Позднее раскаяние, хоть и целебно, но обычно неплодотворно. Мы мало думаем о своих близких. С легкостью ребенка, ломающего игрушку, мы иной раз калечим и уродуем их судьбы. И потому твержу: СЧАСТЛИВ ОДИНОЧКА ХОЛОСТЯК, ОТВЕЧАЮЩИЙ ТОЛЬКО САМ ЗА СЕБЯ.
В бильярдной появились первые посетители, местные деятели, не утруждающие себя работой до шести ноль-ноль. Две смазливые девицы (секретарши?) вспорхнули на высокие стулья невдалеке от меня, а рядом с ними подсел вальяжный господин средних лет. Он тут же заказал им по коктейлю, а себе, представьте, сигару. Застучали шары на втором бильярдном столе. Появился и начал по-хозяйски распоряжаться маркер, чрезвычайно солидный, с министерской осанкой и обликом. За игрой Автономова и Аполлона следили уже несколько наблюдателей, среди них горбоносый жгучий брюнет — не тот ли самый грузин, заезжий гастролер? Ох, Автономов, неразумный, смываться тебе пора!
Но я не интересовался игрой, пока не допил пиво, пока там не возникла какая-то заварушка. Тогда я сполз со стула и двинулся к месту побоища.
Автономов размахивал рукой и доказывал своему зятю, что не нарушил правила, что при его ударе не произошло касания кием других шаров, кроме полосатого. Аполлон мягко и улыбчиво утверждал, что касание всентаки было, а потому причитается с дорогого тестя штраф. Его поддерживали маркер и наблюдатели.
— А хули я спорю! — вдруг хулигански закричал Автономов, взмахнув рукой. — Даже при штрафе все равно партия в последнем шаре! Бей, Аполлоша.
Только три желтых и полосатый оставались на игровом поле, и все желтые были шарами мелкотравчатыми.
Тут же Аполлон загнал одного из них в лузу и покусился на второго, но тот ему не дался. Зато Автономов без особых хлопот уложил его в среднюю лузу, которой он, я заметил, отдавал предпочтение. Теперь расклад на столе был предельно критический. Последний желтый крепыш № 5 определял победителя. Он стоял у самого борта, и у Автономова хватило здравомыслия не лупить его почем зря. Легким накатом он подогнал к нему полосатого и, вынув платок, промокнул испаринку на лбу. Дока Аполлон тоже не стал рисковать, отделался неказистым символическим ударом. Я не заметил, как сигарета моя догорела, обожгла пальцы. НУ, КОСТЯ, НУ! — переживал я.
И Автономову повезло. После нескольких ударов-отыгрышей, после хитроумных и опасливых тычков Аполлон, ставший серьезным, ставший вроде бы пожилым, нерасчетливо подогнал пятого в подставочную позицию. НУ, КОСТЯ. НУ! ЭТО РЕАЛЬНЫЙ ШАНС!
— Сдаешься? — возликовал Автономов, хлопая зятя рукой по плечу. Тот скривился, как от панибратства:
— Бейте, бейте, посмотрим!
Такой легкий (или легкомысленный?) шар и я бы, пожалуй, вкатил куда надо. А у моего друга от мандража, что ли, или от излишнего удальства дрогнула бьющая рука. Случился позорный, а лучше сказать, позорнейший кикс, простительный лишь для начинающих. Кий скользнул по полосатому с противным скрипом, и тот бессильно и лениво покатился к пятому и лишь отогнал его еще ближе к лузе. Наблюдатели засмеялись. Заулыбался и маркер. Автономов замер, не разгибаясь, словно не верил в произошедшее.
— Бывает, Константин Павлович, — сочувственно вздохнул Аполлон. Он вновь озарился улыбкой. — Разрешите забить? — А горбоносый грузин начал расчехлять свой персональный и, надо думать, смертоносный кий. А я приблизился к Автономову и негромко, утешительно сказал: — Ладно, не огорчайся. Ты сам этого захотел. Пошли! — Но он вроде бы не услышал.
Аполлон произвел несложный удар, завершив партию, и положил кий на сукно.
— Мы в расчете, Константин Павлович? — не без легкой иронии спросил он.
И тут его тесть очнулся и завопил:
— В расчете, бандюга, в расчете! Но кто тебе сказал, что это последняя партия?
— Еще будем?
— А как ты думаешь? Эй, приятель, да, вы, вы! — ткнул он пальцем в сторону грузина, — не спешите, мы еще не закончили! Мы еще только начинаем. Маркер! Плачу за стол — сколько? А ты, Аполлоша, будешь битым, будешь!
— Очухайся, — крепко взял я его за локоть. — Пошли!
— А этот человек, — рванулся Автономов, встав ко мне лицом, слышите, маркер, вот этот человек явно лишний в зале. Его надо вывести. Пригласите омоновцев!
— Не сходи с ума… старая перечница, — бормотнул я.
— А ты не мешай мне! Не будь моей нянькой! Я дорвался в кои-то веки до игры, а ты лезешь под руку. Всегда лезешь под руку!
Наблюдатели согласованно заржали.
— Ладно, — скрипнул я зубами. — Гори ты ясным огнем! И не вздумай потом прийти ко мне плакаться. Выгоню.
С этими словами я повернулся и круто зашагал к выходу из зала. На этот раз окончательно и бесповоротно, и он меня не остановил.
Далее, по мере надобности, я обещал представить Зинаиду, дочь Константина Павловича и жену, следовательно, Аполлона. Пришла пора.
Кого я никак не ожидал увидеть, открывая на стук дверь своей квартиры, так это ее. В последний раз Зинаида была здесь вместе с отцом еще школьницей, а я тогда был почтенным семьянином. Как она умудрилась вспомнить мой адрес по прошествии стольких лет, уму непостижимо!
— Какая гостья! — простодушно воскликнул я, а подумал раздраженно: «Не тот, так эта!»
Но, признаться, я был сильно удивлен ее приходом, а еще больше встревожен. Не случилось ли чего с безумцем Автономовым, который не дает ничего о себе знать?
Входи, Зина. Рад тебя видеть.
— Спасибо… ненадолго. Я, собственно говоря…
— Входи, входи. В доме, конечно, бардак, но что взять с холостяка.
Она бегло улыбнулась. Принудительно улыбнулась.
Школьницей она была худющей девчонкой, вся в отца. А сейчас походила на свою мать в молодости: такое же смуглое, круглое лицо со слепящими глазами и алыми губами. Пышные темные волосы прикрывал кокетливый беретик. На ней был яркий оранжевый плащ.
— Я не буду раздеваться, можно? — спросила она.
— А чаю разве не хочешь?
— Нет, спасибо. Меня, знаете, автобус у подъезда ждет. Экскурсионный. А в гостинице ждут туристы. Иностранцы.
— А-а! Ну смотри.
Мы прошли в комнату. Она присела на стул, а я — на свою излюбленную тахту. И не преминул, конечно, тут же закурить, ибо ее озабоченность и мне передалась. Какого черта явилась, спрашивается?
Зинаида быстро-быстро облизнула губы кончиком языка, точно они у нее пересохли.
— Я не знаю, правильно ли сделала, что зашла к вам, — начала она.
— Ну, наверное, правильно.
— Я подумала, что вы все-таки друг папы… он всегда так хорошо отзывается о вас.
«Да уж! Очень хорошо!»
— И он наверняка делится с вами мужскими секретами. Так ведь? Не ошибаюсь?
— Ну-у, как сказать. Твой отец бывает иной раз скрытен, как бывший кагэбэ.
Беглая улыбка опять промелькнула на ее губах и исчезла.
— И все-таки вы много знаете о папе, наверняка. Я уверена, что он вам рассказывал о неладах с мамой.
Я мысленно застонал. ИТАК, СОЧИНИТЕЛЬ В РОЛИ АРБИТРА В СЕМЕЙНОМ МАТЧЕ АВТОНОМОВЫХ.
— И он, конечно, считает, что в их разладе виновата мама. Мужья всегда склонны обвинять жен, так ведь?
— Не так, — твердо сказал я. — Не всегда.
— Но в большинстве случаев, согласитесь. Мой первый муж, например… но это неважно! Я маму не оправдываю, нет, у нее в последние годы стал скверный характер. Я на себе это чувствую. Но это не значит, что если мама, бывает, срывается, то папа может… Короче говоря, вы знаете, кто такая Милена? — все сразу выложила она.
Я затянул на мгновение ответ, вкушая сигаретный дым, но врать не имело смысла.
— Знаю. Правда, очень бегло. Бывшая твоего отца сослуживица. И что?
Ее слепящие глаза (красотка все-таки!) разгорелись еще сильней.
— А то, понимаете, что мы с Аполлоном, моим мужем, застали эту Милену вчера на нашей даче. Мы были в гостях на другой даче и заглянули на нашу («Нашу!»). А она там лежит, представляете, на раскладушке на веранде в купальнике.
— Ого!
— Да, лежит, представляете, греется, загорает, как дома. Такая кобылица! — воскликнула Зинаида с женским отвращением.
— А отец что?
— А папа, понимаете, расхаживает в плавках, как на пляже! И поит эту телку американским пивом по шесть пятьсот баночка, представляете!
— Трудно поверить.
— Я тоже сначала своим глазам не поверила. А папа, можете представить, даже ничуть не смутился. Он даже обрадовался нашему приходу. Сразу стал знакомить с этой коровой.
— Ну уж, сказала тоже: корова. Просто крупная женщина.
— А лицо видели? Все в каких-то струпьях.
— Славное лицо. Просто не очень здоровая кожа.
— Вы находите? Ну, это на чей вкус. Но не в этом дело. Я вас очень прошу, объясните мне, что у нее за отношения с папой? Я должна знать.
— А разве он сам не объяснил?
— Папа представил ее как хорошую знакомую, которая заглянула в гости. Но я ведь не малолетняя дурочка! Она что, его любовница?
