«Родственница с баулами и авоськами вернулась с юга.
Наш необитаемый остров осквернен.
Что нам оставлено? Кафе, многолюдные улицы, скамейки в парках, темные кинозалы. Всюду — глаза, и уши. Столица следит за нами. Мы мятущиеся, бесприютные единицы народонаселения.
Каждый вечер мы прощаемся в подъезде Катиного дома. Мы стерли все меловые надписи со стен. Наш лексикон ужался в одно слово: «люблю».
До экзаменов пятнадцать дней.
Десять дней.
— Мы провалимся, Сережа.
— Ерунда!
— Что нам делать?
— Действовать!
— Ты любишь меня?
— Люблю.
— Ты что-нибудь придумаешь?
— Придумаю.
Не узнаю себя. Не я ли издевался над Эмилем Чижом, бредившим на школьной скамье Валей Голубенко, девочкой с такими кудрявыми волосами, как дети рисуют дым? Не я ли произносил монологи в компаниях, называя любовь старомодным чувством?
«В тот день всю тебя от гребенок до ног, как трагик в провинции драму Шекспирову, носил я с собою и знал назубок, шатался по городу и репетировал». Пастернак писал про меня.
Однажды Катя не явилась на свидание. Я ждал. Я просмотрел кипу газет, выпил два стакана газировки, в тоске сожрал фруктовое мороженое.
Двухкопеечная монета юркнула в щель телефона-автомата, как зверек в нору.
— Алё!— возник приятный женский голос.
— Здравствуйте. Можно Катю?
— Кто ее спрашивает?
— Сергей.
— Катерины нет дома и в ближайшие дни ее не будет. Она уехала на дачу. Прошу вас больше не звонить.
Гудки отбоя — это невысказанные слова проклятия. Классический прием отваживания! Трубка в моей руке, как сломанный посох перехожего калики.
Вера Александровна Наумова взывает к знакомству. Пора, пора! Рога трубят! Меня бросило в жар.
За две минуты крутого взлета на восьмой этаж я сбил дыхание. Плевать!
Звонок, щелчок английского замка. Передо мной в проеме двери — Прекрасная Дама. Она высока ростом, лицо строгое, как у богородиц, в каштановых волосах одна седая прядь.
— Вера Александровна?
— Да, это я.
— Я Сергей. Я вам звонил. Мне нужна Катя.
Секундная растерянность в лице Прекрасной Дамы.
— Разве я не сказала вам, что Катерины нет дома?
— Неправда!
— Повторяю: ее нет дома. Вы назойливы.
А по длинному коридору к двери уже летит Катя в распахнутом халатике, точно выпущенная из пращи.
— Сережа!
Щеки Прекрасной Дамы слегка зарумянились.
— Входите, — сказала она.
И я вошел.
— Катерина, ступай в свою комнату. Я хочу поговорить с твоим приятелем.
— Мама!
— Ступай! Я позову тебя, когда понадобишься. Я не съем его.
— Иди, — сказал я.
И она ушла, оглядываясь, босая, голоногая, в коротком халатике.
Прекрасная Дама. Прекрасная комната с прекрасным видом из окон. И прекрасный разговор.
— Вы заставили меня солгать. Это не в моих правилах. Я сделала это ради Катерины. Она сошла с ума. Я засадила ее за, книги. Вы, кажется, тоже абитуриент?
— Да.
— Это будет и вам на пользу.
— Почему?
— Ваше стремительное знакомство отнимает у вас слишком много времени. У вас есть родители?
— Я подкидыш.
— Вы дерзки. Я этого не люблю.
— Кате нравится.
— Катерина — глупая девчонка. Она увлекающаяся натура. В седьмом классе ей нравился музыкант, в девятом — футболист, а теперь остряк. У нее портится вкус. — Я проглотил пилюлю. Она продолжала — Вы должны оставить ее в покое.
— Почему?
— Снова объясняю вам: у Катерины на носу экзамены. Она их сдаст, если будет заниматься. Встречаясь с вами, она забывает об учебниках.
— Мы читаем книги и говорим о книгах.
— На экзаменах это не поможет. Кроме того, — начала нервничать Прекрасная Дама, — я не сторонница случайных знакомств.
— Это должно нравиться вашему мужу! — выпалил я. У меня иногда слова опережают мысли.
Она была шокирована.
— Да вы просто хулиган!
— А почему вы говорите за Катю?
— Как почему! Она моя дочь.
— Катя — взрослый человек, с паспортом. Она может, отвечать за себя.
— Позвольте мне знать, может она или нет. Я не желаю с вами дискутировать. Сегодня она никуда не выйдет.
— А завтра?
— И завтра тоже.
— А послезавтра?
— Она будет вести себя так, как я захочу.
— Это чушь! — вырвалось у меня.
Прекрасная Дама горько усмехнулась.
— Современный молодой человек… Что ожидать! Я думала, у Катерины лучшие знакомства. До свидания! — Она встала.
Прием был окончен.
— Я хочу видеть Катю!
— Можете с ней попрощаться.
— Вы поступаете деспотично!
Опять горькая усмешка на прекрасном, холеном лице.
— Когда вы станете родителем, вы меня поймете.
— Этого не долго ждать!
— Что такое?!
— Я люблю Катю. Она меня тоже любит.
— Мальчик, опомнитесь! Вы смешны. Катерина влюблялась столько раз, что вам и не снилось.
— На этот раз серьезно.
— Должна вас огорчить; этот раз ничем не отличается от других.
— Катя!! — заорал я на всю квартиру.
И она была тут как тут, точно я потер лампу Аладдина. В том же халатике, голоногая и яростная.
— Сережа!
— Ты любишь меня? Вера Александровна не верит. Ты любишь меня?
— Мама!
— Что «мама»? — спросила мама, слегка потерявшись.
— Неужели ты ничего не понимаешь!
— Что я должна понимать? Позволить, чтобы ты провалилась на экзаменах? Чтобы ты испортила себе жизнь? Чтобы твои глупые увлечения я считала любовью?
— Я люблю Сережу.
— Ерунда.
— Я люблю Катю.
— Бред! Слушать вас не желаю даже!
Я потерял голову. В глазах поплыло.
— Вера Александровна, вы Кабаниха. Деспот и ханжа!
— Ступайте вон из моего дома!
— Мама! Не смей его прогонять!
— Катя, я жду тебя на площадке.
— Мама, извинись!
— Только этого мне не хватало! Уходите оба, дурачье.
И с этим напутственным словом Прекрасной Дамы я скатился по лестнице.
Через пять минут появилась Катя, зареванная, с одной туфлей на ноге, с другой в руке. Я обнял ее.
— Мне понравилась твоя мать. У нее есть характер. Она будет отличной тещей.
— Ох, Сережа!..»
В один из первых ноябрьских дней в редакции появилась молодая девушка. Она была в пушистом собачьем полушубке, камусных унтиках, меховой шапке с длинными ушами.
Девушка хотела видеть Кротова. Его не оказалось на месте. Заинтересованная Юлия Павловна Миусова предложила гостье раздеться и подождать. Девушка сняла шапку и присела на стул. У нее было миловидное скуластое лицо с решительно сжатым маленьким ротиком. Она быстро освоилась в незнакомой обстановке и уже минут через пять поинтересовалась у Ивана Ивановича Суворова, почему сын курит в присутствии женщин, да еще в закрытом помещении. Это антисанитарно, заявила девушка. Суворов подавился дымом и захрипел.
Поскучав еще минут пять, гостья обратилась к Миусовой. Она хотела знать, где Юлия Павловна покупает тени для век. Выслушав объяснение, она удовлетворенно кивнула и замолчала. Но ненадолго.
— А Сережа скоро вернется?
«Сережа»!
Миусова отложила ручку.
Чрезвычайно заинтересованная, она осторожно спросила, по какому делу ей нужен Кротов.
— Просто поболтать, — сказала девушка.
— Вы хорошо знакомы?
Девушка кивнула. Да, очень хорошо знакомы. Она познакомилась с Сережей в Улэките, где работает фельдшером.
Суворов закряхтел и заворочался на своем стуле. Скуластая девушка метнула на него сердитый взгляд. В этот момент в кабинет вошел, весь в инее с мороза, Кротов. Девушка слетела со стула.
— Сережа!
Кротов увидел ее и присвистнул.
— Черт! Тоня! Ты откуда взялась?
Раскосые глаза девушки радостно поблескивали.
— Села на самолет и прилетела.
Миусова уткнулась в лист бумаги. Суворов был плотно вбит в стол, как сторожевой знак добродетели.
Кротов сдернул с плеча магнитофон.
— Отлично! Пошли, познакомлю с Катей. — И за руку вывел девушку из комнаты.
Больше она в редакции не появлялась. Кротов вернулся через полчаса один, очень оживленный, сел за машинку и припустился печатать.
Вскоре до меня дошли слухи, что кто-то где-то когда-то заметил Катю с заплаканными глазами, а кто-то видел, как Кротов поздно вечером выходил из Дома приезжих. Иван Иванович Суворов, передавая мне на визу очередной материал, не удержался и заметил:
— Слышал, что вундеркинд-то наш хвост от жены отворотил. Или врут люди?
— Я слухи не обсуждаю, Иван Иванович.
— Про шкурку-то я смолчал. Теперь тоже, значит, молчать? Все, выходит, прощается нашему герою?
Затем в кабинете у меня появилась Юлия Павловна Миусова. Она начала издалека, очень осторожно и пришла к тому же, что и Суворов.
