— А вы встряхнитесь, — предложил Артем, пригубив свежевыжатый морковный сок.
— Как?
— Взгляните на все по-новому. Найдите какое-то впечатление или занятие, которое вас по-настоящему увлечет, внесет свежую струю, поможет пережить сильные ощущения и бурный выброс адреналина: волнение, страсть, азарт. Конечно, это должно быть нечто позитивное.
— Например?
— Все зависит от вашего характера, от ваших пристрастий.
— Но что именно?
— Да что угодно, лишь бы вас встряхнуло. Прыжок с парашютом, игра на бегах, коллекционирование, какой-нибудь новый вид секса…
— Как это — новый вид секса? — Голубев даже не сразу понял, о чем речь.
— Ну, что-нибудь остренькое, чего раньше не пробовали, но всегда хотелось. Садо-мазо, анал, групповушку, девочек каких-нибудь экзотических — китаяночек, мулаточек или толстушек…
— Я поразмыслю над вашими словами, — проговорил Леонид и кинул взгляд на часы.
По дороге домой он действительно много думал о словах Артема. Ни один из предложенных инструктором вариантов «психологического встряхивания» ему не подходил. Коллекционером Голубев уже был, с увлечением собирал зонты, и это занятие ему нравилось, но не вызывало в душе той страсти, которую, как ему было известно, испытывали многие его собратья по хобби. О прыжках с парашютом и прочих экстремальных видах отдыха не могло быть и речи — это, безусловно, очень волнующе, но категорически запрещено ему врачами. Что же касается игр на бегах и прочего тому подобного, то такие вещи Леонида не увлекали. Очевидно, весь отпущенный ему природой запас азарта он вполне успешно реализовывал в бизнесе.
«И что там осталось? — спросил он себя. — Ах да. Остается секс…»
Надо сказать, что само это слово вызывало у Леонида, воспитанного в патриархальной семье, где даже упоминать о таких вещах было не принято, некоторое смущение. Голубев считал, что есть любовь, семья, бывают интимные отношения между мужчиной и женщиной, но говорить об этом и тем более распространяться о подробностях неприлично. А секс — это уже что-то стыдное, из области порнофильмов. Достойные люди и тем более порядочные женщины такими вещами не занимаются.
Образ жизни у Леонида все эти годы тоже был под стать воспитанию. Сауны с проститутками и тому подобные расслабухи, принятые в тех кругах, где он вращался, вызывали у него брезгливость, и он старался держаться от таких вещей подальше. Длительное общение с постоянной и привычной партнершей было для Голубева куда предпочтительнее отдельных встреч, и при этом у него практически никогда не бывало нескольких женщин сразу — не то что одновременно в одной постели, а просто даже параллельных свиданий. Если завязывались новые отношения, Леонид считал себя обязанным прервать старые — иначе, с его точки зрения, это было бы непорядочно по отношению к обеим. После Валечки, а если быть честным с самим собой, то после Ксении, он уже навсегда потерял возможность влюбляться и сходился с женщинами, руководствуясь лишь здравым смыслом и симпатией, и это заставляло его испытывать в глубине души чувство вины. Ведь каждая женщина, какой бы практичной и циничной она ни стремилась казаться, по натуре своей очень ранимое и романтичное существо, мечтающее о том, чтобы ее любили… И перед всеми своими подругами Леонид испытывал некоторую неловкость оттого, что не может дать им чувств, которых они жаждут и, чаще всего, заслуживают.
Что касается самого процесса интимной близости, то и тут Голубев был весьма консервативен. Только после развода научился заниматься любовью при свете; такие изыски, как, например, оральный секс, освоил совсем недавно. А до, как выразился Артем, анала дело и вовсе не дошло. Положа руку на сердце, Леониду давно хотелось бы такое попробовать, он читал и слышал от знакомых, что это придает ощущениям необычайную остроту, но сделать подобное предложение своей подруге, даже такой свободной и раскрепощенной, как Инна, он никогда бы не решился. Нет, конечно, для женщины это просто оскорбительно!.. Внезапно так захотелось чего-нибудь, как назвал Артем, остренького, что нижнюю часть тела даже свело судорогой. Сколько лет он уже не испытывал подобных ощущений?
Леонид поймал в зеркале заднего вида собственный взгляд и досадливо отвернулся. «У тебя лицо похотливого самца, — мысленно сказал он своему отражению. — Даже хуже того — старого сладострастного сатира». Но разбуженное словами инструктора воображение упрямо не хотело сдаваться и подсовывало сознанию яркие картины, одна бесстыднее и соблазнительнее другой.
Голубев пару раз глубоко вздохнул, взял лежащий рядом на сиденье мобильник и набрал номер Инны.
— Привет! Как ты?
— Ужасно замерзла! — промурлыкал в трубке ее голосок. — И машина у меня сегодня не завелась…
— Да, резко похолодало… Но, надеюсь, нам это не помешает сегодня увидеться?
— Хочешь пригласить меня поужинать?
— Котенок, ну ты же знаешь, что я теперь не ем после шести.
— Я думала, ты уже отказался от своей диеты.
— Только на праздники. А теперь вновь возвращаюсь к ней. Так ты приедешь?
— Когда?
— Да хоть прямо сейчас. Я так соскучился…
— Ну хорошо, только что-нибудь на себя накину и вызову такси. Жди, скоро буду!
Разумеется, это «скоро» затянулось, как и положено у женщин, на несколько часов. Леонид весь извелся в ожидании, и едва Инна появилась на пороге, холодная и румяная от мороза, тут же снял с нее шубку и потащил в спальню.
— Что с тобой, котик? — кокетливо хихикала она. — Я тебя сегодня не узнаю, ты такой… темпераментный… Да подожди ты, колготки порвешь!
Он торопливо раздел ее, попутно освободившись от своего халата, положил на спину и овладел ею в традиционной позе, которую в народе как только не именуют… Двигался, тяжело дыша, случайно поднял голову, бросил взгляд в зеркало… и буквально ошалел от увиденного. Там, в резном дубовом оформлении, также занимались любовью на широкой кровати отражения его и Инны. Но там девушка стояла на четвереньках, а сам Голубев, пристроившись сзади, явно осуществлял тот самый анал, который ему в реальной жизни так ни разу и не удалось попробовать. Более того, собственное отражение посмотрело на него, подмигнуло и вернулось к своему занятию.
«Ничего себе!» — ахнул Голубев.
— Милый, ну что же ты остановился? — застонала вдруг реальная Инна. — Еще, еще, продолжай!
И Леонид продолжил, не отрывая взгляда от зрелища в зеркале, и продолжал до тех пор, пока наслаждение не пронзило его тело с головы до ног. Удовольствие было столь сильным и острым, что он закричал, и был в этот миг почти уверен, что его крику вторит другой, раздающийся из зеркала…
Голубев в изнеможении повалился на подушки. Инна прижалась к нему и замурлыкала, что обычно было ей несвойственно:
— Знаешь, зайка, это что-то потрясающее! Сегодня у нас все вышло как-то особенно…
Потом она встала и отправилась в ванную, а Леонид снова взглянул в зеркало. Его отражение также бессильно раскинулось на кровати, и на лице его была торжествующая улыбка.
— Ну, ты даешь! — сказал Голубев реальный Голубеву, что глядел на него из дубовой рамы. И тот словно ухмыльнулся в ответ:
— Только не говори, что ты хотел увидеть что-то другое! Все равно не поверю!
В которой рассказывается о морозах, ОРЗ и очень странном разговоре в спальне
Зима, царившая в тот год, получила название аномальной и, похоже, изо всех сил старалась оправдать этот эпитет. Сначала в Москве все тянулась и тянулась продолжительная оттепель.
Наконец под самый Новый год похолодало и немного присыпало снегом — и тотчас погода впала в другую крайность. Сильнейшие морозы, начавшиеся где-то в Сибири и на Дальнем Востоке, чрезмерные даже для закаленных краев, стали постепенно двигаться на запад и к середине января докатились до столицы. Проснувшись утром, еще не пришедшие в себя после затяжных рождественских каникул москвичи с изумлением обнаруживали, что оконное стекло покрыто толстым слоем узорного инея, а еле различимый за ним градусник показывает что-то около минус тридцати. Ничего себе!
Леонида Голубева морозы сначала беспокоили мало. Родной город, где он вырос, находился в области резко континентального климата, и холодные зимы были там привычным явлением. Он был уверен, что и не заметит перепада температур, но на третий день похолодания почувствовал, что заболевает — зачихал, закашлял, из носа потекло, стало ломить тело, и сразу же испортилось настроение. Даже незначительные проблемы, которые повлекли за собой столичные заморозки, ужасно раздражали и выбивали из колеи. Во-первых, начались резкие перебои с транспортом. Нежные иномарки, на которых привыкло ездить все его окружение, просто отказывались заводиться при такой температуре. Во-вторых, похолодание выбило из колеи весь рабочий процесс. Сотрудники, помощники, партнеры и прочие вмиг стали неорганизованными и необязательными, постоянно опаздывали, а говорить норовили только о том, как холодно на улице, с какими трудностями сопряжена дорога. В конце концов Леонид, заставший своих референтов за чтением очередного присланного по Интернету «Дневника замерзающего москвича», задал им такую взбучку, что сотрясло весь офис. Обычно он редко выходил из себя, но если уж это случалось, то в гневе бывал страшен. Теперь можно было быть уверенным, что у его подчиненных надолго пропадет желание хихикать в рабочее время над сетевыми приколами.
