— Эх! — он рванул ворот рубахи, выстрелив двумя верхними пуговицами. Сильные руки снова взяли Артосова с двух сторон и повели вон из зала. Надо было крикнуть что-то совсем убийственное, но в голове вдруг возник образ бушующего слона в цейлонском зоопарке, и Артосов громко заорал:
— Свободу Шаримбе! Я требую! Свободу Шаримбе!
Вновь он вдохнул морозного свежего воздуха и через миг обнаружил, что лежит на тротуаре, сильно ударившись грудной клеткой. Видать, его не просто вывели, а ещё и уронили с размаху.
— Шалишь, сволочи! — рассмеялся Артосов и вновь побежал к уже известному чёрному ходу. И вновь судьба каким-то шальным образом была к нему слепа. Он опять прошёл через подсобные помещения мимо обслуги, вернулся в зал, в котором кто-то смеялся, кто-то возмущался, а при виде его стали смеяться и возмущаться пуще прежнего.
— Свободу Шаримбе! — гордо воскликнул Артосов, вздымая над головой сжатый кулак.
И вновь перед ним возник Дмитрий Алексеевич. Татьяны рядом с ним на сей раз уже не было.
— Чего вы добиваетесь? — с тихой ненавистью произнёс Проломов.
«А и впрямь, чего я добиваюсь?» — крутанулось в пьяной башке поэта. И тут Артосов услышал свой наглый возглас:
— Отступного!
— Что-что? Да подождите вы его хватать!
— Отступного!
— Сколько?
— Тыщу баксов!
Он ожидал, что после таких слов на него посыплются удары с севера и юга, с востока и с запада, в лоб, в челюсть, в висок, под рёбра, под дых, в затылок… Но вместо этого холёный газовый туз извлёк портмоне, выудил оттуда долларовые банкноты и зарядил ими нагрудный карман артосовского пиджака:
— И этого будет вполне достаточно. А теперь — чтоб духу его тут!..
Самое интересное, что около метро «Арбатская» Артосов наткнулся на пьяного фокусника Самоцветова и ещё продолжил пить с ним. Размер отступного оказался втрое меньше, чем Артосов запросил, но и то неплохо.
Такси, и они с Самоцветовым уже сидят у Артосова на кухне, деньги успешно конфискованы Асей, но есть водка и пиво, а Самоцветов показывает такие фокусы, что Артосов кричит, это никакому Копперфильду не снилось, дети Артосова хлопают в ладоши, смеются, кричат:
— Ещё! Ещё! Ещё!
Вот оно, счастье. Предновогодняя сказка. Рождественская история. Дети у Христа на ёлке…
— Какая, на хрен, мне нужна Татьяна! Да провались она со своим розовым поросёнком! Со своим холёным р-р-рогоносцем! Выступает га-аспадин Самоцветов! Маэстро!.. Дети, вы понимаете, что вы у Христа на ёлке?..
Утром Артосов потягивал пивко, принесённое милой Асей, и нарочито трясся, изображая Днестрова. Ася смешно рассказывала, как фокусник ещё затемно воровато улизнул, боясь, по-видимому, утренних сцен. Артосов думал: «Она меня предала! Зачем она вообще пригласила меня на это гнусное сборище? Хотела увидеть, как я буду смотреться на фоне всей этой буржуазной шантрапы?» Он пытался смириться, успокаивал себя тем, что теперь ему легче будет забыть её. Коли ты так, то и провались, как говорит Лещинский.
— А что ты всё вчера кричал: «Не нужна мне Татьяна!» Колись, сукин кот!
— Так влюбилась в меня эта жена миллионера. Предлагала жить с ней тайно в особняке.
— Болтун! И как же ты вчера такой пьяный стихи читал?
— Нормально читал. Это я уже потом наклюкался.
— И сколько стихов прочёл?
— Шесть.
— И какие же?
— «Не жалею, не зову, не плачу…», «Клён ты мой опавший…», «Хороша была Танюша, краше не было в селе»…
— Валерка! Я же серьёзно!
— Ну прочёл, естественно, про орла, «Дорожное», «Топоры», «Рубашоночку»… Всё, что обычно читаю. «Хмурых мужиков», «Виселицу».
— И триста долларов?
— Представь себе. По пятьдесят баксов за стих. Век бы так зарабатывать, а?
— А ты поговори с этой Танюшей.
— Не привык ни о чём просить у сильных мира сего.
— Тоже мне, сильные… Не у Путина же, не у Швыдкого. И не у олигархов. Судя по всему, это бизнес средней руки.
— Судя по чему?
— Иначе бы они не таких фокусников, как вы, приглашали, а чего-нибудь покрупней. Пугачёву с Галкиным и Киркоровым.
— А может, им хочется глотка свежего воздуха.
— Скорее уж глотка свежего пива.
В полдень, когда он призаснул, Ася его разбудила:
— Валер! Какой-то мужик звонит. Говорит, что денежное дельце предлагает.
— Ну началось! — прокряхтел Артосов. — Готовь, Асюша, чемоданы для баксов.
Голос в телефоне показался знакомым.
— Валерий Иванович, здравствуйте.
— Здравствуйте, с кем имею честь?
— Минский Иван Романович. Предприниматель.
— В какой сфере?
— В самых разных.
— Понятно. Теневой бизнес, так сказать.
— Мне нравится ваш настрой. Хочу предложить вам сегодня выступить. Прочесть несколько стихотворений. За хороший гонорар.
— А кто вас ко мне направил?
— М-м… Наша общая знакомая. Татьяна Сергеевна Проломова.
— Понятно… Пятьсот долларов.
— Извините… Может, вас устроит триста?
— Тогда не более шести стихотворений. У меня такая такса. Пятьдесят долларов за каждое прочитанное. Меньше я не беру.
— Молодец! — прошептала Ася, следившая за разговором. Она даже подняла большой палец, показывая, что гордится тем, как её муж ведёт деловой разговор.
— Согласен. Шесть стихотворений и триста долларов.
— И оплата сразу по прочтении.
— Конечно, конечно.
— Ещё мне нужен ассистент. Иллюзионист Самоцветов.
— Этот ещё зачем тебе! — толкнула мужа Ася.
— Подскажите его телефончик, — вежливо отозвалась телефонная трубка, и тут Артосов вспомнил, где слышал этот голос. Вчера: «Забавный малый». Запоминающийся голос.
Он поискал там-сям и нашёл записанный вчера Самоцветовым телефон. Продиктовал.
— Какие мои дальнейшие действия?
— За вами заедут в шесть вечера.
— Форма одежды?
— Не слишком шокирующая, но и не официоз.
— Тре бьен.
Ровно в шесть за ним и впрямь заехали. На роскошном «Лексусе» поэт Артосов отправился в некий распахнувшийся новый мир, чувствуя себя не Валериком, и не Портосовым, как частенько его дразнили, а именно поэтом Валерием Артосовым.
Подкатили к старинному особняку на улице Алексея Толстого. Водитель по мобилке сообщил:
— Подъезжаем, Иван Романыч.
И, когда подъехали, Иван Романович лично встречал поэта Артосова:
— Очень рад! Простите, Валерий Иваныч, Самоцветова мы не нашли. Не берёт трубку. Но думаю, вы и без него справитесь.
— Ещё раз позвоните, — строго приказал Артосов.
— Попробуем. Сюда, пожалуйста. Вот здесь пальтишко, фуражечку… Спасибо. Пройдёмте, я должен вам кое-что обсказать.
Они прошли в какую-то небольшую комнатку, сели за столик. У Артосова появилось нехорошее предчувствие, что его хотят как-то постыдно раскрутить.
— Чай, кофе, коньячок?
— А текилы можно?
— Ах да, текилы! Сто грамм текилы со всем, что там к ней причитается.
Почти тотчас перед Артосовым появился стакан с золотистой кактусовкой, соль, тончайше нарезанный лимончик, маслины и даже клубника.
— Выпьем за знакомство, — подмигнул Романыч.
Текила придала бодрости.
— Я бы хотел сразу обозначить некоторые особенности вашего выступления. Понимаете, в сегодняшней публике возникла некая потребность развеять скуку. Какой-то документальный фильм вышел про Есенина, как он куролесил, и люди поняли, что им страшно не хватает такого человека.
Артосова прошибло липким потом. Предчувствия оправдывались. И он, старый волчара, мог ещё мечтать, что его приглашают за такие деньги читать свои стихи без каких-либо фортелей! Что кому-то душно жить без стихов Валерия Артосова!
— Мне бы хотелось, чтобы вы чувствовали себя как можно более раскрепощённо…
— Не продолжайте. Я всё понял. Посуду бить можно?
— Даже нужно.
— В рыло кому-нибудь?
— Я вам укажу нескольких, которых вполне можно и в рыло.
— Стихи свои читать или Есенина?
— Давайте и те, и те.
— Или там Рубцов всплывёт.
— Тоже валяйте. Главное, поядрёнее. И вот ещё, разрешите я вас представлю как правнука Есенина и Айседоры Дункан?
— За это прошу лишние сто долларов. И аванс позвольте получить? Сотню. Так, на всякий случай.
— Ну что ж…
Эти предновогодние дни и последующие десять после Нового года превратили жизнь поэта Артосова в постыдную карикатуру. Поначалу он испытывал некий злобный задор. Ему хотелось сорвать злость на этом мире, который отнял у него Таню. То, что именно отнял и отнял навсегда, Артосов не сомневался. Он понимал, что больше не увидится с ней и что в его беде виноваты эти прохвосты, ловко устроившиеся в жизни, торгуя достоянием Отечества. А тут ему представилась такая возможность — и поиздеваться над ними, и урвать какие-то деньги. Чем плохо: ешь, пьёшь, куролесишь, в рожу кому-нибудь съездишь, тарелки-бокалы побьешь вдрызг, выскажешь что хочешь во всеуслышание, да ещё за это и получишь долларов триста-четыреста. Любой бы позавидовал. В тот раз на улице Алексея Толстого он учинил дебош на корпоративной вечеринке компании «Пиноккио», торгующей итальянской мебелью. Через пару дней его позвали к аллюминиевой мафии. Тридцать первого декабря он едва успел домой к полуночи, потому что «есенил» у колбасников фирмы «Три поросёнка». Здесь он сорвал больше, чем где-либо — целых семьсот евро.
