Хохотунчик по тормозам дал, сидит и смотрит на наш улов. И тут сомик так орать начинает, что рыбе вроде и не положено. Как баба прямо на крик исходит. Я и так едва не обделался, а тут еще с протоки такой вопль пошел, что, думаю, точно сам сатана домой вернулся.
«Ну вот тебе и повезло, Хохотунчик», — говорю я. А он мне только: «Садись в машину».
А меня два раза приглашать не надо, потому как из протоки такое поперло — прямо локомотив зубастый, причем с такой же скоростью. Я уже в «форде» сижу, и мы оттуда рвем, что есть мочи, сом за нами телебенится, а тварь — по пятам.
И вот мы дистанцию набрали, и я говорю Хохотунчику, мол, тормози. Вылезли мы, пошли посмотреть улов наш на пятьсот долларов. А тот уже сдох, утягали мы его до смерти, и выглядит не то чтобы очень. Луна полная светит, и видно, что сомик-то — не совсем обычный. То есть, и плавники у него на месте, и хвост, да только на брюхе вроде как лапки растут.
Хохотунчик говорит: «Это че?»
А я ему: «Хрен знает».
«А там, сзади — че?» — спрашивает он.
«А это, — говорю, — его мамочка. И она нами очень недовольна».
В этой ковбойской трагедии кантри-вестерна стенает больная душа блюза — вот что в ней стенает. Примерно так:
Заплатишь по всем счетам, срок оттрубишь за баранкой, сверхурочные по тягомотине дорог, аж позвонки в гармошку и желудок прокиснет от крепкого кофе — и вот когда уже добьешься хорошей работы с приличной зарплатой и премиальными, и в конце тоннеля замерцает свет пенсии, когда в уши прольется дальняя песня сирен: лодка — на окуня ходить — и ящик «Миллера», что манит к себе, точно официантка с автостанции по кличке Лапуся, — как раз тогда обязательно приползает какой-нибудь монстр и пердолит твой бензовоз. И вся жизнь коту под хвост. Вот что случилось с Элом.
Эл себе кемарил в кабине своей цистерны, пока неэтилированные жидкие динозавры, пульсируя, стекали по большой черной трубе в подземные резервуары станции «Тексако» Хвойной Бухты. Заправка была закрыта, за прилавком никого, потрындеть не с кем, у него уже конец рейса, осталось только быстренько сгонять к побережью в мотель в Сан-Хуниперо. По радио Риба со знанием дела приглушенно подвывала о трудных временах — как и полагается косоглазой рыжей миллионерше.
Когда бензовоз качнулся, Эл решил было, что в него задним ходом впоролся какой-нибудь датый турист, но потом тряска пошла такая, что ему показалось: он попал в самую середку лосиного землетрясения века — того самого, когда города корежило, а мосты ломало, что сухие веточки. Такое первым делом в голову приходит, когда сидишь на десяти тыщах галлонов взрывоопасной жидкости.
В переднее стекло он видел вывеску «Тексако» — похоже, ее мотыляло, как былинку на ветру, да только все было наоборот. Мотыляло бензовоз. Нужно вылезти и перекрыть вентиль.
Цистерну било и качало так, точно ее таранил носорог. Эл дернул за ручку и толкнул дверь. Она не подалась. Что-то ее не пускало — и все окно перекрыло. Дерево? Или козырек насосного участка свалился? Он глянул на пассажирскую дверь — ее тоже что-то подпирало. Не металл, не дерево. Там виднелась чешуя. В переднее стекло Эл увидел, как по бетонке расползается темное влажное пятно, и мочевой пузырь у него не выдержал.
— Ох черт, ох черт, ох черт, ох черт.
Эл потянулся под сиденье за монтировкой — выбить ветровое стекло — и в следующий миг пылающими кусочками и дымящимися лоскутками полетел над Тихим океаном.
Гриб маслянистого пламени взметнулся ввысь на тысячу футов. Взрывной волной сравняло деревья в одном квартале и повышибало стекла еще в двух. В полумиле от станции, в центре Хвойной Бухты сработала вся сигнализация, настроенная на малейшее движение, и к реву пламени добавились ее сирены и клаксоны. Хвойная Бухта проснулась — и перепугалась.
Морского Ящера отшвырнуло на двести футов в воздух, и он приземлился спиной на пылающие руины ларька «Бургер Берта». Пять тысяч лет прожить на планете — и ни разу не испытать ощущения полета. Ящер понял, что это не для него. От носа до хвоста он весь был в горящем бензине. Кроны жабер опалило до самых пеньков, между чешуек на брюхе торчали зазубренные куски металла. Пылая, он направился к ближайшей воде — за деловым районом протекал ручей. Погружаясь в него, ящер оглянулся на то место, где его отвергла возлюбленная, и отправил ей сигнал. Возлюбленной уже и след простыл, но сигнал он все равно послал. В грубом переводе звучал он так:
— Простого «нет» вполне бы хватило.
Половину стены жилой комнаты трейлера закрывал плакат: молоденькая Молли Мичон в черном кожаном бикини и шипастом собачьем ошейнике, в руках — опасный на вид палаш. На заднем плане над пустыней вздымались багровые грибы дыма. «Малютки-Воительницы Чужеземья» — разумеется, по-итальянски: фильмы с Молли поступали в прокат только в заморские кинотеатры, в Соединенных Штатах же сразу переводились на видео. Сама Молли стояла на кофейном столике, сделанном из катушки для кабеля, в той же самой позе, которую принимала пятнадцать лет назад. Палаш изъела ржавчина, загар давно слез, светлые волосы поседели, а над правой грудью теперь кривился рваный пятидюймовый шрам. Но бикини было по-прежнему впору, и мышцы все так же обнимали ее руки, бедра и живот.
Молли репетировала. В небожеские часы на пустыре рядом с трейлером она размахивала палашом, как смертоносным жезлом, наносила удары и делала выпады, крутила невероятное обратное сальто, которое и превратило ее в звезду (по крайней мере — в Таиланде). В два часа ночи, пока вся деревня вокруг сопела в подушки, Чокнутая Тетка Молли вновь становилась Кендрой, Воительницей Чужеземья.
Молли соскочила со столика и нырнула в крохотную кухоньку. Там она открыла коричневый пластмассовый пузырек и церемонно вытряхнула одну таблетку в мусорное ведро — так она делала каждую ночь уже целый месяц. После чего осторожно, чтобы не разбудить соседей дверным скрипом, вышла на улицу и начала репетировать.
Сначала растяжки — шпагат в высокой сырой траве, — затем тянем сухожилия, как барьеристы, достаем лбом колени. Когда Молли разминала спину, позвонки щелкали, точно гирлянда тихих хлопушек. Ноги уже вымокли в росе, волосы стянуты на затылке кожаным шнурком от сапога — она начинает упражнения с палашом. Удар сплеча двумя руками, выпад, укол, прыжок через лезвие, поворот, ответный удар — сперва медленно, затем набираем темп — вращаем одной рукой, меняем руку, теперь реверсом, пропускаем палаш за спиной, все быстрее и быстрее, пока лезвие не начинает рассекать воздух со свистом и жужжанием, а Молли не пускается в череду обратных сальто, не замедляя мельканья палаша: раз, два, три. Она подбросила меч в воздух, крутнула еще одно обратное сальто, потянулась подхватить меч на лету — тело ее уже покрылось легкой испариной — потянулась подхватить — палаш ясно вырисовывался на фоне трех четвертей луны — потянулась подхватить, и все небо побагровело. Молли подняла голову как раз в тот момент, когда ударная волна ракетой пронеслась по деревне. Лезвие раскроило ей запястье до кости, и палаш, подрагивая, вонзился в землю. Молли выматерилась и увидела, как небо над Хвойной Бухтой закрывает оранжевым грибом.
Она перехватила запястье и несколько минут наблюдала за небесным пожаром, пытаясь понять, действительно ли то, что она видит, происходит у нее на глазах, или она поторопилась закончить с приемом медикаментов. Вдали взвыла сирена, и тут она услышала, как по руслу ручья что-то движется — будто огромные валуны разбрасывают ногами. Мутанты, подумала она. Там, где грибовидные облака, там и мутанты — проклятие обдолбанного ядерными боеголовками мира Кендры.
Молли схватила меч и ринулась в трейлер прятаться.
К тому времени, когда ударная волна достигла хижины Тео в двух милях от города, она рассеялась до обычного грохота. Но он все равно понял — что-то случилось, — и подскочил в постели, дожидаясь звонка. Полторы минуты спустя телефон зазвонил. Диспетчер 911 из Сан-Хуниперо:
— Констебль Кроу? У вас какой-то взрыв на станции «Тексако», Кипарисовая улица, Хвойная Бухта. Поблизости отмечены возгорания. Я отправил пожарную бригаду и скорую помощь, но вам тоже следует подъехать.
Тео изо всех сил постарался изобразить, что он начеку:
— Жертвы есть?
— Этого мы пока не знаем. Звонок только что поступил. Похоже, взорвалась емкость с топливом.
— Еду.
Тео скинул длинные ноги с кровати и натянул джинсы. Схватил рубашку, сотовый телефон и пейджер с тумбочки и выскочил к «вольво». Над городом стояло оранжевое зарево, а по небу плыли черные клубы дыма, подсвеченные луной.
Как только он завел машину, рация затрещала голосами добровольных пожарников, на двух машинах мчавшихся к месту взрыва в Хвойной Бухте.
