Капитан Смит повернулся к своим подчиненным. Им надлежит почувствовать его высочайшее одобрение. Старый командир строго взглянул на них.
— Вольно, — сказал он.
Офицеры взяли под козырек.
Да, таково судно. Перепачканный кочегар кричит что-то непристойное, стараясь перекрыть шум машинного отделения. Белозубая улыбка сверкает на его чумазом лице. Две горничные, мечтательно закатив глаза, вспоминают свои последние приключения на берегу (Ты только подумай, Лаура, он служит в банке, ты только подумай!); мальчик-посыльный получает целый доллар на чай от молодожена Джона Джейкоба Астора, который отправляется в рейс вместе с новобрачной, — посыльный долго стоит, глядя вслед этому миллионеру. Салон заполняется людьми. В каюте рядом с камбузом двое музыкантов осматривают свою форму — надо пришить пуговицу, подкоротить брюки. Задача оркестра — развлекать пассажиров, они должны играть и до, и после полудня, один концерт они дают вечером и один — днем, по воскресеньям им вменяется в обязанность играть во время богослужения. Чтобы справиться с этой задачей, музыканты делятся на две группы, у каждой группы своя форма: трио, которое играет до полудня, облачается в белые фраки, для вечерних серенад предназначаются синие фраки с зеленоватым отливом. К отворотам фраков прикреплена золотая арфа — это правило действует на всех судах компании «Уайт Стар». Джим и Алекс сидят в каюте и подкорачивают брюки.
Их ждет новый, тяжелый рейс, новое судно, новая жизнь в тесной каюте. Они обсуждают свои гонорары, которые, с тех пор как фирма «Блэк энд Блэк» взяла на себя обязанности импресарио в Северной Атлантике, уменьшились на целый фунт. Теперь музыкантов больше не числят членами команды, они считаются пассажирами второго класса, это несправедливо, но дает возможность судовым компаниям распоряжаться музыкантами по своему усмотрению.
Алекс сердится и призывает на голову Блэков все мыслимые несчастья. Джим, дюжий и добродушный альтист из Дублина, более сдержан.
Но им обоим не помешал бы этот лишний фунт.
Самое нелепое заключается в том, что музыканты, причисленные отныне к «пассажирам», должны будут предъявить пятьдесят долларов, чтобы получить разрешение сойти на берег в Нью-Йорке, — этого требует иммиграционный закон.
Музыканты с ожесточением работают иголками, чертыхаясь и кляня все на свете. Да, таково судно.
Наверху на палубе стоит капельмейстер Джейсон Кауард.
* * *
Джейсон уединился на кормовой палубе. Ветер ерошил его волосы, прищурившись, он смотрел на порт, на узкие улочки Саутгемптона. Там были семьи, дети, дома.
Он любил эти минуты перед самым отплытием, любил смотреть на покидаемый им город. Это тоже было его загадкой, его великим «почему?». И дарило ему покой.
В свое время у Джейсона была возможность выбрать любую профессию, но обстоятельствам было угодно, чтобы он стал судовым музыкантом. Однако это нисколько не тяготило его. Он давно потерял счет судам, на которых играл за эти годы, и рейсам через Атлантику. Вокруг него всегда все было в движении, всегда — новые пароходы и новые люди. Музыканты приходили и уходили. С некоторыми он играл не один год, с другими — всего один рейс, потом они спускались по трапу и исчезали в улочках таких же портовых городов, какой сейчас раскинулся перед ним. Может быть, их ждал дом со звонкими детскими голосами, которые сообщали на всю улицу, что папа вернулся из плавания. А может, их ждала унылая жизнь в каком-нибудь жалком пансионе. Музыканты приходили и уходили. Джейсон уже ничему не удивлялся. Все изменялось. Только он сам и его золотисто-коричневая скрипка оставались прежними.
Джейсон плавал уже давно. Он видел много пароходов и морей и овладел всеми тайнами своего ремесла. Работа в судовом оркестре отличалась от работы в оркестрах, которые играли на берегу. Хотя бы тем, что не всякая музыка подходила, если на море было неспокойно. Кто бы мог предположить, что пожилых дам начинает рвать от «Сказок Гофмана», когда свежий ветер сменяется сильным? Кому, скажите, такое могло бы прийти в голову? Люди в море, все эти путешественники, являли собой особый феномен. Это Джейсон усвоил уже давно. Он и сам был таким путешественником, и, подобно грузовым маркам, которые показывают на корпусе судна допустимую осадку в разное время года и при различных условиях, он тоже квалифицировался и определялся в зависимости от изменяющихся обстоятельств. Самая нижняя грузовая марка на корпусах всех судов обозначается буквами WNA — Winter North Atlantic,[15] и Джейсон был готов к зиме в Северной Атлантике, к мрачному, безысходному настроению, которое могло охватить пассажиров, когда пароход входил в ледяную кашу к западу от Большой Ньюфаундлендской банки, — тогда ему приходилось выбирать бодрую музыку, заботясь, однако, чтобы она не была слишком веселой. Ему были знакомы и ветры, и штормы, и вид серого пенящегося моря, и железный холод, который наступал, когда судно входило в полосу айсбергов, — Северный полюс отправлял своих ледяных послов на юг даже летом. Он испытали предрассветный бриз, и долгие, ленивые июньские и июльские дни, когда море покрывалось легкой зыбью, в такие дни следовало выбирать более спокойную музыку. Он повидал разных пассажиров: здоровых и больных, добродушных и придирчивых — и постепенно освоил все тонкости своего ремесла. Однажды на «Лузитании» он исполнил «Янки Дудл», дабы оказать честь американскому сенатору, плывшему в Англию первым классом. Ну кто бы подумал, что этот сенатор был патриотом южных штатов и не выносил ничего, что родилось севернее линии Мейсон-Диксон? Гнев распорядителя рейса по окончании обеда и вполне реальная перспектива использовать свой футляр для скрипки в качестве транспортного средства, чтобы вернуться домой, относились к тем воспоминаниям, которые Джейсон хранил в своем сердце. Он знал, какими несносными могут быть офицеры и какими капризными и неуправляемыми бывают музыканты. Знал, что в тесной каюте, которую делят между собой семь или восемь человек, всегда возникают ссоры. Все судовые музыканты страдали от одного и того же: тоски по дому, пьянства, триппера, безденежья и тихих взрывов ярости при мысли о том, что они не нашли себе в жизни ничего лучше, чем аккомпанировать морской болезни в ритме вальса. Джейсон привык иметь с ними дело. Но в предстоящем рейсе обстоятельства складывались особенно неудачно.
Этот новый парень — Давид — попал к ним по чистой случайности, компания всего за два дня до отплытия обратилась к импресарио с просьбой найти скрипача. Им бы радоваться его появлению, а не позволять себе всякие выходки, как Алекс в поезде. Алекс был старый друг Джейсона и во многом помогал ему в оркестре. Джейсон прекрасно понимал, почему Алекс не пришел в восторг при виде юного музыканта. Сколько раз им приходилось отказываться от своих пожеланий относительно состава оркестра и рисковать, ведя игру с весьма сомнительными картами. Взять хотя бы Спота. Музыкант он превосходный, спору нет, но его присутствие в оркестре не слишком радовало Джейсона. Он никогда не знал, чего ждать от Спота. А Петроний!.. Ну хорошо — всем музыкантам трансатлантических рейсов было известно, что «лира» Петрония Витта несколько расстроена, чтобы не сказать сильнее. Иногда на старого итальянца находило и он не справлялся со своими обязанностями. Джейсон молил Бога, чтобы этот рейс окончился благополучно. Задача у музыкантов была несложная; в основном им предстояло играть в первом классе, где обычно все проходило гладко.
Погода обещала быть хорошей, рейс недолгим. Но играть они должны были безупречно, чисто и без сбоев. Судно было гордостью торгового флота, да и вообще британской нации, на его борту собрался настоящий конгресс миллионеров. Джейсон, верный своей привычке, уже познакомился со списком пассажиров. На «Титанике» плыли Гуггенхаймы и Асторы. Газетный магнат Стед, Исидор Штраус с супрутой, писатель Футрелле, а также чрезвычайный посланник из Вашингтона. И обычная свора людей не столь благородных кровей, картежников и бездельников. Джейсону уже приходилось играть для такой публики, и он знал, что некоторые толстосумы любят жаловаться капитану на музыкантов. Может, им просто нечем заняться, а может, хочется показать своим спутникам, что и миллионеры разбираются в музыке, кто знает. А с его музыкантами никто не мог предугадать, как сложится судьба судового оркестра.
Джейсон не без содрогания вспоминал тот рейс, когда он играл с Петронием на «Мавритании». В воскресенье капитан отправлял богослужение, и оркестр играл псалмы. Но посреди «Удивительной милости» Петроний вдруг заиграл короткие переливчатые трели — своего рода ostinato — на тему «Рэг клинового листа». Лишь благодаря присутствию духа Джейсону и Алексу удалось спасти положение. После этого злополучного богослужения на «Мавритании» Алекс поклялся больше никогда не играть с Петронием. Когда контрабасист, нанявшийся на «Титаник», не смог пойти в рейс и контора Блоков не сумела заменить его никем, кроме Петрония, Алекс пришел в ярость и хотел отказаться от рейса. Но Джейсон и Алекс были старые товарищи, и Алекс остался.
