои голубые глаза. Удивлённую детскую мордашку озарило радостная улыбка.
– Папа!!! – она сорвалась с места и вместе с альбомом бросилась к нему, от резкого движения карандаши посыпались на пол.
– Папа! Я знала, что ты придёшь! Я знала и ждала! Какой ты молодец, пап!
Он присел к ней навстречу, обнял и поднял на руки, снова выпрямившись во весь рост. От слабости не осталось и следа, Андрей чувствовал себя всемогущим, всесильным, живым. Сашка была настоящей, никаких призраков. Он ощущал ей вес каждым своим мускулом, слышал её звенящий от радости голос, вдыхал свежий запах детского шампуня, а когда поцеловал, то насладился теплом её щеки.
– Смотри, смотри! Я нарисовала нас всех, – девочка сунула ему под нос альбом. – Вот это ты, вот мама, а вот я. Мы все вместе. И нет никакой темноты. Правда, здорово, пап?
– Правда, – он прижал ей к себе и посмотрел на жену.
Ольга стояла в метре от них, не решаясь подойти. В правой руке она по-прежнему сжимала белую пластиковую баночку из-под снотворного. А взгляд карих глаз был наполнен чудовищной смесью надежды и страха.
– Иди сюда, – позвал он, протянув руку ей навстречу.
Она нерешительно сделала пару шагов вперёд.
– Ну, давай же!
Ольга коротко выдохнула через нос и бросилась к нему, как будто с обрыва. Продолжая держать дочь на правой руке, левой Андрей обнял жену и крепко прижал к себе. Он зарылся носом в её густые волосы, окунулся в её тепло, в её запах, в её нежность.
– Я люблю тебя, – прошептал Милавин, не зная, услышит она его или нет.
– Андрюша, ты когда-нибудь сможешь меня простить? – так же шёпотом спросила она, уткнувшись лицом ему в грудь.
– Уже простил, – абсолютно искренне ответил ей Андрей, а потом чуть отстранил её от себя, наклонился и поцеловал в губы.
Что-то звонко стукнулось об пол и покатилось по ламинату. Скосив глаза, Милавин успел увидеть, как белый пластиковый флакончик, мигнув на прощание яркой этикеткой, скрылся под холодильником.
– Спасибо, – прошептала Ольга, так близко, что он почувствовал её дыхание на своей коже.
Глаза начало безжалостно щипать.
«Не хватало ещё разрыдаться…» – попытался одёрнуть он сам себя. Но слёзы не слушали его. Они уже катились по небритым щекам. Большие и чистые, как роса после долгой холодной ночи…
КОНЕЦ
