Мокрое от дождя лицо русского осветилось улыбкой. Последовала длинная тирада по-русски.
— Твоя скрипка, — вспомнил Джейсон. — Скрипка. Она осталась там, у них. — Он махнул рукой в том направлении, откуда они пришли. Русский понял. Он усмехнулся.
— А-а. — Он засмеялся, хлопнув себя по коленям, и смеялся долго.
— Нет! — сказал он, все еще смеясь. — Идем! — Он потянул Джейсона за собой, они прошли еще несколько улиц, русский все время смеялся. Наконец он остановился перед какой-то лавчонкой. Здесь принимали вещи в заклад.
— Скрипка здесь, — сказал русский, указывая на лавчонку. — А там, — он показал в другом направлении, — там, в пивной, только футляр. — Он снова захохотал — здорово он их обманул. Джейсон тоже не удержался от смеха. — Я, — нерешительно начал Алекс, — я пропил скрипку в пивной. Скрипка здесь. — Он показал на лавчонку.
— Ясно. — Джейсон хотел уйти.
— Здесь! — настойчиво повторил Алекс.
— Понимаю.
— Нет… нет! — сказал Алекс. — Ты мой друг! Мой друг!
— Меня зовут Джейсон.
— Да! Мой друг Джейсон! Мой друг Джейсон! Моя скрипка там. Очень, очень дешево. — Он вытащил закладную квитанцию. Скрипка. Восемь шиллингов. Немного. Столько денег у Джейсона еще было.
— Джейсон! — сказал Алекс. — Друг! Играет на скрипке, я тоже! Моя скрипка там!
Джейсон вздохнул. Наконец до него дошло, что он сглупил, заступившись за этого незнакомца. Русский знал: друзей в беде не бросают. Джейсон решительно вынул из кармана деньги, вошел в лавку и выкупил скрипку. На улице он протянул ее Алексу, и тот бережно завернул ее в свое пальто.
— Пожалуйста, — сказал Джейсон и хотел уйти. Он проклинал собственную глупость: люди всегда оказывались хитрее его.
Но Алекс удержал Джейсона. Он хлопнул его по плечу, казалось, он сейчас снова заплачет.
— Ха-ха! — крикнул он. — Ха-ха! Смотри! — Он достал из кармана кожаный кошелек. Вынул из него восемь шиллингов и протянул их Джейсону. И снова засмеялся.
— Там, в пивной… — Он продолжал хлопать Джейсона по плечу. — Я не успел расплатиться!
Так началась их дружба, и она выдержала испытание временем. Джейсон невольно улыбался, думая об этом. Отвязаться от этого странного русского он так и не смог, тот впился в Джейсона как клещ и уговаривал его играть вместе. Как бы там ни было, а у двоих оказалось больше возможностей, чем у одного. Поэтому с тех пор они играли в пивных, трактирах или на улице — Джейсон первую скрипку, Алекс — вторую. Вскоре Джейсон обнаружил, что ему не хватает Алекса, если тот долго не появляется. У них образовалось своеобразное вольное товарищество, образовалось само по себе, без слов. Без слов потому, что вначале Алекс плохо понимал и говорил по-английски. И хотя со временем он овладел языком, дело было вовсе не в словах. В основе их дружбы лежало что-то другое, может быть, та общая драка, а может, то, что они оба были бездомны в этом большом городе. Дружба выстояла, вопреки их несходству.
Они мало рассказывали о себе. Об Алексе Джейсон знал только, что до той драки в пивной он прожил в Лондоне четыре месяца. О себе он рассказал, что был студентом, но из этого ничего не получилось. Почему и каким образом Джейсон бросил учение, Алекса не интересовало.
Со временем они попали в оркестр мюзик-холла, потом играли в зимнем саду одного отеля. В 1908 году нанялись играть на пароходах компании «Кунард Лайн».
С тех пор они все время плавали по морям. Играть на пароходах считалось почтенным занятием, это была постоянная работа, и она неплохо оплачивалась, хотя за последние полгода их жалованье уменьшилось на целый фунт.
Джейсон смотрел на Алекса, перегнувшегося через поручни и прижавшегося к ним грудью. Как он изменился, подумал Джейсон. В последнее время Алекс стал упрямым и часто раздражался по пустякам. Джейсон полагал, что на друга опять напала тоска по родине, которая обычно обострялась у него весной или в начале лета. Но тут было что-то другое. Алекс смотрел на город, и лицо у него было грустное.
Нос и скулы немного заострились, кожа натянулась. Глаза провалились.
О чем он думает? — спрашивал себя Джейсон. О том же, о чем думаю я, глядя на город, который мы покидаем? Неужели и ему кажется, что белье на веревках словно машет нам на прощание? Или он думает на своем родном языке и видит мысленно города и людей, которых я никогда не видел? Думает о чем-то, чего никто, кроме него, не знает; о лицах и голосах, которые знал в детстве? О тихих вечерах до того, как началась жизнь? Я никогда ничего у него не спрашивал. И не смогу спросить.
Гудок прогудел три раза, низкому тройному гудку на берегу ответило эхо.
Швартовы были отданы, на борту закрепили буксирные тросы. Три небольших буксира, сильных, как великаны, начали медленно выводить судно на фарватер.
Отплытие. На мостике рядом с капитаном стоял лоцман. Толпа на причале махала руками, все прогулочные палубы были заполнены пассажирами; они размахивали шарфами и платками и непрерывно кричали от восторга.
Джейсон и Алекс стояли, как прежде, они не кричали и не махали.
Когда «Титаник» вышел на фарватер и буксиры развернули его на девяносто градусов, чтобы начать медленный спуск по реке, произошло нечто непредвиденное. С кормовой палубы все было хорошо видно. Вдоль фарватера у причалов стояло много судов, которые задержала там забастовка угольщиков, и когда «Титаник» проходил мимо стройного корпуса винтового парохода «Нью-Йорк», тот неожиданно сдвинулся с места, точно корабль-призрак. «Титаник» привел в движение воду в узком бассейне порта. Громкий, как выстрелы, треск лопнувших манильских канатов был слышен даже на корме, где стояли Джейсон и Алекс. «Нью-Йорк» быстро отошел от берега кормой вперед; словно огромное копье он летел на «Титаник». Столкновение казалось неизбежным. Пассажиры испуганно отпрянули от поручней, на борту началась паника. Машины «Нью-Йорка» не работали, он был неуправляем. Прошло несколько безумных секунд. Один из буксиров, маленький «Вулкан», уже отпустивший «Титаника», ринулся к неуправляемому судну, чтобы попытаться взять его на буксир. Со второй попытки удалось забросить на него трос. «Нью-Йорк» неумолимо приближался к «Титанику». Манильский канат взвизгнул, когда «Вулкан» изо всех сил потянул «Нью-Йорк» за собой. Столкновение было предотвращено, но между судами оставалось не больше пяти футов. Крохотный «Вулкан» медленно, но уверенно потащил «Нью-Йорк» обратно к причалу.
На палубах «Титаника» пассажиры пришли в себя. Потом вспыхнуло ликование.
Пока «Нью-Йорк» снова пришвартовывали и укрепляли швартовку других судов, «Титаник» почти не двигался, чтобы несчастье не повторилось. Благодаря находчивости экипажа буксира удалось избежать катастрофы, которая помешала бы предстоящему трансатлантическому рейсу, а то и стоила бы человеческих жизней.
Все обернулось лишь часовым запозданием.
Джейсон и Алекс спустились с палубы, перед уходом они плюнули в воду, чтобы дурное предзнаменование потеряло силу.
Когда «Титаник» второй раз медленно выходил на фарватер, никаких происшествий не случилось. Был подан сигнал к ленчу, и пассажиры потянулись к ресторанам и обеденным залам.
В салоне перед роскошным рестораном первого класса уже сидел оркестр, строгий, подтянутый, и под руководством капельмейстера Джейсона на прощание с Англией играл веселые мелодии. Пока судно шло мимо острова Уайт, пассажиры, еще взволнованные недавним происшествием, медленно собирались к столу.
Тот же день Ла-Манш, по пути к Шербуру, 17.10Джейсон поднялся на палубу, и его встретил закат; он устал, потому что они играли почти весь день. На западе над самым горизонтом висел красный шар. Небо было прозрачное, как стекло. Его очистил ветер.
На корме пели эмигранты. Кто-то принес аккордеон и заиграл жигу. Вокруг тут же столпились люди, счастливые, еще не верящие, что путешествие уже началось. Джейсон никогда не мог понять радости этих людей, по их лицам он видел, что перед ними открывается что-то таинственное, что-то непостижимо прекрасное, страшное и важное: они покидали Европу, покидали дом и отдавали себя во власть будущего. Они вступали в чистилище между своим домом и чем-то новым, совершенно неведомым. Многим из них уже не суждено было увидеть старый континент. Джейсон достаточно хорошо знал Нью-Йорк, чтобы понимать, что их там ждет.
Ему все это казалось тупым и бессмысленным. Он не понимал радости, пылавшей на лицах эмигрантов, как не понимал и вдруг набегавшей на эти лица тени, когда в припеве говорилось о прекрасных холмах Корнуолла, или откуда они там приехали. Ему было одинаково чуждо и их стремление обрести новый дом, и тоска по старому.
Или он просто не хотел ничего этого понимать?
