Из-за тумана озеро было окутано дымкой. Какое-то время она закрывала поле зрения. За этой пеленой, словно за кружевной занавеской, озеро еле-еле виднелось, напоминая разлитое молоко.
Мы продолжали идти. Мы аккуратно пробирались вперед по тропинке, почти ничего не видя перед собой. Мне показалось, что мы идем уже целую вечность. Свет карманного фонаря бежал впереди нас, превратившись и маленький круг, и немного освещал путь.
— Ну наконец я его вижу, — сообщил Накадзима.
За красными воротами находилась каменная лестница, которая вела к небольшому синтоистскому храму. Наверняка оттуда, с той лестницы хорошо видно озеро... Внимательно всмотревшись вглубь, куда вела дорожка, бегущая сбоку от тории, я увидела дом. Вот это да! Неожиданно возникший в тумане, он и впрямь был настоящей ветхой деревянной хижиной, глядя на которую, невольно подумаешь: "А есть ли там электричество?.."
Лестница в прихожей в некоторых местах была заколочена досками, которые скрывали образовавшиеся дыры. Окна кое-где оказались разбиты и затянуты полиэтиленовой пленкой. Внутри было несколько темновато.
Однако, хорошо присмотревшись, можно было заметить, что то, как заколочены дыры в лестнице, и то, как заклеены окна, было сделано весьма аккуратно, просто и практично. Несмотря на прошедшие годы, вид дома совершенно не производил впечатления неряшливости или замусоренности. Мне на ум пришло понятие "обет нищенства".
Жильцы этой хижины — люди аккуратные. На эту мысль наводили опрятно расставленные цветочные горшки и старенький велосипед с прохудившейся от времени корзинкой, но с чистыми, сияющими спицами.
— Здравствуйте! — громко произнес Накадзима.
В доме царила полнейшая тишина, как на озере, так что можно было усомниться, есть ли тут кто-нибудь вообще. Наконец через какое-то время к нам неспешно вышел человек.
Он был взрослым, определенно лет тридцати пяти, но в то же время очень маленького роста, словно ребенок. Лицо его казалось каким-то неживым и чем-то напоминало морду бульдога. При этом глаза его сияли, и в целом он выглядел очень достойно.
— Ой, Нобу-кун! Неужели это ты?! — воскликнул человек.
На нем был свитер, весь в катышках, и растянувшиеся брюки из бумажного твила. Однако он, как и дом, оставлял впечатление чистоты и опрятности. Длинные волосы были аккуратно завязаны на затылке. При полноте и низком росте у него была очень прямая осанка. Мне он дался исключительно приятным.
— Мино-кун, сколько лет, сколько зим, — улыбнулся Накадзима, не подав и виду, что так дрожал и боялся встречи с этим человеком.
Я была поражена такой резкой переменой и появившейся ниоткуда мужественностью, сбивающей с толку.
Тут я подумала, что в нем, должно быть, скрыто немало такого, чего он не раскрывает даже рядом со мной. И я почувствовала, насколько велика разделяющая нас пропасть неизвестности.
— Ну наконец-то ты приехал нас навестить. И по поводу мамы... прими, пожалуйста, мои глубочайшие соболезнования, — сказал мужчина, а после продолжил с нежной улыбкой: — Однако это надо же: сколько времени прошло с тех пор...
Лицо мужчины сияло и располагало к себе.
— Я давно собирался приехать. Ужасно хотел повидаться, но все не находил себе покоя. Здесь осталось так много воспоминаний о маме. Тяжело...
Накадзима взглянул на потолок и зажмурился. Затем повернулся ко мне.
— Но теперь у меня есть группа поддержки, поэтому все нормально. Вот решился и смог приехать,
— Рад приветствовать. Как вас зовут? — обратился ко мне мужчина по имени Мино.
— Это моя девушка Тихиро-сан. Тихиро-сан, познакомься, это Мино-кун, — представил нас Накадзима.
Я с улыбкой вымолвила "здравствуйте", в то время как голова моя шла кругом от всей этой загадочности и неизвестности.
В их близости было что-то особенное. Они обменивались улыбками, словно понимая друг друга без слов, подобно двум боевым товарищам.
Небо было высоким, а воздух чистым.
Если бы только я была свободной как птица, летящая в красивой небесной дали, наверное, меня ничто не волновало бы. Но мне действительно было несколько тяжело с Накадзимой. Я так привыкла к тому, что в моем мирке было никого, кроме меня самой, что меня пусть немного, но все же тревожил тот факт, что Накадзима ищет в моем лице поддержку. Попросту говоря, я думала: "Я хочу убежать. От этой ответственности. От тяжелой атмосферы вокруг этих необычных людей".
Мино-кун смотрел на меня, улыбаясь.
В его взгляде чувствовалась такая самодостаточность и душевность, словно на меня смотрел сам ангел. Чистота этого взора разом разрушила все хитросплетения и дурные мысли, что томили мою душу.
— А что Тии? Как она поживает? — спросил Накадзима.
— Она в доме. Проходите, пожалуйста. Правда, у нас тесно и не убрано, — немного смущенно сказал Мино.
Кивнув, мы с Накадзимой вошли внутрь. Там было скромно и чисто, словно в европейском деревенском доме, какие показывают в кино.
На первом этаже, по-видимому, располагались только кухня и ванная с туалетом. Нас проводили в кухню. Там стоял прямоугольный стол, похожий на школьную парту, а вокруг были расставлены разновеликие стулья. Из предложенного ассортимента я выбрала тот, что казался удобнее, и аккуратно на него присела.
— Вот в этом доме я жил с мамой, — сказал Накадзима. — Это напоминало жизнь в палаточном городке, как в старом французском фильме. Ничего особенного не происходило. Мы мирно проживали каждый отдельный день, просто глядя на озеро.
— Надо же, — удивилась я.
— В то время такое существование мне порой казалось невыносимо тяжелым, а сейчас остались только светлые воспоминания.
Накадзима говорил как-то радостно и с воодушевлением, которое появилось в нем несколько мгновений назад на моих глазах.
— Здесь тесновато, и поэтому мы каждый день совершали моцион. Мы неспешно прогуливались вокруг озера. Иногда даже катались на лодке! Постепенно мама выздоравливала, и ее самочувствие меня очень радовало. Когда наступила весна, ей с каждым днем становилось все лучше и лучше. Если в выражении лица человека появляется надежда и вера в завтрашний день, он буквально преображается, не так ли? Мама расцветала на глазах, подобно тому, как деревья и горы покрывались зеленью. Я ясно помню то счастье, ту радость, что переполняли меня тогда, — сказал Накадзима и слезинки побежали по его лицу.
В доме было тихо, а за окном виднелось озеро в тонкой дымке весеннего тумана.
Этот пейзаж навеял на меня такую грусть и чувство одиночества, что меня пробрал легкий озноб.
Однако мне показалось, что в воспоминаниях Накадзимы это место, несмотря на всю его уединенность и некоторую унылость, все же наполнено яркими красками.
Неспешный Мино-кун вскипятил воду и любезно предложил нам чай.
Я сделала глоток и ощутила во рту нежнейший аромат. Этот чай был самым вкусным ил всех, что мне когда-либо доводилось пить.
Я совершенно невинно призналась в этом, на что Мино-кун немного смутился.
— Вода здешних источников очень хорошо подходит для чая, — сказал он. — Я специально каждый день хожу туда за водой.
"Выходит, все дело только во вкусной воде? Да нет, это вряд ли", — подумала я. Все дело в том, что в этом ограниченном мирке чаепитие и любование озером являются единственным богатством этого человека.
Приподнятого настроения Накадзимы было вполне достаточно, чтобы развеять навалившееся на меня чувство материнского инстинкта, полного сострадания.
Накадзима и Мино-кун какое-то время оживленно беседовали о том о сем. Они вели себя беззаботно и весело, словно школьники. Я рассеянно слушала их болтовню и смотрела на озеро. Поднялась небольшая волна, и неожиданно повеяло прохладой, а потом все утихло и водная поверхность вновь стала гладкой как зеркало. Берега напоминали нежное бархатное одеяло. Всю эту красоту я наблюдала через оконное стекло.
— По правде говоря, я кое-что хотел спросить у Тии, но если она отдыхает, то ладно... — сказал Накадзима.
— Да ведь Тии все равно постоянно лежит.
Сходи повидайся! — ответил Мино-кун. Затем он внимательно взглянул на меня и продолжил: — Тии — моя младшая сестра. Она уже давно почти прикована к постели. Не то чтобы она больна, но у нее неважные почки и печень, и в целом она очень слаба, потому почти не двигается. В общем-то она постоянно лежит. И даже когда идет в туалет, еле-еле передвигается, держась за стены, так как мышцы не работают. Почти не ест: так только раз в день выпьет некрепкого бульона да немного саке. Практически совсем не поднимается с кровати. Ну, в широком смысле нельзя сказать, что она здорова и не болеет. Однако в больницу она не ходит, живет вот так и будет жить, сколько судьбой отведено. Я стараюсь, чтобы она хоть как-то шевелилась, передвигалась по дому, но в то же время по возможности отдыхала и не сильно уставала.
— Вот как?.. — ответила я, не зная, что сказать.
