— Ричард! Ты сделал почти все правильно, и вдруг сам разрушил все на мелкие кусочки. Я не умею проходить сквозь стены… Когда ты так говоришь, ты принимаешь вещи, которых я не принимаю, а если я их приму, то вот тебе ответ: нет, не умею.
— Но, Дон, выразить все точно очень сложно. Ты же знаешь, что я имею в виду.
— Так что же, если тебе трудно что-то сделать, ты и пытаться не будешь? Сначала тебе и ходить было трудно, но ты упражнялся, и теперь ходить тебе легко.
Я вздохнул.
— Да, о'кей. Забудь об этом вопросе.
— Я забуду о нем. А вот мой вопрос: а ты можешь? — он смотрел на меня самым беззаботным взглядом в мире.
— Итак, Дон, ты утверждаешь, что тело это иллюзия, и стена это иллюзия, но тождественность реально и не может быть ограниченна иллюзиями.
— Я этого не утверждаю. Ты сам утверждаешь это.
— Но это же верно?
— Естественно, — сказал он.
— Так как же ты это делаешь?
— Ричард, ничего не нужно делать. Ты вдруг увидишь, что это сделано, вот и все.
— Тебя послушать, так это легче легкого.
— Это так же просто, как ходить. Сейчас тебя удивляет, что тебе когда-то было трудно ходить.
— Дон, для меня проходить сквозь стены не только трудно, это невозможно.
— Ты думаешь, что если тысячу раз повторить слово «невозможно», то все трудное для тебя станет легким?
— Извини. Это возможно. И когда придет время, я это сделаю.
— Нет, вы только посмотрите на него! По воде он ходит, а стены, видите ли, его смущают!
— Так то было просто, а это…
— Отстаивай свою ограниченность, и будь уверен, что она останется при тебе, — сказал он нараспев. — Разве неделю назад ты не плавал в земле?
— Плавал.
— А чем стена отличается от горизонтальной земли? Какая разница, в каком направлении простирается иллюзия? Горизонтальную иллюзию можно преодолеть, а вертикальную никак?
— Ты начинаешь меня утомлять, Дон.
Он посмотрел на меня и улыбнулся.
— Значит, настало время оставить тебя одного.
Последнее строение на окраине города было амбаром. Это был громадный сарай из оранжевого кирпича. Похоже, что Дональд намеревался срезать угол и пройти по какому-то тайному короткому пути, который явно лежал сквозь амбар. Он резко повернул направо и исчез в стене. Сейчас мне кажется, что если бы я пошел за ним, у меня бы тоже так получилось. Но я стоял на тротуаре и смотрел на то место, где он исчез. Когда я протянул руку, мои пальцы коснулись твердого кирпича.
— Когда-нибудь, Дональд, — сказал я, — в один прекрасный день…
К самолетам я шел один, окружным путем.
— Дональд, — сказал я, добравшись, наконец, до самолетов, — я пришел к выводу, что ты, просто-напросто, не существуешь в этом мире.
Он с изумлением посмотрел на меня, стоя на крыле «Трэвел Эйр» и заливая в бак бензин.
— Конечно, нет, а ты можешь назвать кого-нибудь, кто существует?
— Что значит, могу ли я? Конечно, могу! Я! Я существую в этом мире.
— Отлично, — сказал он, как будто сам докопался до скрытой истины. — Напомни мне, чтобы я угостил тебя сегодня ужином. Меня приятно удивляет то, что ты не перестаешь учиться.
Это меня озадачило. В его голосе не было ни иронии, ни сарказма, он имел в виду только то, что сказал.
— Что ты хочешь этим сказать? Конечно, я живу в этом мире. Я, и еще около четырех миллиардов людей. Это ты…
— О Боже, Ричард! Ты это серьезно? Ужин откладывается. Не будет тебе ни гамбургеров, ни солода. Ты этого не заслужил. А я уж, было, подумал, что ты постиг эту основную истину, — он смотрел на меня с сердитой жалостью. — Ты в этом так уверен? Ты живешь в одном мире ну, скажем, с биржевым маклером? Твоя жизнь, я полагаю, меняется и приходит в смятение с изменением политики Общего рынка, если мандатный обзор дел говорит о потере пятидесяти процентов капиталовложений акционеров? Ты живешь в одном мире с гастролирующим шахматистом? Первая игра в конце недели, в Нью-Йорке. Если в Манхэттене тебя ждут Петросян, Фишер, Браун и приз в полмиллиона долларов, то что ты делаешь здесь, в Огайо, в этом поле на окраине Мэйтлэнда? Что ты здесь делаешь? Твои самые насущные проблемы это разрешение фермера на полеты, пассажиры, ждущие десятиминутного удовольствия, уход за мотором фирмы «Киннер» и смертельный страх перед грозой и градом. Ты, и твой «Флит» тысяча девятьсот двадцать девятого года выпуска. Сколько еще людей живет в твоем мире? Ты говоришь, четыре миллиарда? Ты пытаешься утверждать, глядя мне в глаза, что четыре миллиарда человек не живут своими собственными изолированными четырьмя миллиардами жизней? — он говорил так быстро, что задыхался.
— А я уже чувствовал вкус гамбургера с плавленым сыром… — сказал я.
— Прошу прощения. Я бы с удовольствием угостил тебя, но, увы, с этим делом покончено, забудь об этом.
Хотя я в последний раз обвинил его в том, что он не существует в этом мире, я еще не скоро понял слова, которые прочитал в тот день в книге:
Если
Некоторое время
Вы попытаетесь быть вымышленной личностью,
Вы поймете, что вымышленные люди
Зачастую более реальны,
Чем люди с телами
И бьющимися сердцами.
Ваша совесть —
Не что иное, как мера
Честности вашего эгоизма.
Внимательно прислушайтесь
К этому.
— Мы все свободны делать то, что мы хотим делать, — сказал он в эту ночь. — Это просто, ясно и очевидно, не правда ли? Ну не прекрасный ли это способ управления Вселенной?
— Почти. Ты забыл одну маленькую деталь, — сказал я.
— О?
— Мы все свободны делать то, что мы хотим делать, при условии, что своими действиями не причиним боли другим, — добавил я. — Я знаю, что ты имел это в виду, так что же ты сразу это не сказал?
Из темноты до меня донесся звук шагов. Я быстро взглянул на него.
— Да, похоже, что кто-то…
Он встал и ушел в темноту. Вдруг я услышал, как он рассмеялся и произнес имя, которое мне не удалось расслышать.
— О'кей, — сказал он. — Нет, мы будем вам рады… Что вы там стоите, правда, просим к нам на огонек…
Ему ответил голос с сильным акцентом, не русским, не чешским, скорее, с трансильванским:
— Спасибо, но мне не хотелось бы вас стеснять.
Мужчина, которого Дон привел к нашему костру, выглядел для Среднего Запада довольно необычно. Маленькая, стройная волкоподобная фигура, пугающая взор. Он был одет в вечерний костюм, черный плащ, подбитый красным шелком, и лакированные ботинки. При свете костра он чувствовал себя неловко.
— Я проходил мимо, — сказал он. — Мне ближе идти к дому через поле.
— Неужели? — Шимода не верил ему, зная, что он лжет, и, в то же время, едва сдерживал смех. Я ничего не понимал.
— Располагайтесь поудобнее, — сказал я. — Не можем ли мы вам чем-нибудь помочь? — на самом деле я сказал это чисто из вежливости; он был мне настолько неприятен, что мне вовсе не хотелось, чтобы ему было удобно.
Он посмотрел на меня с безнадежной улыбкой, от которой на меня повеяло холодом.
— Да, вы можете мне помочь. Мне это очень нужно, иначе я не стал бы и просить. Можно я попью вашей крови? Совсем чуть-чуть? Это моя пища, мне нужна человеческая кровь…
Может быть, все дело было в акценте, он не слишком-то хорошо владел английским, но я вскочил на ноги так быстро, как мне уже давно не приходилось этого делать, и от этого движения в огонь полетели стебельки.
Мужчина отступил. Вообще-то, я спокойный человек, но я неплохо сложен и, наверное, выглядел грозно.
— Простите, сэр! Простите! Пожалуйста, забудьте об этом! Но дело в том, что я…
— О чем вы говорите? — я приходил все в большую ярость, потому что мне было страшно. — Вы, собственно, кто такой? Вы что, ВАМ…
Шимода перебил меня, прежде чем я успел вымолвить это слово.
— Ричард, наш гость говорил, а ты прервал его. Пожалуйста, сэр, продолжайте, простите моего друга, он несколько нетерпелив.
— Дональд, — сказал я, — этот тип…
— Спокойно!
Я так изумился, что замолчал и с испугом и изумлением смотрел на мужчину, выхваченного из темноты светом костра.
— Пожалуйста, поймите меня правильно. Я вовсе не хотел родиться вампиром. Это для меня большое несчастье. У меня нет друзей. Но каждую ночь я должен выпивать немножко свежей крови, иначе меня будут терзать ужасные боли, я даже могу умереть. Пожалуйста, позвольте мне попить вашей крови, совсем чуть-чуть, больше пинты мне и не надо, иначе мне будет очень плохо, иначе я умру, — он сделал шаг по направлению ко мне, облизывая губы. Вероятно, он полагал, что Шимода имеет на меня влияние и заставит подчиниться.
— Еще один шаг, и кровь будет. Мистер, как только вы до меня дотронетесь, я убью вас… — я не стал бы его убивать, просто перед дальнейшей беседой я намеревался его хорошенько связать.
Должно быть, он мне поверил, потому что остановился и вздохнул.
