Дочь кузнеца О'Флинна, — не про нас с вами будь сказано — была с большими странностями и больше напоминала чёрт знает что, чем девушку на выданье. Достаточно сказать, что когда трое усталых путников подошли к дому кузнеца, чтобы остановиться там на полдня и отдать меч Рори в перековку, дочь кузнеца О'Флинна взяла да и упала на них с крыши. Нэнквисс-то, правда, сразу смекнул, что что-то летит на него сверху; он поймал её на руки и поставил на землю, и выражение его лица при этом как было, так и осталось совершенно невозмутимым. Пока вёлся разговор с кузнецом о деле, дочь О'Флинна, выбрав самого хитрого и коварного жеребца, попробовала проскакать на нём без седла. Въехав в створку ворот и описав в воздухе дугу, она снова очутилась в объятиях Нэнквисса, который поймал её и поставил на землю с самым что ни на есть каменным видом. Вскоре Нэнквиссу захотелось попить воды, и он направился к колодцу во дворе, откуда вместе с ведром он первым делом вытащил дочь кузнеца О'Флинна, которая весело раскачивалась там на цепи, распевая: «Пошёл я на ярмарку третьего дня». Нэнквисс молча ссадил её с ведра, со второй попытки зачерпнул себе воды и напился, и ни один мускул на его лице не дрогнул. Однако отделаться от дочери О'Флинна, коли уж ей кто приглянулся, было непросто. А Нэнквисс, как вскоре стало ясно, приглянулся ей необычайно. Проще говоря, она втрескалась в него по самые уши.
— Как у вас принято говорить с девушкой, если не уверен, что вы с ней хотите одного и того же? — тихонько спросил Нэнквисс у Рори.
— Предварительно расцарапав себе лицо, — быстро ответил за Рори валлиец. — Потому что так или иначе, она тебе его всё равно расцарапает.
— Я не хотел бы обижать эту девушку, — сказал Нэнквисс, — и если только можно как-нибудь успокоить её, я сделал бы это, даже если ради этого нужно добыть ожерелье из зубов десяти медведей гризли.
— Эта девушка сама стоит десяти медведей гризли, — насмехался над ним Файтви, — и ожерельем её не задобришь. Ты ничем не сможешь угодить ей, что бы ты ни делал, кроме одного.
Но беда не приходит одна: О'Флинн объявил, что работы у него и без них по горло, так что им придётся обождать и заночевать при кузнице.
— Мы не привыкли ждать! — вскинулся Рори.
— Ничего, подождёте пару дней — привыкнете, — невозмутимо отвечал кузнец. — А то, может, вы тоже предпочитаете без меня всё сделать?
— Нет, что вы, — заверил его Файтви, — мы без вас как без рук.
— Ну то-то же, — буркнул кузнец. — А то был тут один. Выставил меня из моей же кузницы, заперся на засов и целый день тут колдовал: дым стоял столбом. И добро бы ещё выковал что-нибудь путное! А то сделал не пойми что: длинную узкую трубку какую-то, со стекляшками внутри…
— Скажите, — встрепенулся вдруг Файтви, — а когда он сделал эту трубку…
— Ну? — сказал кузнец.
— Я имею в виду, закончил и вставил туда все стекляшки?..
— Ну? — сказал кузнец.
— Он случайно не приложил ли её к глазу и не посмотрел ли в неё?
— Именно это он и сделал, разрази меня на этом месте! — сказал кузнец. — Смотрел он в неё, смотрел, а потом и говорит: «Плохо уложен дёрн на крыше дома Мак Гиллахи». А Мак Гиллахи этот живёт за три долины и три холма к югу отсюда, и к чему он вдруг про него вспомнил, я так и не понял. Ну, я уж вижу, что парень сбрендил, — даже и денег с него ни за что не взял.
— Скажите, — разволновался вдруг Файтви, — а не было ли с ним светленькой такой девушки — самой красивой во всём Уэльсе, Ирландии и Шотландии?
— Да, была какая-то замухрышка, — буркнул кузнец, возвращаясь к работе.
— Ну, пожалуйста, и здесь был Фланн Мак Фиах, — обернулся Файтви к Рори. — И даже умудрился отлить себе тут подзорную трубу, — уж не знаю, каким чудом.
— Чего? — спросил Рори.
— Трубу, в которую видно на расстоянии. Помню, в школе, в библиотеке, — он откопал чертёж этой трубы в «Плаваниях Пифея», — всё мне под нос подсовывал. А я как раз сидел над «Искусством врачевания» Ктесия, две ночи не спал перед экзаменом, весь опух, — я и двинул его в бок третьим томом «Поэтики» Аристотеля, чтобы отвязался от меня со своей ерундой.
Тем временем Нэнквисс сидел в молчаливом раздумье, принарядившись и даже надев на себя ожерелье из раковин макомы, и запрашивал у небес священное видение. Но духи не помогали.
* * *
Их уложили всех троих на полу в сарае, что рядом с домом, и Файтви с Рори обошли с вечера этот сарай, критически оглядывая запоры, балки и стропила.
— По-моему, его ничего не стоит развалить, — невзначай заметил Файтви.
— Да уж, раскатать такой сарайчик по брёвнышку — легче лёгкого, — сплюнул Рори.
Они молча переглянулись и улеглись поближе к двери.
— Что-то мне не спится, — сказал в самом начале ночи Файтви. — Пойду немного пройдусь.
И он поспешно вышел из сарайчика, прихватив с собой свой плед и охапку сена.
— Да, в общем, и я лучше лягу на свежем воздухе, — заторопился Рори и выскочил следом. Нэнквисс ничего не ответил, поскольку спал крепким сном.
Наутро он таинственно улыбался, заново заплёл косы, разрисовал всё лицо красной краской и повесил себе на шею ещё один амулет. Ну, от сарайчика, конечно, остались одни щепки, и оно и понятно: уж больно он хлипкий был, этот сарайчик. Зато меч Рори весь сиял и был как новенький: дочь кузнеца О'Флинна сама, своими руками перековала его, чтобы сделать приятное Нэнквиссу. Но вот что там в ту ночь произошло, никто так никогда и не узнал, потому что ежели кто не знает обычаев Мэшакквата, то ему так всегда и будет невдомёк, что где произошло.
— Вон за тем холмом начинаются дурные места, — радостно сообщил Рори, вытаскивая до половины меч и с треском загоняя его обратно в ножны. Ирландец заметно оживился и стал весело поглядывать по сторонам. Учёная беседа Файтви, видно, давно уж его угнетала. Великое валлийское предание Мабиногион тоже как-то навязло в зубах.
Перо на голове Нэнквисса покачалось при этом известии.
— Будет большая драка? — деловито спросил он.
— Нет, в ущелье как раз обитают по большей части злые духи, — не без ехидцы поведал Рори. — Обычным мордобоем их не удивишь. Вот если только великий потомок Придейна снизойдёт и покажет там какой-нибудь трюк ради славы Уэльса.
— А нельзя ли как-нибудь обойти это привлекательное место? — обеспокоенно спросил Файтви и почесал за ухом подобранной где-то веточкой.
По лицу Рори было понятно, что никак нельзя. Файтви с опаской оглядел какие-то корявые дубы, столпившиеся вокруг.
— А как называется это место? — спросил он, поёживаясь.
— Оно называется Ущелье Скорби и Слёз, — обрадовал его Рори, — и я слышал про эти края одно: что здесь следует опасаться лягушек.
Нэнквисс прыснул в кулак.
— А что, они здесь нападают на людей? — развеселился он.
— Нет. Они подслушивают.
— А не пошёл бы ты, — беспечно сказал Нэнквисс.
Но Файтви неожиданно призадумался, как будто вспоминал что-то неприятное.
— Тогда это не лягушки. Ты не о варлах ли говоришь? Так варлы — это очень особенные лягушки. Они размером с твою голову. У них толстая каменная шкура, и спинка вся усыпана драгоценными камнями, так что если варла сидит на камне, её не разглядеть, — проявив эти недюжинные познания, Файтви смолк и потёр лоб.
— Это почему? — сказал Нэнквисс. — Что-что, но толстую лягушку, усыпанную драгоценными камнями, я лично разгляжу издалека.
— Всё дно ущелья усыпано драгоценными камнями, — раздражённо объяснил Рори.
— О, это и впрямь плохо, — согласился Нэнквисс.
— Я, как всегда, не помню только главного, — остановился Файтви. — Что и зачем варлы подслушивают?
— Каждое слово правды, которое им удаётся подслушать, — сказал Рори, — варлы подхватывают, нанизывают и варят себе из них суп. Всё, попавшее в суп, перестаёт быть правдой. Так я слышал.
— Хэй, — воскликнул Файтви, — пойдёмте вперёд. Нет ничего плохого в том, если варлы и подслушают пару сальных шуток из тех, что обычно отпускает Рори. Ни слова правды они от меня не услышат.
— Я тоже не скажу ничего дельного, — пообещал Нэнквисс.
С этими словами они протиснулись в щель между двумя обломками скал и вступили в ущелье.
«Подумать только, стоит мне сказать сейчас вслух, что я люблю Гвен, — размышлял про себя Файтви, — как это тут же попадёт к варлам на обед, и я забуду даже, как она выглядит. Страшное место».
Когда они одолели расстояние примерно в три полёта копья, Файтви, идя своей тихой поступью, поманил пальцем Нэнквисса и указал ему на ближайший камень. Сначала Нэнквисс не заметил там ничего. Но потом, всмотревшись, понял, что там сидит немалых размеров варла, из-за драгоценных камней на шкуре почти незаметная, потому что и весь кусок скалы, на котором она расположилась, был во вкраплениях таких же камней. Рядышком он углядел ещё пять-шесть варл, уставившихся на него янтарными глазами, скрывающими глубокий подвох.
