Говоря о пяти чувствах человека, Иммануил сравнивал их с потоками электрических импульсов от соответствующих рецепторов к центрам в головном мозгу. Он считал, что, если бы можно было создать устройство, в котором мозаика чувствительных элементов преобразовывала свет в электрические импульсы и эти импульсы поступали в соответствующие клетки зрительного анализатора головного мозга, безглазый человек мог бы видеть. Если бы создали аппарат, в котором колебания воздуха в звуковом диапазоне превращались бы в электрические импульсы, поступающие в нервные клетки слухового анализатора головного мозга, глухой мог бы слышать.
Чудак он, этот Великовский! В то время такие рассказы можно было считать лишь талантливой научной фантастикой.
Но пройдет чуть больше года, и в научном медицинском журнале появится первая статья об электроэнцефалографии — была записана электрическая деятельность головного мозга здорового человека. Пройдет еще чуть больше десяти лет, и с помощью электроэнцефалографа станет возможным диагностировать эпилепсию.
Рассказы Великовского сотрудникам и посетителям Пастеровской станции оказались не фантастикой, а научным предвидением.
Осенью 1929 года Элишева и Иммануил отправились в пешее путешествие в долину Иордана. Позади, в пальмах, прятался Иерихон. Слева зеленела полоса деревьев над мутной рекой. За ней поднимались лиловые горы Моава. А под ногами изнывал от зноя лунный ландшафт — каменная голая пустыня, с подтеками лавы. Впереди, в мареве, едва угадывалась полоска сливающейся с небом лазури — Мертвое море.
Пешее путешествие по здешним местам в ту пору было предприятием не просто рискованным, но даже неблагоразумным. И не палящий зной был тому причиной.
Осенью 1929 года еще не высохла кровь евреев Эрец-Исраэль, пролитая во время прокатившейся здесь недавно волны погромов. Арабы, косвенно поощряемые политикой властей английского мандата и обезоруживающим общину поведением «миролюбцев» — евреев-интеллектуалов, — учинили кровавые погромы в Хевроне, Иерусалиме и в других местах.
Штаб-квартирой «миролюбцев» оказался молодой Еврейский университет в Иерусалиме.
Великовский все чаще задумывался над тем, не совершил ли он ошибку, отказавшись от предложения Хаима Вейцмана возглавить работу по созданию университета. А, собственно говоря, что бы это изменило? Ведь он не стал бы противодействовать «миролюбцам», пользуясь своей властью. …Пешее путешествие, кроме отдыха и изучения родного края, в какой-то мере было вызовом общественному мнению, носило демонстративный характер и служило ярким доказательством того, что еврей может свободно передвигаться по своей земле.
Конечно, абсурдно подвергать свою жизнь бессмысленной опасности. Но Элишева и Иммануил даже не обсуждали этого. Сейчас, приближаясь к устью Иордана, Великовский вспомнил, как его вели на расстрел в станице на берегу другой реки.
Он отогнал от себя это воспоминание и, посмотрев налево, на горы, окаймляющие восточный берег Мертвого моря, сказал:
— Где-то там могила Моисея. Найдут ли ее когда-нибудь?
Элишева с интересом слушала рассказ о том, как на этом самом месте около 3500 лет назад воины колен Израилевых уже без Моисея, под водительством Иошуа Бин-Нуна шли в бой за обещанную им землю. Элишева отлично помнила описание этих событий в Библии. Но живой рассказ Иммануила, воочию представшие перед глазами та же опаленная пустыня, Иордан, Мертвое море, горы Моава на востоке и Иудейские горы на западе обострили ее чувства до предела. Элишева как бы перенеслась из сегодняшнего дня на три с половиной тысячи лет назад в стан женщин, оставшихся в лагере за Иорданом…
Потом Иммануил заговорил о праотце Аврааме, тоже кочевавшем по этим местам, и внезапно умолк. Какая-то, даже не мысль — что-то смутное, едва достигающее подсознания, нарушило плавный пересказ библейского текста. Что это? Элишева не помешала ему вопросом. Она привыкла к подобным паузам в его рассказах. Видимо, какая-то важная мысль или образ рождается сейчас в его мозгу. Он и сам. пожалуй, не мог бы объяснить, почему он вдруг замолчал.
Но пройдет десять с половиной лет, и эта давняя мысль вырвется из подсознания, как внезапный взрыв, чтобы стать идеей. Идеей, властно овладевшей Великовским. …Густые фиолетовые тени пересекали лилово-розовую громаду гор, четко отражаясь в идеальном зеркале Мертвого моря. Сгущающаяся синева безоблачного неба лишь подчеркивала мягкость тонов… Дух замирал от этой красоты. Не надо было говорить. Не надо было думать ни о чем. Достаточно было смотреть и замирать от восторга перед картиной Великого Художника — природы.
13. ЕДИНОДУШИЕ ФРЕЙДА И БЛОЙЛЕРА
Рассказы Великовского в «клубе интеллектуалов» — на Пастеровской станции в Хайфе — о физических аспектах нервной деятельности не были случайной темой, так, между прочим, задетой в развлекательной беседе. Великовский все более и более обстоятельно размышлял об этом предмете.
В своей врачебной практике он повседневно сталкивался со случаями, в которых психический компонент являлся причиной тяжелых нарушений нормальной функции отдельных систем и всего организма. Нередко кажущиеся органическими нарушения были всего лишь плодом воображения больной психики.
Молодой врач страдал от своей беспомощности. Он понимал, что лечить таких пациентов должен опытный психиатр. Значит, необходимо изучить психиатрию.
Сравнивая различные школы в этой области медицины, Великовский все больше убеждался, что на нынешнем этапе развития психиатрии наибольших успехов добились Фрейд, его ученики и последователи. Именно поэтому изучать психиатрию Иммануил поехал в Вену к профессору Вильгельму Штеккелю. В эту пору он познакомился и с его учителем — Зигмундом Фрейдом, который выделил среди других и запомнил молодого врача из Палестины.
Летний отпуск 1930 года Великовский провел в Цюрихе, считая, что здесь самое лучшее место для обобщения полученного опыта, приобретения новых знаний. К этому времени у Иммануила была готова статья (написанная зимой 1929 года) «О физическом существовании мира мысли», в которой излагались давние «фантазии» о зрительном и слуховом анализаторах. В пору, когда в медицинской литературе была опубликована всего лишь одна статья об электроэнцефалографии, Великовский предлагал для диагностики эпилепсии с помощью электроэнцефалограммы метод вспышек. Этот метод был взят на вооружение годы спустя, применяется он и сегодня.
Сразу же по приезде в Швейцарию Великовский отправился в Кюснахт, чтобы нанести визит профессору Еугену Блойлеру, признанному главе европейских психиатров. Тому самому Блойлеру, который когда-то помог Фрейду стать знаменитым.
Великовский прочитал семидесятилетнему профессору свою статью, изложил некоторые положения, туда не включенные. Блойлер слушал молодого врача с вниманием, интересом и даже удивлением. Откуда у этого, по существу, начинающего врача из какой-то Хайфы такое глубокое проникновение в сущность вещей? Мысли о коллективном сознании на низших стадиях развития, о среде, о боли, почти так же сформулированные, иногда возникали и у него. Да, пожалуй, и о физических основах ощущений он стал в последнее время задумываться. Электроэнцефалография при эпилепсии? Об этом он никогда не думал. Но изложено все логично и убедительно, жаль будет убирать это из статьи…
Блойлер представил себе своих коллег, редактирующих журналы. Он мысленно улыбнулся, предвидя реакцию старых консерваторов на эту работу. Конечно, любой из этих ученых мужей посчитает идеи Великовского сумасшедшими и отвергнет его статью. А жаль! В этом молодом человеке легко разглядеть божью искру.
— Видите ли, коллега, — сказал потом Блойлер, — я предвижу затруднения, связанные с опубликованием Вашей работы. Возможно, мое вмешательство несколько облегчит этот процесс. Прямо сейчас, под свежим впечатлением от вашей статьи, я напишу к ней вступление…
Великовский возвращался в Цюрих поездом. За окном в огромном озере отражалось опускающееся к Альпам солнце. Черепичные крыши аккуратных домиков кокетливо выглядывали из зелени садов. Но Иммануил не замечал красот проплывающего мимо пейзажа. Снова и снова он перечитывал предисловие, написанное Блойлером. Мог ли он даже надеяться на это, когда сегодня утром направлялся к профессору? А, главное, — как точно тот уловил суть идеи:
«Из массы суеверий, иллюзий и обмана были восстановлены факты, для которых абсолютно не существовало так называемого естественного объяснения; эти факты достаточно многочисленны, чтобы заставить науку сделать их объектом очень тщательного изучения. Следовательно, попытка коррелировать их с известными законами природы очень полезна; она может не только стимулировать научное мышление, но также помочь преодолеть страх, несовместимый с наукой, — проникновения в новую и очень необычную область. Идеи автора представляются мне стоящими внимания. Я лично пришел к подобным, в существенных аспектах — идентичным концепциям, даже, если я не могу подписаться под каждой деталью. Если работа будет способствовать только тому, что об этих вещах можно будет говорить без боязни считаться сумасшедшим, или, по меньшей мере, неполноценным, она уже служит науке, независимо от того, как много содержащегося в ней будет подтверждено будущими исследованиями».
