С недостаточной чистоты стекол как раз и начинается наша драма.
Окно открыто. Издалека отчетливо доносятся звуки, издаваемые женщинами, которые торопятся, и мужчинами, которые торопятся их нагнать. Гектор, по своему обыкновению, сидит, уткнувшись в журнал по интерьеру, размышляя о меблировке своей гостиной, как мог бы размышлять о начале следующего учебного года у своих детей, если бы только нашел время обзавестись потомством. Брижит, убирая, входит в раж; Гектор отрывается от журнала, поднимает голову. Брижит стоит на деревянной стремянке, ее ноги расположены не на одной ступеньке, а на разных, и потому ее икры подвергаются неодинаковому давлению, на каждую приходится разный вес; то есть первая икра, на верхней ступеньке, безупречно округла, в то время как на второй от усилия вздулась мышца. Одна наивна, другая знает. Разглядев обе икры, Гектор поднимает голову, чтобы охватить взором бедра жены. Там заметно легкое движение, регулярно-волнистое, напоминающее тихий вечерний прибой, и достаточно взглянуть еще чуть выше, чтобы понять, откуда берется это движение. Брижит моет стекла. Замедление. Брижит моет верхнюю часть стекол. Она трудится на совесть, и солнце уже пользуется первыми просветами чистоты. Изящной и уверенной кистью руки Брижит стирает и уничтожает малейшие следы грязи на стекле; надо, чтобы там ничего не было заметно, чтобы проявилась прозрачность. Брижит поправляет несколько прядок в своем конском хвосте. Никогда еще Гектор не видел ничего столь эротического. Конечно, его опыт в эротической сфере не шире щелочки. Гостиная прогрета солнцем. Чувствуя на себе пристальный взгляд, Брижит оборачивается, чтобы проверить: действительно, муженек ее Гектор не сводит с нее глаз. Она не ощущает, как у него вдруг пересохло в горле. Ну вот, стекла вымыты. Гектор только что оказался лицом к лицу с собственным счастьем, только и всего. Однако ни в коем случае не следует видеть здесь проявление грубого мачо, к Гектору, как вам известно, понятие «мачо» может быть отнесено лишь в найничтожнейшей степени. Просто счастье всегда является без предупреждения. В некоторых историях оно проявляется в тот момент, когда рыцарь вызволяет принцессу; здесь оно всплывает тогда, когда герой созерцает героиню моющей стекла.
Я счастлив, подумал Гектор.
И эта мысль вовсе не собиралась его покинуть.
Закончив уборку, Брижит отправилась к подруге, чтобы вместе побродить по магазинам во время июльских распродаж; вернется она наверняка с парой новых платьев, лиловой безрукавкой и четырьмя парами трусиков. У Гектора не было назначено никаких встреч, и он остался сидеть перед чистыми стеклами. Затем вдруг встал и удивился только что пережитому отсутствию. С тех пор как жена вышла, прошло полчаса. С пересохшим горлом он прозябал в мертвом мире. И никакая мысль не посетила его мозг.
Посреди следующей ночи Гектор вновь прокрутил в памяти те минуты, когда его жена мыла стекла. Минуты чистого счастья, минуты жизни моей жены, подумал он, обожаемые минуты. Не шевелясь, он противостоял ночи с улыбкой на устах, своим удивительным развитием попирая все улыбки собственного прошлого. Каждый, кто испытывает мгновения острого счастья, подвержен страху никогда больше не пережить подобного мига. Тревожила его и странность избранного мгновения. В оболочке повседневного уюта любовь могла принимать порою экстравагантные формы, только и всего. И нечего там искать причины, мы слишком часто портим свое счастье, именно пытаясь его проанализировать. И Гектор нежно погладил ягодицы Брижит; трусики на них были новые. Она повернулась к нему, неутомимая женственность, и покинула свои грезы ради мужа своего ложа. Гектор примостился вдоль тела Брижит и раздвинул ей бедра; ее пальцы затерялись в его шевелюре. Равновесие обреталось быстро, их тела прижимались друг к другу, белые и полезные. Она крепко сжала его спину, он обхватил ее затылок. У самой грани чувственности дремала ярость. Существовало лишь действие – и больше ничего. Вздохи напоминали глоток воды в пустыне. Понять, чье наслаждение сильнее, было невозможно; всеведение останавливалось перед возможными оргазмами. Известно только, что на самом пике наслаждения, с головой, подобной пустой раковине, Гектор все еще был одержим этим образом: Брижит, моющая окна.
Последующие дни прошли без затруднений. Гектор вновь вспоминал эти ощущения, не будучи пока способным уловить здесь связь со своим прошлым. Полагая себя полностью излечившимся от коллекционита, он иногда даже посмеивался над этой безумной своей склонностью жить на обочине, в стороне от главного. С тех пор, как он повстречал Брижит, малейшая возможность рецидива казалась ему невероятной. Очевидная чувственность, аромат Брижит, все эти новые ощущения имели одно общее свойство: единственность. На свете существовала лишь одна его Брижит, и, преклоняясь перед предметом уникальным. – предметом своей любви, он избавлялся от своей собирательской тоски. Женщин коллекционировать можно; коллекционировать же свою любимую женщину никак нельзя. Его страсть к Брижит была невозможна в двух экземплярах.
И чем больше он ее любил, тем более уникальной она делалась.
Каждый ее жест был уникален.
Каждая улыбка так же уникальна, как уникален мужчина.
Но все эти очевидности вовсе не мешали возможному восхищению одним из ее жестов. Не это ли потихонечку варилось в Гекторовых мозгах? С несколько чрезмерной самоуверенностью он забывал о своем прошлом и о том, с каким остервенением всякий раз коллекционит сызнова набрасывался на него. Неотступные мысли о мытье стекол попахивали коварнейшим рецидивом. Гектору надлежало проявлять сугубую осмотрительность, тирания подстерегала его, и, в соответствии со своей легендарной невоспитанностью, тирания всегда врывалась без стука.
То, чего некоторые из нас опасались, случилось. Кларисса не стригла себе ногтей уже два месяца, когда согласилась на половой акт с Эрнестом, довольно дикий, надо сказать. Кончила она весьма достойно, что обошлось ему в несколько глубоких царапин на спине, бесспорных следов любовницы-тигрицы. Старший брат Гектора, а главное – большой простофиля, Эрнест был вынужден избегать раздеваться чуть ли не две недели, убеждая Жюстину, что спина сильно мерзнет. Страх разоблачения отнюдь не вызывал у него сожаления о тех мгновениях, когда он целовал плечи тигрицы-Клариссы под сенью ее пышной шевелюры. Если верно, что физическая любовь безысходна, то Жюстина ринулась в тупик, чтобы ночью задрать майку на спине мужа, который, отметим, уже двенадцать лет спал с обнаженным торсом. Что-то тут было не так, а у женщин на это особый нюх. Эрнесту пришлось собирать чемодан, недоспав и недосмотрев сон, который казался многообещающим (китаянка). Перед самым рассветом он позвонил в дверь младшего брата, чтобы сообщить, что он переспал с брюнеткой из своей адвокатской конторы, что имя ей Кларисса и что жена, чертовы когти, его уличила, и, мол, могу ли я поспать сегодня у тебя, то есть уснуть-то мне вряд ли удастся, сам понимаешь, но после всего, что случилось, идти спать в гостиницу как-то не тянет. Гектор нашел в себе довольно энергии, чтобы предложить брату одновременно свое сочувствие, братскую нежность и диван-кровать, мягкость которой соответствовала современности стиля. Эрнест удобно устроился на этом новом для себя ложе (если бы еще и китаянка снова приснилась), прежде чем вновь обрести достоинство в постигшем его горе.
Эрнест всегда был крепким малым. И вот теперь этот любитель громких фраз о смысле жизни быстро превращался в воскресную развалину. А это было худшее из воскресений, то самое, которое нам сокращают на час. Он наверстывал все те годы, на протяжении которых не жаловался на судьбу. Бедняга все глубже и дальше уходил в туннель… А дочка! Малютка Люси, боже мой, ведь он же никогда больше ее не увидит! Его не будет дома, когда она явится Домой под утро с покрасневшими глазами, какие бывают у вялых и развратных подростков. Все, все кончено. Надо первым делом смотреть на ногти женщин, с которыми спишь. Вот болван! Теперь для него в жизни не оставалось ничего, кроме работы, и он набросится на нее завтра же, чтобы рухнуть под грудой папок с делами. Что до развода, то все по пословице – сапожник без сапог. Адвокаты просто чудовищно плохо защищают собственные интересы. Потому-то, кстати, они часто и женятся между собой, чтобы взаимоуничтожить этот эффект. Эрнест попросит Бертье вести его дело. Славный малый этот Бертье. Вдобавок, будучи закоренелым холостяком (Бертье достиг такого уровня холостячества, на котором о существовании женщин попросту забывают), он сделает все, чтобы ускорить процесс. Мужчины, у которых в жизни одно дерьмо, должны выручать друг друга. Нет, серьезно, Бертье – это именно то, что надо. Он вообще заслуживал, чтобы его упомянули раньше в этой истории.
