Рука лоточницы была твердая и ледяная, как основание флагштока у здания городской администрации. Мы отправились дальше, а она так и стояла с этой своей пригоршней, похоже, даже не почувствовав, что штандарт перекочевал в мои лапы. Мне почему-то показалось, что еще пара минут, и на нее начнут испражняться голуби.
Пока мы уезжали с площади, я объясняла бабушке ситуацию в надежде на то, что она проникнется позором, после чего общими усилиями мы таки изгоним Фасолия из клятой «прогулки». Но наша бабушка ничем не прониклась, а вовсе даже наоборот.
— Давай мы вернемся, и я плюну в лицо этой женщине, — предложила мне она. — Понаберут в торговлю всякого дерьма… Нет, ты вот подумай, разве нормальный человек будет торговать флагами?
— Не знаю, — честно ответила ей я. — Ну вот если жизнь, например, заставит, то, может быть, и будет.
Бабушка оскорбленно промолчала, из чего я сделала вывод, что торговля знаменами — вовсе не наш семейный бизнес и в этом секторе нам долго не продержаться.
Тем временем асфальт под нашими ногами закончился, и началась брусчатка. Брусчатка Фасолику не понравилась, и он начал хныкать и проситься в «мадонис». Никаких «мадонисов» рядом не было. Рядом вообще ничего не было, кроме церкви. Заходить в церковь мы не очень-то хотели (одежда неподходящая), но объяснить ребенку разницу между домом Божьим и харчевней можно исключительно на практике. В храме Фасолик насупился, как-то весь подобрался и даже некоторым образом посмирнел.
— Вот видишь, все понимает! — торжествующе посмотрела на меня бабушка Г. и склонилась к Ф.: — Тимосинька, тебе ведь тут нравится, да?
— Да, нравится, — пролепетал Тимосинька. — А плясать когда начнут?
— К-к-кто? — закашлялась бабушка.
— Все воклуг, — скромно ответил Фасолик.
Не дожидаясь реакции бабушки, я подхватила ребенка на руки и пошла на улицу.
Мы еще немножко покатались туда-сюда, съехали к реке, поднялись обратно, триста пятьдесят тысяч раз поругались из-за того, кому везти коляску, и к главной площади приехали злые и взмыленные. Почувствовав такую благостную для реприз обстановку, малыш Ф. вновь вспомнил, что он малыш Ф., и начал заливаться слезами, требуя поехать «игать к ибятам», ну или, на худой конец, отвезти его в «мадонис пирям».
Вообще, когда сын мой говорит «пирям» — это получается такое очень буквальное «пирям». Порви задницу, на месте извертись, но предоставь, а иначе живые мертвым позавидуют. Я подняла глаза на бабушку, но поняла, что она издохла где-то еще в районе Москвы-реки и помощи ждать неоткуда.
— Так, — сказала им я и замолчала. Я когда не знаю, что говорить, всегда говорю «так».
— И чиво теперь? — спросила бабушка. Она всегда спрашивает «и чиво теперь?», но не потому, что не знает, что сказать, а просто потому что балда.
— Я вас сейчас в ресторан поведу. Вот! — разродилась идеей я.
— Не качу в ресторант! Такие деньжищи щас отвалить! Не качу в ресторант! Лучше бы ребенку ветровку купила! Не качу в ресторант, не качу, не качу, не качу, — поддержали меня родственники.
И мы пошли в ресторант.
К счастью, вокруг было великое множество ресторантов системы шалман. К несчастью, в большинстве из них не было свободных мест. Мы бегали между этими шалманами, Тимка выл, мама шипела, а я делала вид что «все классно, щас еще чуть-чуть — и что-нибудь найдем». Чрезвычайно это паскудное занятие — быть хорошенькой, когда все вокруг гады. Поэтому где-то на пятом шалмане я скурвилась.
— Так, — сказала я родственникам, — я вас сейчас за какой-нибудь столик подсажу. Ничего, посидите в компании.
— Так, — ответили мне родственники, — мы ни к кому подсаживаться не хотим. Не надо нам компаний!
— Не переживайте, — успокоила их я. — Вы такой подарочек, что с вами дольше пяти минут ни один человек не выдержит.
— На себя посмотри, — посоветовала мне мама.
Но я не стала смотреть на себя, а вместо этого начала выискивать жертв. Подходящий объект был найден буквально через пять секунд. За крайним столиком развалилась влюбленная парочка. Они вели оживленный разговор о жизни и так сладко посасывали пиво, что по сценарию им просто-таки требовался некий швах извне. И швах настал. Нацепив на себя самую гадливую из имеющихся в арсенале улыбок, я подошла к парочке и произнесла:
— Простите, пожалуйста, а можно, с вами посидят воооон те двое? Вам не помешает ребенок?
Во взгляде девушки явно читалось, что ей мешают все и вся, но кто ж будет так подставляться на свиданке?
— Нет-нет, очаровательный мальчик, — улыбнулась мне она. — Конечно же, пусть присаживаются.
— Спасибо, — улыбнулась я в ответ, после чего сложила ручки рупором и заорала: — Идите сюда, они согласные!
Девушка как-то странно дернулась, чуть было не пролив пиво, но быстро пришла в себя и передвинулась на другой конец стола. Парень побледнел и принялся тушить сигарету.
— При моем ребенке курят, — ласково сказала ему я. — Не стесняйтесь. А вот пиво лучше подальше отодвинуть — не ровен час, обольет. И соус тоже лучше в сторону.
Результат не заставил себя ждать. Я еще не успела встать в очередь за шашлыком, как влюбленных и след простыл. О них напоминали только два стаканчика с недопитым пивом, полупустая сигаретная пачка и красная лужица из-под кетчупа, который Ф. все-таки разлил.
Ну да, если записываешься в злые суки, надо хоть изредка оправдывать звание.
Вздохнув, я пристроилась за какой-то теткой в очереди и начала считать ворон. Минут через тридцать надо мной начали виться отменно черные экземпляры: я прямо физически ощущала поток ненависти, изливающийся в мою спину.
«Ничего, ща куплю ей пиво, а ему колы, и как-нибудь утрясется, — рассуждала я. — И вообще, раз такая умная, то лучше бы сама в очереди стояла».
Минут через сорок я все-таки дождалась своего заказа и отправилась к столу.
Они сидели там же, где я их посадила, и были очень похожи друг на друга. Разве что оттенок кожи у бабушки Г. отдавал зеленцой, а круглая физиономия Ф. отливала красным.
Эту цветовую гамму я знаю прекрасно: если бабушка позеленела, то значит, с нее сошла всякая светскость и «наш зайчик» превратился в «твое отродье». А если Фасоленька покраснел, то это означает, что бабушка права и сейчас мы за это выкусим.
— Твое отродье кетчуп на нее пролило, — зашипела мне в ухо бабушка.
— А ты бы лучше за ним смотрела, — сказала я, раскладывая тарелки.
— Я не рассчитывала, что ты час простоишь в очереди.
— Ну вот сама бы…
— ААААА! Катя, смотри, что он делает! АААА!
Пока мы скандалили, маленький Ф. схватил кусок мяса размером с половину своей вихрастой головенки и не долго думая вгрызся прямо в середину. По его пальцам и подбородку тек мясной сок, аккуратными лужицами стекая на одежду, и было в этом что-то такое пещерное и низменное, что мы даже замолчали на секунду. Первой очнулась я.
— Положи назад! — гаркнула я на ребенка. — Ты же измажешься.
Испуганный Фасолик выронил мясо и тут же вытер лапы о себя. Прямо об узкую младенческую грудь, упакованную в бежевую куртку.
— Ну все, теперь терять нечего, — мрачно сказала бабушка.
— Ага, — вздохнула я. — Ты вот лучше пиво пей. И ешь, остывает же…
И мы принялись за еду, и Фасолик тоже взял свой кусок, и ел, и все смотрели на нас осуждающе. Ну да, во-первых, от целого куска, во-вторых — запрещенный шашлык, и в-третьих — рукавом утираясь. Наконец, он насытился и полез гулять под стол.
— Это нехорошо, — вяло возмутилась мама.
— Это ничего страшного, — успокоила ее я и пересказала ту самую историю с девочками в кафе.
И вот честно, мы бы так и до конца прекрасно досидели в рассуждениях о том, что «некоторое количество микробов вовсе не вредно», если бы в самый ответственный момент из-за стола не показалась тощая грязненькая ручонка, держащая аккуратный бычок со следами помады на фильтре.
— Ну, знаешь ли, — рявкнула мама, — может, у этих баб по семь детей у каждой. Пошли, сыта я.
— А пиво как же? — спросила у нее я. — Ты же вот не допила полстакана.
(На самом деле мне ОЧЕНЬ хотелось, чтобы она допила, потому что пьяная бабушка Г. — добрая бабушка Г.)
— С собой возьму твое пиво, — вздохнула мама и принялась вставать из-за стола.
И вот тут — я не знаю, то ли она за коляску зацепилась, а может, просто равновесия не удержала — но только она покачнулась и все это пиво на себя и вылила. Целых полстаканчика отменной вонючей «Балтики». Пирям, как бы сказал Фасолька.
А дальше — закон подлости в действии. Вот представьте себе: ребенок такой грязный, как будто ковшовой лопатой подрабатывал, бабка — мокрая и вонючая, ну и я — не просто злая, а злая как сто мильонов чертей. Куда бы направиться подобной гоп-компании? Правильно, прийти домой, запереть замки, открыть духовку и включить газ. Но мы легких путей не ищем. Едва мы выползаем из ресторана, как Ф. видит детскую площадку и изо всех сил рвется туда.
