— Ладно, тетя Маша, до свидания… — засмеялась, не сдержавшись, Нина. — Я и правда еще заеду, ждите…
Олежка ждал ее внизу, сидел в машине расслабленно, откинув назад причесанную волосок к волоску русую голову. « Господи, красота какая… — залюбовалась им издали Нина. – Мое, мое творение… Красивый ухоженный мальчик в блестящей красным лаком машине… А что? Мое, конечно, творение!» Тут же ей вспомнилось вдруг, каким она его тогда, два года назад, подобрала с панели практически: мальчишка стриптизом перебивался да ходил по рукам богатеньких старушонок, которые передавали его с рук на руки, как резиновую игрушку в красивой коробочке. А она из него настоящего мачо сделала – «красавца писаного», как бы тетя Маша сказала. Одела–обула, квартиру сняла, машину вот шикарную купила… А потом влюбилась до безумия, даже и сама не заметила, как…
Она медленно пошла к машине, продолжая любоваться шикарной картинкой, которая по праву принадлежала ей, только ей одной и никому больше. Услышав ее дробный нетерпеливый перестук ноготками по лобовому стеклу, он испуганно поднял голову, улыбнулся ленивой, будто сонной улыбкой — боже, как она ее любила, эту улыбку! Как хотелось ей в этот момент скинуть противный, уродливый горб за плечами — мерзкую эту двадцатилетнюю разницу в возрасте — и улыбнуться ему в ответ такой же сладкой улыбкой юной кошечки, счастливой и беззаботно–сексапильной… Только нельзя. Возраст – штука жестокая и никаким манипуляциям не поддается, сколько по салонам ни ходи, сколько под нож пластического хирурга ни ложись. Он все равно из какой–нибудь малюсенькой щелочки возьмет да вылезет в самый неподходящий момент и прокричит о себе громко, и неважно, каким способом – жестом ли, выражением ли глаз, или, того хуже, приливом–отливом подло–климактерическим…
— Ну, что? – насмешливо–грустно спросил Олег, когда она села в машину и потянулась было чмокнуть его в гладко выбритую щеку. – Охмурила–таки старушку, заботливая племянница? Пропишет она тебя?
— Пропишет, пропишет… — усмехнулась Нина, неловко отстраняясь. – А ты бы не очень–то над всем этим хихикал, дорогой! Такие квартиры – они на дороге не валяются…
— Нин, а зачем это тебе?
— Что – зачем?
— Ну, квартира эта… Ты и так все можешь себе позволить, абсолютно все можешь купить. Меня вот, в том числе…
— Олежек, ну что ты говоришь такое! Обидно даже.
— А чего тебе обидно? Как есть, так и есть…
— Глупенький! Я ведь тебе помочь хочу! Чтоб и у тебя когда–нибудь свое жилье было…
— Ага. Помогал волк ягненку…
— Ладно, поехали. Опаздываю я, – грубо перебила его на полуслове Нина, сосредоточенно впихивая руки в узкие лайковые перчатки. – У меня сегодня еще куча дел…
— Ну, хорошо, куча так куча… — так же холодно процедил сквозь зубы Олег, быстро поворачивая ключ зажигания.
— Ты что, обиделся? – удивленно повернулась к нему Нина. – Олежка, я и правда опаздываю… Прости! А квартира эта мне и в самом деле очень нужна! И не только из–за тебя…
Он молча вырулил из тихого дворика на проезжую часть, спросил холодно, глядя прямо перед собой:
— Куда везти–то?
— В «Маргариту» — у меня сегодня массаж… Я за месяц вперед туда записалась, я не могу опаздывать! Ну не сердись!
— Да ладно… — повернулся он к ней. – А что за массаж? Какой–то особенный, что ли?
— Ну да… Говорят, за один сеанс килограмм веса уходит… И именно с тех мест, с каких надо…
— Понятно. Тебя забирать оттуда?
— Не надо. Я потом машину поймаю. Езжай домой, отдохни… Я позвоню вечером, ладно?
А может, и приеду, если Гошка на дачу свалит!
Она постаралась легко, по–девичьи выпорхнуть из машины, но лучше б и не старалась – все равно смешно получилось. Помахав ручкой от помпезно–белоснежной двери дорогого салона, торопливо вошла внутрь, на ходу развязывая длинный шарф.
Ну почему, почему так жизнь по сволочному устроена, выруливая на проезжую часть, в который уже раз с отчаянием подумал он, продолжая по инерции мило улыбаться одними только губами, словно приклеилась к ним эта фальшивая улыбка, как пластырь — сразу и не отодрать… Как так получилось, что он, сильный и здоровый мужик, сидит на содержании у богатой бабы, плюется, чертыхается, себя презирает, а все равно сидит. Хотя какая разница, за что себя презирать, за нищету или за продажность — все едино , все одинаково мерзко… И вообще — это только кажется, что у альфонса работа легкая. Кто так считает, тот не пробовал спать со старой теткой изо дня в день, быть безвольной игрушкой в ее руках и при этом ненавидеть и презирать самого себя… И он не виноват, что жизнь его так сложилась, что лишила даже того малого, что другим дает.
А если лишила самого малого, значит, за собственную продажность надо от нее, от жизни, побольше взять — в качестве компенсации, так сказать. И вообще, ко всем этим прелестям — ночным клубам, казино, фирменным тряпкам, дорогой, экологически чистой еде, каждодневному и плавному перетеканию из одного ненавязчивого комфорта в другой очень быстро привыкаешь, катастрофически быстро. Попробуй потом, уйди обратно в нищету… Хотя иногда так жутко становится, будто взрывается внутри что–то – так себя зауважать хочется и настоящей жизнью пожить хочется, мужицкой, а не бестолково–продажной… Он даже стал как–то побаиваться этих внутренних взрывов, как будто они отдельно, сами по себе в нем происходят. Эх, ну и распорядилась же им насмешливая матушка–природа : и красоту дала, и тело аполлоново, и причиндалы все нужные честь по чести, а вот настоящего твердого мужицкого характеру – пожалела… А может, он сам себе такое оправдание выдумал, не зря же внутренним презрением так часто стал мучиться. Нет, надо что–то с собой делать…Непременно надо что–то делать. Хотя что, что он сейчас может сделать? Только одно пока и может – к девчонкам сходить. К таким же, к продажным, как и он сам…Пожалеть, помочь, выслушать…Среди своих как–то полегче себя чувствуешь. По крайней мере, сам себя поменьше презираешь…
А Нина – она ничего. Просто несчастная да нелюбимая баба, и все. Она и сама в этой богатой жизни с коготками увязла. У него хоть выбор есть – плюнуть на все да в честно–трудную жизнь уйти, а у нее и этого уже нет… Может, поэтому и несчастнее она намного…
***
Настя приехала навестить тетку в тот же день, ближе к вечеру. Мария, разглядев в глазок любимую племянницу, торопливо открыла замок и, распахнув дверь, с трудом выдохнула ей навстречу, держась за грудь:
— Господи, да не может быть! Настена…
— Здравствуйте, тетя Маша! Не ждали? – решительно шагнула через порог мощным туловом Настя. – А я вот мимо проезжала – дай, думаю, зайду…
— Настенька, да как же я тебе рада! Проходи, проходи, милая… Какой день у меня сегодня праздничный – с утра Ниночка заходила, теперь вот ты…
— Что? – насторожилась Настя. – Нинка сегодня была здесь?
— Ну да, ну да…
— Вот коза, а? Везде без мыла пролезет… А что ей надо–то было, теть Маш?
— Так пожить она у меня попросилась, Настенька… Плохо она с мужем живет, ой, плохо…
Да ты проходи, сейчас чай пить будем! А может, поужинаешь с нами?
— С кем это, с нами? У вас гостит кто–то, что ли?
— Ну да, гостит… — вдруг замялась Мария.
— Кто?
— Да девушка одна… Ты проходи на кухню, садись! Я потом позову ее, покажу тебе, — многозначительно произнесла она, искоса взглядывая на Настю и суетливо накрывая стол к чаю.
— А что, тетя Маша, Нинка и прописать ее просила?
— Ну да… А что такое, Настенька?
— Вот сволочь… Да вы не верьте ей, тетя Маша! Врет она все про своего Гошку! Мужик как мужик. Рассудительный, хваткий, богатый. Не то что мой Колька — нищета хренова…
Уж кого жалеть надо, так это меня, горемычную. Четыре месяца уже в дом ни копейки не приносит, представляете? Как живу еще – сама удивляюсь! И у Нинки денег не допросишься. Сунет сумку со старыми шмотками, и отстаньте от нее…
— Да, Настенька, я знаю про твоего Колю, мне Костик рассказывал. А только ты Ниночку не ругай…
— А где вы Костика видели, тетя Маша? – озадаченно уставилась на нее Настя. – И когда?
— Так он был у меня три дня назад…
— Зачем?
— Так… В гости приходил… — снова замялась Мария. — И невесту вот свою привел – Сашеньку…
— Что? Какую такую невесту? – выпучила на нее и без того круглые глаза Настя.
— Говорю же тебе – Сашеньку! Она студентка, Настенька, ей жить негде. Да чего ты испугалась так? Она славная девочка, скромная, воспитанная… И застенчивая очень – ты уж не пугай ее, ладно?
— А где она?
— Там, в комнате. Я ее потом позову, сама увидишь…
— Да? Ну ладно, — растерянно моргая белесыми ресницами, медленно произнесла Настя, –поглядим… А Нинку вы что же, и в самом деле у себя пропишете?
— Так мне ее жалко, Настенька…
— А меня не жалко? Вы что, теть Маш! Да я так и одного дня не жила, как она живет! Вы посмотрите, на кого я стала похожа! Мне еще и пятидесяти нет, а уже место в транспорте уступают! Старуха старухой…И разнесло меня на одной картошке с хлебом — видите, какая толстая?