— Так мне ее жалко, Настенька…
— А меня не жалко? Вы что, теть Маш! Да я так и одного дня не жила, как она живет! Вы посмотрите, на кого я стала похожа! Мне еще и пятидесяти нет, а уже место в транспорте уступают! Старуха старухой…И разнесло меня на одной картошке с хлебом — видите, какая толстая?
— Так ты всегда крупной была, Настенька! И дитей росла пышкой румяной, и в девках прыгала – кровь с молоком… Да и сейчас грех тебе жаловаться, такой статной бабой оформилась, троих деток родила…
— Да… Родить — дело нехитрое. А вот куда их потом пристроить, этих деточек? Девки уж заневестились вон, а женихов с квартирами сейчас днем с огнем не найти. Проблема целая. А у вас вон какие хоромы – и пустые стоят…
— Так ведь все вам со временем достанется, Настенька! Я их на тот свет, хоромы–то эти, с собой не унесу.
— А как, как достанется–то, тетя Маша, если вы Нинку к себе пропишете?! Думаете, она со мной делиться будет, что ли? Ага, как же…
— Ну так я и тебя пропишу, чего ты!
— Правда?!
— Конечно! Кого скажете, того и пропишу. Вот соберетесь на поминки моего Бориски и решите все ладом да миром… Вы ведь мне все дороги, все самые близкие – и ты, и Ниночка, и детки твои… А Ниночку ты не обижай, вы ж сестры все–таки, хоть и двоюродные. Ваши матери–то сильно меж собой дружили да друг за дружку держались…
— Ладно, тетя Маша, ладно. Разберемся как–нибудь. Вы лучше постоялицу свою кликните, посмотреть на нее хочу — что за невеста такая без места у Костеньки выискалась…
— Насть, ты только не обижай ее, ладно? Знаю я тебя…
— Да не буду, не буду…
— Сашенька! – крикнула громко в сторону коридора Мария. – Иди сюда, Сашенька! Слышишь?
— Здравствуйте… — робко улыбаясь и приглаживая жесткие черные вихорки, нарисовалась в дверях тоненьким изваянием Саша.
— Вот, Сашенька, познакомься. Это Настя, племянница моя, Костина мама.
— Н–да… — критически оглядев Сашу с головы до ног, только и произнесла Настя. – Налейте–ка мне еще чайку, тетя Маша… Выпью еще чашечку да и пойду, пожалуй…
— А ужинать, Настён? – разочарованно протянула Мария. — Посидели бы, поговорили…
— Так некогда мне. Дома семьища не кормлена, сами понимаете… Ты не проводишь меня до автобуса, девушка? А то сумки у меня тяжелые, самой не допереть…
— Конечно! Конечно, проводит! – обрадовано махнула рукой в сторону Саши Мария и, обращаясь к девушке, торопливо проговорила: — Иди оденься быстрей, чего стоишь, как пенек… Давай, давай, подсуетись…
Через полчаса они, составляя довольно–таки странную пару, вышли из подъезда и дружненько направились в сторону автобусной остановки. Саша, сделав несколько робких попыток взять из рук Насти одну из больших хозяйственных сумок, оставила, наконец, свою затею, услышав ее снисходительное:
— Да ладно, развалишься еще! Ножки–то вон как две спички…А тебя что, правда сюда Костька привел?
— Да…
— И надолго?
— Не знаю… Как Костя скажет…
— Так ты и впрямь студентка, или лапшу вешаешь старухе на уши вместе с Костькой?
— Ну да… То есть, нет… Студентка, конечно…
— А учишься где?
— В университете, на филфаке…
— Училкой будешь, значит?
— Ну почему училкой? Совсем даже не обязательно.
— Да ладно… Мне без разницы… А к нам почему в гости не ходишь? Раз невестой назвалась, так пришла бы, познакомилась по–людски! Костьку–то моего любишь, нет?
— Люблю…
— Понятно. Ладно, пусть будет так. Ну, спасибо, что проводила, вон мой автобус как раз идет! До свидания, девушка, будь здорова…
Настя с трудом впихнула свое большое неповоротливое тело в автобусные двери, грудью протаранила стоящих в проходе людей и, запыхавшись и согнав с одноместного сиденья скромную молодую женщину с книжкой в руках, рухнула на него всей своей тяжестью, на ходу пристраивая на коленях огромные сумки. «А Костька–то молодец! — обдумав ситуацию до конца, окончательно вынесла она свой вердикт после третьей остановки. – Явно что–то задумал провернуть для себя с тети Машиной квартирой, не спроста эту девку туда приволок. Тоже мне, невеста. Размечталась. Да Костька еще такую себе найдет, что никому и во сне не снилось — богатую, красивую… А пока пусть и эта в невестах походит, раз ему так надо. Он у меня умный да хитрый – может, и получится у него что…И пусть. Я только рада буду…»
***
Саша проснулась от знакомого уже, щекочущего ноздри запаха свежеиспеченных булочек, который, странным образом смешиваясь с холодным, проникающим в комнату их форточки осенним воздухом, наполненным терпкой и вкусной влагой, создавал иллюзию покоя, любовно–семейного уюта и теплоты. Как же, наверное, бывают счастливы люди, которые так просыпаются изо дня в день, из утра в утро, всю жизнь… Потягиваются под теплым одеялом и счастливо улыбаются сами себе, и запахи эти вызывают у них обыкновенную человеческую радость, а не сердечную боль… Господи, чего ж она печет эти булочки каждое утро?! Зачем…
Откинув теплое одеяло, Саша вскочила на ноги, вздрогнула худеньким телом, ощутив на коже пупырчатое прикосновение холодного воздуха, пробравшегося за ночь в комнату, и, закутавшись в толстый махровый халат, пошла навстречу сладким ванильным запахам, на ходу затягивая потуже пояс.
— Доброе утро, тетя Маша! Опять булочки печете? Запах такой стоит…
— Какой, Сашенька? – повернулась к ней от плиты раскрасневшаяся Мария. – Плохой разве?
— Нет, что вы… Наоборот, обалденный просто! Жизнью пахнет, счастьем…
— Да? Ну, вот и хорошо… Садись давай, ешь, пока горячие!
— Ой, мне так неловко, тетя Маша… Я у вас уже две недели живу, и каждое утро вы чуть свет встаете, мне булочки эти печете…
— Так я привыкшая, Сашенька! Что ты! И Бориска мой был привыкший… Тоже вот так вставал с утра на запах да приходил ко мне сюда…
— М–м–м… Как вкусно… — закрыв от удовольствия глаза, впилась Саша зубами в хрусткую горячую корочку. – Ничего вкуснее в жизни не ела…
— Так чего ты в сухомятку–то, – засуетилась над ней Мария, – вон чай свежий с травками заварен, вон сливки теплые…
— Спасибо, тетя Маша! Господи, какая ж вы хорошая…
— А мама твоя, Сашенька, не пекла разве?
— Пекла. Только по–другому…
— Как это, деточка?
— Ну, это у нее называлось «разоставок»… То есть она весь день, с утра до вечера стряпала–пекла, чтобы много–много было пирогов и чтобы надолго хватило – на неделю целую… И мы с сестрами должны были всю неделю только эти пироги и есть, чтоб на другие продукты денег не тратить… Экономила она так. Троих нас одна растила, отец рано умер, я еще в школу не ходила. Как мы ненавидели этот самый «разоставок», тетя Маша, если б вы знали! Если утром просыпались от запаха пекущихся пирогов, настроение сразу портилось…
— Так вы что, голодали, что ль?
— Нет. Не то чтобы голодали, деньги у нас всегда были… Просто мама старалась одевать нас получше других, все деньги на это тратила. А себе при этом во всем отказывала. Вроде как стыд для хорошей матери, если ребенок плохо одет будет! А все кругом восхищались этой ее самоотверженностью, знаете ли…
— А когда ребенок плохо ест — это не стыд, что ли?
— Так этого же не видит никто…
— Да? Чудно как ты говоришь, деточка…
— Почему чудно? Мама, знаете, как говорила? Никто не оценит то, что ты съел, а вот что на тебе надето – сразу оценят… Главное, мол, то, какой тебя люди видят! А то, что все видят, главный результат материнской заботы и есть… Хм… Как смешно… Материнство на результат… Да и во всем у нас так было… — вяло махнула рукой Саша.
— Не знаю, не знаю… — с сомнением покачала головой Мария, — мне в войну тоже досталось этого горюшка, троих–то поднимать. Тут уж не спрашиваешь, нравится кому или нет – лишь бы в голодный детский желудок было чего запихнуть! А уж во что одет – это дело десятое… Ох, и трудно приходилось!
— Так вы это для них делали, для близких, не для себя же… А наша мама все время как будто свой собственный подвиг совершает, повышенные социалистические обязательства выполняет, как трактористка знатная, или ткачиха… И цель себе высокую поставила – нас в люди вывести и непременно чтоб высшее образование дать, и образцово–показательно замуж выдать, чтоб нами только гордиться можно было, и никак иначе! Понимаете? Чтоб не нам было хорошо, а чтоб ей – гордиться! Три дочки, выведенные в люди, три медали на груди… А по–другому – никак. Я, когда в университет поступать ехала, уже знала определенно — не поступить нельзя! Вот нельзя, и все тут…
— Так поступила же?
— Ну да, конечно…
Саша вздохнула тяжело и уставилась в чашку с остывшим чаем, горестно опустив плечи и покачиваясь тихонько всем телом. Помолчав немного, снова подняла на Марию глаза и проговорила жалобно:
— А вот если б не поступила, тетя Маша, а? Я бы вернуться к ней уже не смогла…
— Да почему, Сашенька?
— Как вам объяснить… Иногда человек просто не может обмануть вложенные в него ожидания тех, кого он любит. Вот не может, и все! Потому что он для них –потенциальная медаль! И несет он в себе эти ожидания, как тяжкий груз, а потом ломается… Тянет его к земле этот груз, понимаете? И сбросить его не может, потому что любовь близких потерять боится. И имя этому человеку – Синдром! Синдром несбывшихся надежд на получение этой медали…
