— Не преминула бы, но я уже видела вас в деле, так что не буду рисковать, — я села в кресло напротив него. — Итак, мы в расчете, и вы можете оставить меня без мужского общества.
Он усмехнулся.
— Пожалуй, мог бы, но тогда дело не будет полностью завершено, — тут он встал и объявил негромко, но торжественно: — Позвольте представить вам вашего покойного мужа, мэм, и его будущую жену.
Еще не осознав, что он сказал, я обернулась и посмотрела туда, куда указывал Марк.
В дверях, ведущих на кухню, стояли Эл и Кэйт.
Они стояли обнявшись.
* * *
Падать второй раз за три дня в обморок было бы глуповато, да и упасть, сидя в кресле, нелегко. Поэтому я ограничилась… впрочем, не помню, чем я ограничилась, поскольку, надо признать, на некоторое время утратила рассудок.
— Ты считала, что только кажешься дурой, — как всегда, кстати сказала Кэйт, и от ее интонаций, совершенно тех же, к которым я привыкла за годы бесконечных телефонных разговоров, я покрылась мурашками, — а на самом деле умней всех. Оказалось, дорогая, все наоборот: ты полагала, что умная, а тебя одурачил даже такой простодушный человек, как Эл… Ты знала, что лучшей подруге нельзя верить, но все же верила. Ты хотела убить мужа и представить себе не могла, что муж давно хочет убить тебя — в удачном варианте это обошлось бы ему много дешевле развода. Ты доверилась моему племяннику Марку и удивлялась, почему он доверяет тебе. И ведь говорила неглупо — мол, если вы не боитесь, что я вас обману, значит, собираетесь обмануть меня раньше… Интересно, в каком ток-шоу ты это услышала? Скажи спасибо, что я тебя люблю — мы решили проблему без убийства. Бутылка хорошего бурбона, которую ты, к сожалению, вылила, обойма девятимиллиметровых холостых патронов да немного красной краски из магазина дурацких гэджетов в баллончике под майкой — вот и все…
Тут она вытащила из сумочки тот проклятый Walter в пластиковом пакете, вытряхнула его на ковер и продолжила монолог. Все же мы все смотрим слишком много сериалов, подумала я, пока Кэйт набирала дыхание.
— Даже ты, вероятно, догадываешься, что он весь в твоих отпечатках, к моему удивлению, ты была в настоящем обмороке и спокойно дала себя дактилоскопировать. Так что теперь можешь тереть рукоятку сколько угодно, что-то все равно останется, — она просто сияла, никогда я не видела свою подружку такой счастливой. — Да это и не слишком важно, телекамеры по всему твоему дому записали, как ты покушаешься на убийство, а ненужное мы из записи стерли… Вот телекамеры установить было непросто, ты редко уходишь из дому надолго. Зато никогда не заглядываешь в углы… В общем, полицейским останется только объяснить суду, как ты смогла унести тело и утопить в озере. Но они что-нибудь придумают — ведь других подозреваемых в убийстве твоего бесследно исчезнувшего мужа не будет…
У меня сел голос, так что первые слова, обращаясь к Элу, я еле слышно прохрипела.
— Когда… когда у тебя началось… с нею?
Эл пожал плечами и улыбнулся, и опять мурашки озноба поползли по моей спине — он точно так же снисходительно и доброжелательно улыбался, сидя несколько дней назад напротив меня за обеденным столом.
— Ну, я уже не помню точно, дорогая, — сказал он, — вероятно, вскоре после того, как Кэйт развелась и осталась одна.
Значит, два с лишним года… Я перевела взгляд на Марка, он было собрался что-то сказать, но Кэйт опередила его.
— Марку очень пригодятся твои деньги, йельский профессор зарабатывает гораздо меньше, чем хотел бы тратить, — сказала она. — Все артисты этого театра получили приличные гонорары. Впрочем, Эл играл не из корысти, а из страха за свою жизнь…
Не знаю, как я смогла все это выслушать — никогда мне не говорили столько правды сразу. Вероятно, меня спасло то, что чувство юмора уже полностью вернулось ко мне и я ощутила комизм ситуации.
— Итак, все свои деньги я отдала профессору, — мне удалось засмеяться натурально процентов на семьдесят, — а после Эла… то есть Эл теперь не даст мне ничего? И в любой момент он может пойти в полицию? Значит, развод, и я отказываюсь от всех претензий… Неплохо… Действительно, неплохо придумано и сделано, ребята. Поздравляю, вы победили. И где же вы теперь будете жить? В доме Кэйт, через пару кварталов отсюда? Чтобы каждый день видеть, как я ищу объедки в мусорных мешках?
— Была ты дурой и стервой, ею и осталась, ничего тебя не изменит, — тут я впервые услышала, как Кэйт говорит всерьез. — Эл уже перевел треть всего, что у него было, на твой тайный счет, открытый для денег, которые ты экономила на хозяйстве. Ты ведь хранишь в своем лэптопе все как попало — и номер счета, и названия лекарств от молочницы — и никогда его не выключаешь… Треть он оставил себе, треть беру я — это справедливо, любовь любовью, но именно я спасла ему жизнь, догадавшись, что ты затеяла.
— Ты поразительно умна для злобного животного, — сумела тут вставить я, но она не обратила на мои слова никакого внимания и продолжила.
— Теперь мы покинем тебя, милая. И развода не будет, успокойся. Если ты не наделаешь глупостей и не поднимешь шума, мы не будем посылать запись в полицию. Эл просто исчезнет, и через некоторое время его признают безвестно отсутствующим, а ты унаследуешь все, что не получила уже, — дом и так далее. Мы боимся загонять тебя в угол — от безвыходности даже ты можешь стать по-настоящему опасной. А Эл еще заработает, ему будет для кого стараться…
Тут уж я не нашлась, что ответить, и, думаю, не придумала бы ответа, даже будь в лучшей форме. Я просто сидела и смотрела, как они уходят, слушала, как хлопают дверцы и отъезжает машина…
Вероятно, они успеют к поезду, который отправляется на запад в начале шестого. Нет, скорее всего, они все вместе уедут из Эплвуда машиной, на станции их могут узнать многие, этот поезд привозит всех, кто работает в городе. Доедут до аэропорта, а Марк, проводив их, погонит свою Toyota на север…
Трудно поверить, но, размышляя таким образом о том, как будут дальше жить мой муж с моей лучшей подругой, я опять задремала. Вероятно, за предыдущие три дня я привыкла засыпать в тех случаях, когда нормальные люди умирают сами либо убивают кого-нибудь из окружающих.
А когда я проснулась, жизнь была уже совершенно другая.
И в кресле моей гостиной проснулась совершенно другая женщина.
Теперь она будет жить в Эплвуде.
Я не завидую тем, кому выпадет жребий, — она взыщет с них плату за все.
Светлана Егорова. Тринадцатый рассказ
Мне сразу понравились эти рассказики.
Но сначала я не понял, что я читаю. Слюни забеременевшей гимназистки («разноцветные стеклышки»)?.. Но автору глубоко за семнадцать. Стихотворения в прозе? («ядовитый мячик метался по экрану», «кривым лучом исчезает в кабинете»). Тогда где ошеломляющие картины природы, дроки, кувшинки, утра в сосновых борах, «великий» и «правдивый»?.. Новеллы? («короткий рассказ с динамичным сюжетом» по Квятковскому). Тогда где сюжет, развязка, катарсис и прочие литературоведческие шалости? Я читал как профессиональный литератор. И понял, что я делаю какую-то непонятную мне самому ошибку. Потом стал читать как просто читатель. И тут до меня стала доходить «эта странная механика». Я понял, что читаю какую-то прозу, которая мне странным образом нравится и по какой я что-то в последнее время заскучал. После Хемингуэя, Мериме, Гоголя, Куприна, Мелвилла… Где автор волен отпрыгнуть от фабулы, даже вроде бы и от сюжета, и впасть в ересь непреодолимых ассоциаций, ввернуть эссе страниц на пять и вернуться к ноздревским шашкам опять. Или начать про балаклавских котов, а закончить ужасными листригонами.
Подобрать термин к этой прозе? Подбираю: ассоциативная новелла. Где ассоциации — не поток сознания в кабинете психоаналитика, но точный выстрел стрелка-радиста, у которого ухо — в наушнике неясного гула, а палец — на спусковом крючке того самого великого и могучего. Которому еще никто не дал определения. Это — язык. Все знают, куда ведет эта дорога. Для стилиста — к «океану смертей». Но меня до сих пор поражает в них беззащитность и точность высказывания. Как звездное небо над головой.
Это здесь.
Александр Еременко
Чекушка до краев наполнила четыре рюмки. На одну положили кусок серого хлеба…
— Ну, помянем…
Куриные окорочка, вареная картошка, салат: огурцы, помидоры, лук — девушки с аппетитом закусывали.
— Памятник ставить пора.
— Ага.
— У Федора закажем, в Мироновке. Из черного гранита…
— Может, крест?
— Креста на нем не было…
— И не будет…
— Да, не-е, памятник надо. От троих все-таки. Одни мы у него…
— Это он у нас один! Кобель.
