С каждым часом, с каждым годом однообразие жизни на ранчо все больше угнетало ее. Когда же она наконец увидит Рим, Италию, Неаполитанский залив? Ах, как заманчива была эта перспектива! Магнус давно обещал ей, что как только жизнь на ранчо войдет в колею, они с ней поедут путешествовать. Но по какой-то причине он неизменно обманывал ее ожидания: механизм пока что ие мог работать сам по себе - приходилось ему держать руку на рычаге; вот, может, в будущем году пшеница подымется до девяноста центов зa бушель или пройдут хорошие дожди… Она не настаивала, старалась держаться как можно незаметней, и только изредка останавливала на нем свои красивые глаза с немым вопросом. А пока замыкалась в себе, уходила в чтение. Ее вкус был весьма изыскан. Остина Добсона она знала наизусть. Она читала те стихи, поэмы и литературные очерки, которые полюбила еще в мерисвильские времена. «Мариус Эпикуреец», «Литературные опыты» Чарлза Лэма, романы Раскина «Сезам и лилии», и «Камни Венеции», и маленькие, будто игрушечные, журналы, заполненные пустыми банальными стишками второстепенных поэтов, были ее настольными книгами.
Когда Пресли впервые появился в Лос-Муэртос, миссис Деррик встретила его с распростертыми объятиями. Наконец-то появилась родственная душа! Она предвкушала долгие беседы, которые будет вести с молодым человеком о литературе, искусстве, морали. Но Пресли разочаровал ее. То, что он так мало интересовался литературой,- если не считать нескольких своих кумиров,- ее несказанно шокировало. Его полное безразличие к стилю, к изысканному английскому языку она восприняла как оскорбление. А когда он изругал и грубо осмеял утонченные рондо, сестины и игривые стишки, которыми изобиловали литературные журнальчики, это показалось ей бессмысленной и неуместной жестокостью. Любимого им Гомера, воспевавшего сражения и горы трупов, варварские пиры и буйные страсти, она находила неистовым и грубым. В отличие от Пресли она не видела никакой романтики и никакой поэзии в окружающей ее жизни - за этим она мечтала поехать в Италию. Его Гимн Западу, о котором он только один раз бессвязно и горячо попытался рассказать ей,- Гимн Западу с его ключом бьющей жизнью, с его искренностью и благородством, дикостью, героизмом и бесстыдством, показался ей возмутительным.
- Знаете, Пресли,- сказала она ласково,- это не литература.
- Слава богу, нет! - воскликнул он, стиснув зубы.- Вы правы.
Чуть позже один из конюхов подал к крыльцу веранды коляску, запряженную парой гнедых, и Хэррен, переодевшись и взяв черную шляпу, отправился в Гвадалахару.
Утро было чудесное, на небе ни облачка. Но, выехав из тени деревьев, обступивших дом, на Нижнюю дорогу, по обе стороны которой раскинулись поля, Хэррен поймал себя на том, что внимательно поглядывает на небо и на еле заметную линию холмов позади ранчо Кьен-Сабе. Было в ландшафте нечто неуловимое, что на его взгляд, безошибочно указывало на близость дождя - первого осеннего дождика.
- Отлично! - пробормотал он, трогая кнутом гнедых. - Поскорей бы только плуги пришли.
Плуги эти Магнус Деррик заказал на одном заводе истоке страны несколько месяцев тому назад, так был недоволен плугами местного производства, которыми до сих пор пользовался. Однако с доставкой произошла необъяснимая и досадная задержка. Магнус с Хэрреном рассчитывали, что не позднее этой недели плуги будут у них в сарае, но посланный за ними человек выяснил только, что они все еще в пути, где-то между Нидлсом и Бейкерсфилдом. Теперь, по всем признакам, можно было со дня на день ожидать дождя и, дождавшись, чтобы земля как следует отмокла, приступать к пахоте, однако, похоже было, что поля так и останутся не паханными из-за отсутствия хороших машин.
До прихода поезда оставалось десять минут, когда Хэррен приехал на станцию. Вчерашние сан-францисские газеты пришли раньше и уже продавались. Он купил пару газет и стал их просматривать, пока свисток не оповестил, что поезд подходит.
В одном из четырех пассажиров, вышедших из вагона, Хэррен узнал отца. Он привстал, резко свистнул и помахал; Магнус Деррик, увидев его, быстрым шагом пошел к коляске.
Магнус был шести футов ростом и, несмотря на свои без малого шестьдесят лет, выправку имел кавалерийскую. Он был широк в плечах и импозантен: в нем чувствовалась порода, своим достойным видом он невольно внушал почтение. У него были тонкие губы, широкий подбородок и - фамильная черта - большой горбатый нос, как у герцога Веллингтона в старости, судя по портретам. Он всегда был гладко выбрит. Его густые, с сильной проседью волосы слегка завивались на висках. На нем был сюртук, серый цилиндр с широкими полями; в руке он держал трость с набалдашником из потемневшей от времени слоновой кости.
В молодости он лелеял честолюбивую мечту: представлять свой родной штат, Северную Каролину, в сенатe Соединенных Штатов. Ему протежировал Кэлхун, но в двух кампаниях сряду Деррик понес поражение. Когда его надежды на политическую карьеру рухнули, он в пятидесятых годах переехал в Калифорнию. Он был знаком,- и даже близко,- с такими людьми, как Терри, Бродерик, генерал Бейкер, Лик, Альварадо, Эмерик, Ларкин, и, главное, состоял в дружеских отношениях с несчастным, никем не понятым Ральстоном. Однажды он выставлялся кандидатом на пост губернатора от демократической партии, но провалился на выборах. После этого Магнус раз и навсегда покончил с политикой и все свои средства вложил в рудники «Корпуса Кристи». Однако акции эти он продал с небольшой прибылью, упустив, таким образом, возможность выйти в мультимиллионеры «серебряной лихорадки», которая началась в Неваде с легкой руки Комстона, и занялся изыскиванием новых путей к обогащению. А тут как раз пошли слухи, что в Калифорнии «открыли пшеницу». Это и впрямь было своего рода «открытием». Доктор Гленн из округа Колуза посеял без особой помпы у себя на участке пшеницу, а потом продал ее, получив баснословную прибыль, и это дало деловым людям Нового Запада пищу для размышлений. Калифорния, о которой раньше никто не слышал, внезапно оказалась серьезным конкурентом на мировом рынке зерна. А несколько лет спустя доходы от производимой в штате пшеницы уже превышали доходы от добычи золота, так что, когда, позднее, ТиЮЗжд открыли поселенцам доступ к богатым землям округа Туларе, пожалованным корпорации правительством в качестве премии за прокладку железной дороги, Магнус, не задумываясь, воспользовался случаем и отхватил себе ранчо Лос-Муэртос, раскинувшееся на десять тысяч акров. И всюду, куда бы Магнус ни переселялся, он брал с собою семью. Старший сын Лаймен родился в Сакраменто, в разгар треволнений, сопутствовавших предвыборной кампании, когда Деррик баллотировался в губернаторы, а Хэррен - в Шингл-Спринге, штат Эльдорадо, шестью годами позже.
Но Магнус был во всех отношениях человеком заметным. В каких бы кругах он ни вращался, везде он был в центре внимания. Помимо воли люди видели в нем лидера. Это ему льстило, и держался он величаво, что ему отлично удавалось. Он был трибуном прежней выучки и даже в повседневной жизни говорил четко, хорошо поставленным голосом. Любую сказанную им банальность можно было зафиксировать на бумаге и представить как редкий образец безупречной во всех отношениях английской речи. Ему хотелочь всегда быть на виду, председательствовать, руководить.
Когда он бывал в хорошем настроении, в нем появлялась какая-то благостность, находясь же в гневе, он повергал окружающих в дрожь. Он не любил вникать в мелочи, и вообще кропотливая работа была не по нему. Человек большого размаха, он скорее интересовался результатами, чем средствами к их достижению.
Он всегда был готов пойти на риск, все поставить на карту в надежде сорвать банк. Среди игроков в покер на Плейсервильских рудниках - да и во всей округе - он не знал себе равных. И в разработке рудников ему везло не меньше чем в покер: бурил ли он шурфы в нарушение правил, прокладывал ли тоннели, игнорируя рекомендации экспертов,- ему все благополучно сходило с рук.
Не отдавая себе в этом отчета, он и на ранчо вел дела так, как будто заправлял рудником. Он все еще сохранял замашки времен золотой лихорадки - всякое дело решать с кондачка, на ура. Риск благородное дело! Кто не рискует, тот не выигрывает! Попробуй кто-нибудь сказать, что землю Лос-Муэртос надо унаваживать, беречь ее и лелеять, он бы только возмутился - мол, он не крохобор какой-то, чтобы такой ерундой заниматься.
Хэррен протянул руку и помог отцу залезть в коляску. Тот сел, так и не выпустив руки сына из своей. Отец и сын очень любили друг друга и гордились друг другом. Они постоянно бывали вместе, и отец ничего не скрывал от любимого сына.
- Ну, здравствуй, сын!
- Здравствуй, отец!
- Спасибо, что сам приехал меня встретить. Я боялся, что ты будешь занят и пришлешь за мной Фелпса. Очень мило с твоей стороны.
