— Знаю. Служанка сказала: тут есть высокие военные чины. По-моему, она хотела втолковать мне именно это, только уж очень быстро говорит.
— Смотри, вон окно консультации, где свет.
— Звонка ждет.
— Может, уснула после успокоительного, с зажженным светом.
— ….
— Бедная Сильвия, сильно ее пробрало. Но ты права: сама себя иллюзиями тешит. Когда он заявился к ней домой в первый и единственный раз, уже было ясно — все очень не просто. Но о том дне она никак не хочет распространяться.
— Тебе ничего не удалось выведать?
— Кое-что. Не знаю, может, мне кажется, но она что-то недоговаривает о том дне.
— Люси, пока не забыла, кто этот парень, что дежурит теперь по ночам у входной двери в ее доме?
— Ночной охранник.
— Простой швейцар?
— Да, он уже несколько месяцев, а все никак форму не выдадут. Красивый мальчик, правда?
— Я сейчас, когда его увидала, подумала: что-то есть в его глазах, как у дружка соседки.
— Не обратила внимания.
— Люси, как ты могла не обратить внимания на глаза этого парня?
— Не знаю, наверное, в Рио столько красивых людей, что я уже привыкла.
— Такой грустный взгляд, бедный мальчик. И он проведет всю ночь, не сомкнув глаз, в думах, не знаю уж о чем. У него, видно, очень большое горе.
— Но соседка не говорила, что у него грустный взгляд, у ее дружка.
— Я подумала, что у него такой взгляд, как у этого бедного парня.
— Может, это не грусть, иногда длинные изогнутые ресницы создают такое впечатление….Видишь, в этом доме живет высокий военный чин, о нем тебе говорила служанка.
— Ни разу не видела ни одного военного в форме на этой улице.
— Нидия, и ни на какой другой улице, столько лет здесь живу, ни разу ни одного не видела.
— Может, они не любят, когда их видят в форме.
— Ну да, так люди не догадываются, кто они такие.
— Но здесь они хоть не такие душегубы, как в Аргентине, или тоже?
— Вроде не такие.
— Скажи, Люси, соседкин тип такой же толстый, как тот прохожий?
— Да ты спятила. Знаешь, она про тот единственный день, когда он пожаловал к ней домой, всегда рассказывает о его приходе, но об уходе никогда.
— Ты говорила, он пришел утром, по крайней мере, пунктуально. Цветы хоть принес, или так?
— Главное, с большим энтузиазмом пришел, что может быть лучше? Я тебе говорила, она была почти не прибрана, едва причесана. Только лицо сполоснула. И видит: он возбужден, как будто бежал. И спросила об этом. А он ответил, мол, нет, просто волнуется, и все, так хотел ее видеть. И тут она, видно, улыбнулась, подала, наверное, какой знак, может, безотчетно, потому что он как набросится на нее, так и не отпустил. Почти без разговоров.
— Что ты говоришь, даже не верится.
— Ты обещала, что тебя ничего не будет шокировать!
— И больше они не разговаривали?
— Потом.
— Люси, меня ничто не шокирует. Расскажи все подробности, вот увидишь, меня не будет шокировать.
— Она почти ничего не рассказывала. К счастью, была сразу после ванны, хотя, как я уже говорила, вообще без макияжа.
— У нее все было рассчитано. Скажи, пожалуйста, она каждый день моется, утром или вечером?
— Как придет домой, после последнего пациента, волосы у нее мокрые.
— Вот я и говорю. В то утро она вымылась, все уже хорошо продумала, настроилась на романчик. Сразу видно, привыкла быстро все обтяпывать, Люси, ты просто не хочешь понять.
— Но почему тогда она так воспылала к этому человеку, если, как ты говоришь, у нее сплошь и рядом приключения?
— Тебе лучше знать, что ее так поразило.
— Давай по порядку, я тебе все расскажу, а ты потом сама думай, в чем причина.
— Он ей понравился как мужчина?
— Об этом она не очень распространялась. Но сказала важную вещь: здесь было наоборот, не как с мексиканцем, там она сама всегда тянулась к нему с ласками, а тут он первый начинал ее гладить. Так приятно, когда к тебе льнут, не обязательно мужчина, скажем… не знаю, внучка, давно, еще маленькая, висла на мне, нет ничего чудеснее на этом свете, когда любимое существо виснет на тебе и не хочет отпускать.
— Мои взрослые внуки обнимают сильно, даже слишком. Вот самый младший мне нравится, как обнимает, такой нежненький.
— Просто тот тип вошел как-то несмело, но, когда накинулся на нее, тут уж деться было некуда. Они пробыли сколько-то времени на диване, а когда он принялся стаскивать с нее одежду, она предпочла перейти в спальню, где можно затенить получше, зашторить.
— Тебе из дому видно, если она зашторит окно в спальне — средь бела дня, утром! Ты заметила? В смысле, в тот раз.
— Ты с ума сошла! Я вовсе и не слежу за ее шторами. Меньше всего я ждала, что они так быстро перейдут к делу. Но потом поняла, почему так получилось: они оба находились в невероятном нервном напряжении.
— Но, прежде чем туда войти, они ни разу не целовались.
— Конечно нет. Поговорили тогда утром в консульстве, потом по телефону. И все.
— Ну, а в интимном плане ей с ним понравилось? Знаешь, Люси, я теперь по старости все забываю, но помнится, когда я была молоденькая, от одних ребят я прямо голову теряла, такие они были высокие, или красивые, аж вся млела, мечтала, вот пригласят меня на танец, а потом на свидание, как тогда было принято, на минутку в укромном уголке. Ну вот, и, когда они меня целовали, помню, были такие, что резко падали в моих глазах, вдруг переставали мне нравиться. Либо никакого обхождения, либо руки распускали, не знаю, либо запах изо рта, или целовали слишком грубо. А другие нравились меньше, но поцелуют, и ты от поцелуя вмиг теряешь рассудок. Такие, что умели приласкать. Это я помню, как если бы было вчера.
— Прошло шестьдесят лет, или больше.
— Люси, помню, как если бы это было вчера. Чувствую эти руки.
— Правда?
— Не будешь смеяться, если я скажу кое-что? Вот сейчас озноб пробежал, так явственно вспомнилось. Ладно, больше не буду перебивать. Дело в том, что тип сумел покорить ее и с этой стороны, иначе она не торчала бы у телефона, как теперь.
— Но про этот раз она деталей не рассказывала, про остров — да, увидишь. Потом он попросил кофе, и она еще спрашивала о его жизни, как там дети, понемногу обо всем, ведь голова у нее постоянно работала, все думала, что он за человек, там, в глубине души.
— Тогда он снова стал критиковать бедную жену?
— Молчи, то было по телефону. В это утро он заартачился, ничего не хотел рассказывать. Это было для нее неожиданностью, она думала, он заговорит, жаждала все разузнать.
— Правильно сделал, поставил ее на место.
— Ты что имеешь в виду?
— Да, Люси, повел себя не как с врачом, а реально — как с незнакомкой, которой вообще не доверяет.
— Думаю, ты права. Она этого не ожидала, была уверена, что он пришел излить душу. Но не отступила, расспрашивала о работе, о чем угодно, про финансы страны, про инфляцию, и как это на нем отражается, и что думают дети о нынешнем правительстве, не знаю, что-то в этом роде, у меня не очень отложилось. Он ничего особенного не ответил, хотел послушать ее.
— Ей пришлось рассказывать о своей жизни, он-то как в рот воды набрал. Упирался, не желал говорить.
— Молодец, правильно делал.
— Бедная Сильвия, стремилась все узнать, по-настоящему хотела помочь. Другая бы, эгоистка, задурила голову рассказами о себе, понимаешь? Тебе в ней этого не понять, она такая женщина, всегда готова выслушать других.
— Но не бесплатно.
— Ах, Нидия, если она тебя бесит, лучше ничего не рассказывать.
— Еще скажи, с него она, мол, плату не брала, не деньгами, но хотела заарканить, наложить лапу, а человек-то еще не залечил раны.
— Конечно, она хотела его заполучить, это понятно.
— Смотри, какое красивое море. Ясно, оно у тебя круглый год, тебе уже приелось.
— Нет, Нидия, ты прекрасно знаешь: утром я обожаю ходить на пляж. Просто мои кости не выдерживают — два раза в день выходить из дома.
— Я не подумала, мы могли бы пригласить ее погулять с нами, правда? У нее ведь тоже хандра.
— Думаю, она уснула, во всяком случае не согласилась бы уйти от телефона, в этот час в ней, как никогда, оживает надежда, что он позвонит.
— Не понимает, что хуже всего — сидеть в четырех стенах.
— В тот день ей поневоле пришлось начать рассказывать ему о своей жизни. И она не решилась сказать всю правду, что она сейчас ни с кем не встречается, совсем одна, без ухажера. Присочинила, мол, встречается с одним, которого давно уже не видела, и не только с этим, а еще с другим. Но тема возникла позже, он сначала стал спрашивать, чем она занимается в течение дня, и она принялась описывать, понятно, сперва утренние дела. И, короче, пришло время говорить, что она делает вечером.
— Ему правду не сказала, а тебе рассказывает?
