Неподалеку от южной границы округа располагается озеро Тонапак, некогда излюбленное место летнего отдыха для городских отпускников; само озеро давно вышло из моды, однако небольшой торговый поселок, возникший у одной из его оконечностей, никуда не исчез.
Именно в эту унылую деревню и ехали Дэвенпорты этим сентябрьским днем: Майкл сидел за рулем, пытаясь не пропустить нужный левый поворот, а Люси с хмурым видом разглядывала разложенную на коленях карту.
— Здесь, — сказал он ей. — Вот этот поворот.
Они проехали улицу, состоявшую из аккуратных, близко поставленных друг к другу одноэтажных домиков, в палисадниках которых красовались кое-где гипсовые Мадонны и горделивые флагштоки с поникшими в безветрие американскими флагами, и Люси сказала:
— Очень уж все это убого, правда же?
Но затем они выехали на длинный изогнутый участок дороги, по обеим сторонам которого не было ничего, кроме невысоких старых каменных стен и густых зарослей, и наконец обнаружили то, что искали: покрытый коричневым гонтом почтовый ящик, на котором значилось: «Донарэнн».
Они приехали сюда по объявлению: раздел «Сдается» обещал им «очаровательный гостевой домик в четыре комнаты в частном землевладении: красивый участок; идеальный вариант для семьи с детьми».
— Не сказать, что дорога в идеальном состоянии, — проговорил Майкл, когда колеса загромыхали по выбоинам уходящего вверх внутреннего проезда, а машину окутали клубы пыли, но оба ошеломленно следили, какой он был длинный и дремучий.
— А вот и Дэвенпорты! — сказала хозяйка, выходя из собственного дома с увесистой связкой ключей в руке. — Сразу нас нашли? Меня зовут Энн Блейк.
Это была невысокая полная женщина; из-за длинных накладных ресниц ее стареющее лицо с мелким подбородком смотрелось почти что комично: Майклу она напомнила Бетти Буп[26] из старых мультфильмов.
— Думаю, лучше сначала показать вам маленький гостевой домик, — объяснила она. — Может, он вам по какой-нибудь причине не подойдет — я его обожаю, но я знаю, что далеко не всем он нравится. А потом, если вы найдете его приемлемым, я проведу вас по имению и покажу все остальное. Потому что вся прелесть здесь на самом деле вовсе не в доме.
Насчет дома она была права: оценить его мог далеко не каждый. Он был приземистый и непропорциональный, покрытый бледной розовато-серой штукатуркой, с выкрашенными в бледно-лиловый деревянной отделкой и ставнями. С одной стороны застекленная створчатая дверь на втором этаже вела на усеченный балкон, увитый густыми лозами, и с этого балкона легкомысленная, запутавшаяся в винограде винтовая лестница спускалась на вымощенную плитами террасу, расстилавшуюся, как теперь выяснялось, у парадного входа. Отступив на траву, дом можно было рассмотреть целиком, и его кривобокий, грубоватый и причудливый облик напоминал рисунок, который сделал ребенок, не слишком представлявший себе, как должен выглядеть дом.
— Я сама его спроектировала, — сообщила им Энн Блейк, отыскивая нужный ключ. — Собственно, здесь все здания мои — все это делалось много лет назад, когда мы с мужем только купили землю.
Но, оказавшись в доме, они, к удивлению своему, обнаружили, что его серо-коричневые внутренности вовсе не так безнадежны: там было, как выразилась Люси, много закутков и щелочек. Имелся симпатичный камин, по потолку гостиной шли чисто декоративные, но симпатичные балки, были встроенные кладовые и книжные полки, а в большей из двух верхних спален — в той, что выходила на балкон с винтовой лестницей (Дэвенпорты сочли, что она и будет их спальней), — света и пространства было достаточно, чтобы Люси сказала о ней: «Вполне себе элегантная, правда же?»
Ну да, домик был чудной, но кого это интересовало? По существу, в нем все было нормально; стоил он недорого; на ближайшие год или два сгодится.
— Ну что, — сказала Энн Блейк, — готовы к обзорной экскурсии?
И они вышли вслед за ней из дома, прошли прямо по траве мимо гигантской ивы (она спросила их: «Удивительное дерево, правда?») и оказались на площадке, откуда наверх вели широкие каменные ступени.
— Видели бы вы эти террасы пару месяцев назад! — говорила она, пока они лезли вверх. — Изумительные, яркие цвета — и на каждой разные: астры, пионы, бархатцы, и даже не помню, что еще; а там, по другой стороне, по всем этим решеткам вились розы — несметное количество! Конечно, с садовником нам необыкновенно повезло. — И она оглянулась на них, чтобы убедиться, что имя, которое она собирается произнести, произведет на них должное впечатление: — Садовник у нас — мистер Бен Дуэйн.
Ступени давно кончились, они поднялись до верхней террасы с цветами, и Майкл заметил в некотором отдалении деревянный сарай — достаточно высокий, чтобы в нем можно было стоять в полный рост и площадью примерно пять на восемь футов. Ему сразу подумалось, что сарайчик вполне сгодится для работы, и он поднял ржавый крючок на двери, чтобы заглянуть внутрь. В сарае было два окна и места вполне хватало, чтобы поставить стол, стул и керосиновую печку, и он тут же ощутил сладость писательских бдений: в полном одиночестве все дни, во все времена года водить по бумаге карандашом — снова и снова, пока слова и строки не выстроятся в правильном порядке как будто бы по собственному почину.
— Да это всего лишь сарайчик для насоса, — сказала Энн Блейк. — Этим вам заниматься не придется; за насосом следит надежный человек из соседней деревни. Пройдемте в ту сторону, я покажу вам общежитие.
Много лет назад, рассказывала она, с трудом переводя дух, потому что одновременно идти и говорить ей было трудно, — много лет назад они с мужем основали театр в Тонапаке.
— Быть может, вы заметили вывеску перед въездом? На другой стороне дороги?
В свое время этот летний театр гремел на весь штат, но славу в наши дни сохранить не так просто. Последние пять-шесть лет она сдавала театр всяким задрипанным продюсерским группам, состоявшим по большей части из фрилансеров, и теперь ей было такое облегчение, что больше не надо было нести за все это ответственность, но порой она все-таки скучала по тому, как все было заведено раньше.
— Сейчас увидите общежитие, — сказала она, когда из-за деревьев показалось длиннющее, местами отштукатуренное деревянное здание. — Мы его выстроили, чтобы актерам и театральному персоналу было где жить летом, тут же мы их и кормили. Мы нанимали замечательного повара из Нью-Йорка и отличную горничную, или домоправительницу, как она предпочитала себя называть, и у нас — Бен!
Из-за угла медленно выворачивал высокий пожилой мужчина с тачкой кирпичей. Он остановился, опустил тачку на землю и приложил руку ко лбу, прикрывая глаза от солнца. Он был голый до пояса — вся его одежда ограничивалась короткими шортами цвета хаки, прочными рабочими ботинками, которые он носил без носков, и голубой банданой, туго повязанной над самыми бровями. Когда он понял, что его собираются представить каким-то незнакомцам, у него по лицу разлилось выражение довольного предвкушения.
— Это Бен Дуэйн, — объявила Энн Блейк и на миг замялась в тщетной попытке припомнить фамилию Дэвенпортов. — Эти милые люди приехали взглянуть на гостевой дом, Бен, и я показываю им, что у нас тут есть.
— Ах да, гостевой домик, — сказал он. — Что ж, замечательно. Но мне все-таки кажется, что по-настоящему ценным для вас здесь будет само место — простор, трава, деревья, тишина.
— Собственно, об этом я им и рассказываю, — проговорила она и взглянула на Дэвенпортов, чтобы они подтвердили ее слова. — Правда ведь?
— Мы здесь живем вдали от мира, как видите, — продолжал Бен Дуэйн, рассеянно почесывая подмышку. — Пусть мир день ото дня вершит свои жестокие дела — мы от него отгорожены. Мы в безопасности.
— А для чего кирпичи, Бен? — спросила Энн.
— Надо бы укрепить пару террас, — сказал он. — Решил разделаться с этим до морозов. Ну что ж. Было приятно с вами познакомиться. Надеюсь, домик вам подойдет.
Энн Блейк повела их дальше и заговорила о нем сразу, как только убедилась, что старик их не слышит:
— Вы ведь знакомы с творчеством Бена, верно?
— Да, конечно, — сказала Люси, предоставив Майклу возможность кивнуть и промолчать. Он слышал это имя впервые.
— Я бы очень удивилась, если бы вы не знали о нем, — заговорила она. — Он же на самом деле… он украшение американской сцены. Чтобы прославиться, довольно было и одного исполнения стихов Уолта Уитмена — с этой постановкой он проехал по всем крупным городам Америки, — но он сыграл еще Авраама Линкольна в «Затруднениях господина Линкольна» на Бродвее. И у него такой разносторонний талант! Он даже пел одну из важнейших партий в первой бродвейской постановке «Застолби участок!». Ах, какая это была постановка! Легкая, веселая! Теперь он попал в черный список — об этом, я полагаю, вам известно — очередная гнусность сенатора Маккарти; и мы сочли за честь, что он решил переждать свое изгнание здесь. Это один из самых тонких… один из самых тонких людей, каких я только знаю[27].
