Ознакомительная версия.
— Так я попусту тратила деньги. Приходя за новой крышкой, я чувствовала, что это расточительно и вообще неправильно, но ничего не могла с собой поделать. Звук разбивающейся крышки стал лекарством для моей измученной души. В такой момент я чувствовала себя свободной. — Мама прижала палец к губам и прошептала: «Тсс», словно кто-то мог ее услышать. — Я впервые рассказываю об этом. — На ее лице заиграла озорная улыбка. — Если не хочешь готовить, стоит попробовать выбросить приготовленную еду. Даже если ты считаешь, что это слишком накладно, ты все равно ощутишь необыкновенную легкость. Но, конечно, если ты не замужем, это едва ли поможет.
Мама глубоко вздохнула.
— Но зато так замечательно наблюдать, как растут дети. Даже когда у меня дел было невпроворот и я порой не успевала поправить косынку на голове, когда я наблюдала, как вы все сидите за столом, едите, стуча ложками о тарелки, я чувствовала, что больше мне ничего и не надо в этой жизни. Вы казались такими беззаботными. Вы благодарно набрасывались на еду, когда я варила простой суп из цуккини и бобовой пасты, и ваши лица радостно светились, когда время от времени я готовила рыбу на пару… У вас был такой отменный аппетит, что, когда вы стали подрастать, я даже немного забеспокоилась. Если я варила кастрюлю картошки, чтобы вы могли перекусить, вернувшись из школы, к моему возвращению кастрюля оказывалась пуста. А в иные дни я с тоской наблюдала, как рис в горшке, припрятанном в подвале, с каждым днем тает, словно снег, а потом наступал день, когда рис полностью исчезал. Я спускалась в подвал, чтобы взять немного риса на ужин, и совок царапал пустое дно горшка, и вот тогда мое сердце замирало от ужаса и я думала: чем же мне кормить моих деток завтра утром? Потому в те времена я и не задумывалась о том, нравится мне находиться на кухне или нет. Если мне удавалось сварить большую кастрюлю риса и приготовить суп, меня не волновала усталость. Я радовалась, что мои дети будут сыты. Теперь тебе, возможно, сложно это представить, но в то время мы постоянно боялись, что еда закончится, и мы умрем с голоду. И так происходило со всеми. Надо было есть, чтобы выжить.
Улыбаясь, мама сказала, что, несмотря ни на что, эти дни были самыми счастливыми в ее жизни.
Но мучительные головные боли украли у мамы ее светлую улыбку. Головная боль вгрызалась в ее душу и постепенно уничтожала ее, словно острозубая и вечно голодная полевая мышь.
Мужчина, к которому ты обратилась с просьбой распечатать объявления о пропаже мамы, был одет в поношенный костюм из чистого хлопка. Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять, что он носит искусно пошитую старую одежду. И хотя ты знаешь, что он всегда так одевается, ты не можешь не думать об этом. Этот человек уже знает о мамином исчезновении и обещает, что подготовит объявления на основе твоих набросков и быстро распечатает их в типографии своего партнера по бизнесу. Поскольку не удалось отыскать последних фотографий мамы, вы с братьями решили воспользоваться общей семейной фотографией, которую один из твоих братьев разместил в Интернете. Мужчина всматривается в мамино лицо на фото.
— Ваша мама очень хорошенькая, — замечает он.
Ты вдруг совершенно неожиданно заявляешь, что у него прекрасный костюм.
Мужчина улыбается в ответ:
— Его сшила моя мама.
— Но разве она не умерла?
— Тогда она была жива.
Он объясняет, что с самого детства носит одежду исключительно из хлопка, потому что на другие ткани у него аллергия. Стоит ему надеть одежду из другой ткани, как все его тело начинает чесаться и покрывается сыпью. И поэтому он всю жизнь носит одежду, сшитую его мамой. Вспоминая маму, он всегда видит ее с шитьем в руках. Ей все время приходилось корпеть над шитьем, чтобы смастерить одежду для сына.
Мужчина рассказал, что, открыв после смерти матери стенной шкаф, он обнаружил целые стопки одежды из хлопка, которой ему должно было хватить до конца жизни. Так что костюм, который сейчас на нем, как раз из тех запасов, которые он обнаружил в том шкафу. Как выглядела его мать? — думаешь ты. Ты слушаешь его, и сердце разрывается от боли. И ты спрашиваешь человека, который вспоминает свою горячо любимую маму:
— Как вы думаете, ваша мама была счастлива?
Его ответ звучит вежливо, но, судя по выражению его лица, он воспринимает твой вопрос как оскорбление:
— Моя мама сильно отличалась от современных женщин.
Женщина берет одну из его листовок и замирает на мгновение, чтобы рассмотреть фотографию мамы. Они стоят под теми самыми башенными часами, где мама обычно ждала его.
Когда он нашел жилье в городе, мама, приезжая на вокзал в Сеуле, выглядела как беженка из зоны военных действий. Она выходила на перрон, неся на голове узел, в руках и за спиной у нее были многочисленные свертки, а то, что там не поместилось, она умудрялась прицепить к поясу. Удивительно, как она вообще могла передвигаться с таким грузом. Будь у нее такая возможность, мама прихватила бы для него баклажаны и тыквы, привязав их к ногам. Ее карманы оттопыривались, битком набитые недоспелыми перчиками, очищенными каштанами или дольками чеснока, завернутыми в газету. Каждый раз, приходя встречать маму, он обнаруживал такое количество свертков у ее ног, что не переставал удивляться, как одна женщина может сама дотащить такую поклажу. Стоя посреди привезенных гостинцев, раскрасневшаяся мама озиралась по сторонам, поджидая его.
Женщина нерешительно подходит к нему, указывая на фотографию мамы на листовке, и говорит:
— Простите, мне кажется, что я видела эту женщину напротив офиса Юнсан Ту-дун.
На фотографии, которую сделала его младшая сестра, мама в голубом платье радостно смеется. Женщина продолжает:
— На ней была другая одежда, но глаза очень похожи, я запомнила ее взгляд, такой прямой и искренний. — Женщина снова смотрит на фотографию и добавляет: — У нее был порез на ноге.
Женщина говорит, что у мамы на ногах были голубые пластмассовые сандалии и на одной ноге, около большого пальца, образовалась глубокая рана, возможно, она натерла ногу этой сандалией, потому что очень долго шла. Женщина рассказывает, что мухи назойливо кружились вокруг, пытаясь сесть на покрытую гноем рану, а женщина раздраженно отмахивалась от них. И хотя, судя по всему, рана причиняла ей сильную боль, она продолжала вглядываться в окна офиса, словно ничего не чувствовала. Это произошло около недели назад.
Около недели?
Растерявшись, он пока не понимает, чем может помочь в поисках мамы история, рассказанная этой незнакомой женщиной, и продолжает раздавать листовки прохожим. Все члены его семьи повсюду расклеивали и раздавали прохожим листовки, начиная от Сеульского железнодорожного вокзала и до Намьянгдун, в ресторанах и магазинах одежды, книжных лавках и интернет-кафе. Когда листовки были сорваны, потому что родственники расклеили их в неположенном месте, они снова клеили их в тех же местах. И теперь они ограничились не только территорией вокруг вокзала, но расширили поиски и расклеили новые листовки на улицах Намдэймун, Чунним-дун и даже на Содэмун. Никто не позвонил по телефонам, указанным в объявлении в газете, но некоторые люди откликнулись, увидев листовки на улицах. Кто-то позвонил и сообщил, что видел женщину, похожую на маму, в ресторане, которая сломя голову выбежала оттуда, но это оказалась женщина одного с мамой возраста, которая там работала. Один раз позвонил человек, который сообщил, что пригласил маму в свой дом, и продиктовал свой адрес. Окрыленные надеждой, они бросились по этому адресу, но оказалось, что такого дома на самом деле не существует. Нашелся и такой человек, который пообещал отыскать маму, если ему заплатят вперед пять миллионов вон. Но две недели спустя и подобные нелепые звонки стали редкостью. Все члены семьи, поначалу с надеждой обыскивающие окрестные районы, все чаще встречались около башенных часов перед Сеульским вокзалом, растерянные и совсем отчаявшиеся. Когда люди комкали листовку, едва взглянув на нее, а потом швыряли на землю, его младшая сестра, писательница, тотчас же поднимала ее, разглаживала и протягивала другим прохожим.
Его сестра, которая принесла с собой на вокзал целую стопку листовок, стоит рядом с ним. Ее сухие глаза устремлены на него. Он вспоминает о том, что сказала незнакомая женщина, и спрашивает:
— Может быть, нам стоит сходить к офису Юнсан Ту-дун и поискать там?
— Зачем маме понадобилось туда идти, — отвечает она и уныло добавляет: — Мы можем зайти туда попозже. — А затем громко обращается к проходящим мимо людям: — Это наша мама, пожалуйста, посмотрите на фотографию, прежде чем выбрасывать листовку. — И раздает прохожим листки с фотографией.
Никто не узнает его сестру, чья фотография время от времени появляется в газетах в разделе о культуре, когда выходит в свет ее очередная книга. Судя по всему, гораздо эффективнее привлекать внимание прохожих громкими криками и одновременно совать им в руки листовки, как поступает сестра. Люди не выбрасывают ее листовки, стоит им отойти на несколько шагов. Не так уж и много мест, куда мама могла бы отправиться, и на самом деле, возможно, она могла пойти к кому-нибудь из его братьев. В этом-то как раз и заключается их проблема. Если бы они знали, куда именно могла пойти мама, то сосредоточили бы поиски именно в этом направлении, а так им приходится прочесывать весь город. Когда сестра спросила его, зачем маме понадобилось идти к офису, он не сразу вспомнил, что свою первую работу в этом городе он нашел как раз в офисе Юнсан Ту-дун. Потому что было это тридцать лет назад.
Ознакомительная версия.
