Надо пойти рассказать маме и папе. Барту необходимы друзья его возраста, а не престарелая леди. Нездорово для мальчишки быть в одиночестве. И я опять вспомнил о том, почему это наши родители никогда не приглашают в дом своих взрослых друзей с детьми, как это делают другие родители. Мы живем совершенно изолированно, и вот приезжает эта мусульманка, или кто она там, и завоевывает потихоньку любовь Барта. Мне бы радоваться за брата, но странно: меня это очень беспокоило.
Барт встал и проговорил:
— До свидания, бабушка.
Он сказал это вполне обычным своим мальчишеским голосом.
Черт возьми, что он разумел под словом бабушка?
Я терпеливо выждал, пока Барт перелезет через стену, обогнул особняк и постучал в ее дверь. Я думал, что мне откроет тот старый дворецкий, но открыла сама старая леди, посмотрев в глазок и спросив, кто там. Я гордо назвался полным именем, как сделал бы мой отец.
— Джори, — прошептала она и сейчас же открыла дверь. — Входи.
По всему было видно, что она была счастлива видеть меня. Я прошел, в сумраке холла заметив промелькнувшую и скрывшуюся фигуру.
— Я так счастлива, что ты пришел. Твой брат был здесь и уплел все мороженое, но я могу предложить тебе напиток с содовой и печенье.
Ничего удивительного после этого, что Барт не ест вкуснейшие кушанья Эммы. С такой роскошью они не могли поспорить.
, — Кто вы? — зло спросил я. — Вы не имеете права кормить моего брата.
Она отступила, задетая за живое, униженная.
— Я пытаюсь уговорить его, чтобы он подождал до времени после ленча, но ничего не могу с ним поделать. И, пожалуйста, дай мне объяснить, не суди сгоряча.
Она жестом пригласила меня в один из уютных залов и указала на стул. Я хотел отказаться, но любопытство подвело меня. Она провела меня в комнату, которая показалась мне сравнима с дворцами французских королей. Там было концертное пианино, банкетки, пуфики, резные стулья, огромный мраморный камин…
— У вас есть имя? Она смешалась:
— Барт зовет меня… бабушкой.
— Никакая вы ему не бабушка, — отрезал я. — Когда вы ему это говорите, вы смущаете его, но видит Бог, смущать его — это наносить ему вред.
Она порозовела от волнения.
— У меня нет внуков. Я одинока, мне нужно общество детей, и… Барт, по-видимому, любит меня.
Мои мысли смешались, а планы рухнули от жалости к ней. Но я взял себя в руки:
— Не думаю, чтобы визиты к вам принесли Барту пользу, мэм. На вашем месте я бы отказал ему от дома. Ему нужны друзья его собственного возраста… — тут мой голос ослаб, потому что как я мог сказать ей, что она стара?
Две бабушки, думал я, одна — в сумасшедшем доме, другая — помешанная на балете, это вполне достаточно.
На другой день нам с Бартом сообщили, что в эту ночь умерла Николь, и отныне ее дочь Синди будет нам сестрой. Я поглядел на Барта. Папа сидел, уставившись в тарелку, но ничего не ел. Я был оглушен этим известием. Вскоре послышался звук детского плача, такой незнакомый для нас.
— Это Синди, — сказал папа. — Мы с мамой были у постели Николь, когда она умирала. Ее последними словами была просьба взять к себе ее ребенка. Когда я подумал о том: возможно, такое приключится и с вами, мальчики, я понял, что я отошел бы в мир иной с легкой душой, зная, что у моих детей хороший дом… поэтому я позволил маме сделать то, как она хотела давно.
Мама вошла в кухню, неся на руках маленькую девочку с колечками золотых волос и большими голубыми глазами, так похожими на мамины.
— Разве она не обворожительна, Джори, Барт? — Мама поцеловала Синди в круглую розовую щечку, в то время как та глядела то на одного, то на другого. — Синди сейчас два года, два месяца и пять дней. Хозяйка квартиры, где жила Николь, была в восторге от того, что мы забираем ребенка, которого она считала обузой. — Мама улыбнулась счастливой улыбкой. — Помнишь, ты как-то просил сестренку, Джори? Я тогда ответила, что больше не могу иметь детей. Теперь ты видишь, что пути Господни неисповедимы. Я скорблю по Николь, которая должна была бы дожить до восьмидесяти. Но у нее был сломан позвоночник и много внутренних травм…
Она не докончила. Я подумал, как жестоко было дать нам сестру, о которой я только раз обмолвился, вместо цветущей девятнадцатилетней Николь Николе…
— Ты лечил Николь? — спросил я у папы.
— Нет, сын. Но так как она приходилась мне знакомой и студенткой мамы, меня допустили к ведению лечения. Но сегодня в четыре утра позвонили из госпиталя, и мы кинулись туда.
Я посмотрел на мою сестру. Она была очень миленькая, и розовая пижама ей была к лицу. Она вцепилась в маму и испуганно смотрела на незнакомцев, а потом уткнулась носом в мамино плечо и спряталась.
— Барт, — с милой улыбкой сказала мама, — ты тоже делал так. Ты прятал лицо и полагал, что мы тебя не видим, поскольку ты не видел нас.
— Убери ее! — заорал вдруг Барт, весь красный от гнева. — Убери ее прочь! Закопай ее в могилу вместе с ее мамой! Не хочу сестру! Ненавижу ее, ненавижу!
Наступила тишина. Никто не мог выговорить ни слова. Пока мама не могла даже вздохнуть, так она была шокирована, папа схватил сзади Барта который уже порывался стукнуть Синди! Синди развопилась, а Эмма гневно воззрилась на Барта.
— Барт, я никогда еще не слышал ничего более жестокого и ужасного, — сказал папа, усаживая Барта к себе на колено.
Барт вертелся, пихался и пытался соскочить, но папа держал его крепко.
— Иди в свою комнату и подумай там, пока в тебе не проснется сочувствие к другим. Будь ты на месте Синди, ты бы не разговаривал так.
Что-то бормоча, Барт пошел в комнату и с треском захлопнул дверь.
Повернувшись, папа взял в руки свой черный портфель и собрался уходить. Напоследок он с упреком взглянул на маму:
— Как ты думаешь, отчего я возражал против удочерения Синди? Ты прекрасно знаешь, как ревнив Барт. Такой чудесный ребенок, как Синди, не пробыл бы в приюте и двух дней: ее удочерили бы и были счастливы.
— Да, Крис, ты, как всегда, прав; но мы с тобой были бы лишены дочери. А теперь у меня есть маленькая девочка, которая так напоминает мне Кэрри.
Папа сморщился, как от боли. Мама сидела у стола с Синди на коленях, и впервые, сколько я помню, папа в тот день не поцеловал ее на прощанье. А она не сказала ему: «Будь осторожен».
Меня Синди мгновенно очаровала. Она все трогала своими ручками, а потом тянула в рот. Теплое чувство проснулось во мне при виде этого милого создания. А мама и вовсе казалась теперь ее родной матерью — так она полюбила Синди. Обе были одеты одинаково в розовое, с розовыми бантами в волосах, и только на Синди еще были белые шелковые носочки.
Джори будет учить тебя балету, когда ты подрастешь, — проговорила мама, пока я собирался в балетную школу
Я улыбнулся. Мама передала Синди Эмме и села в машину рядом со мной.
— Джори, я надеюсь, что Барт вскоре хоть чуточку полюбит Синди, как ты думаешь?
Мне хотелось сказать ей правду: нет, этого не будет; но я кивнул, не желая огорчать ее своими подозрениями по поводу брата.
— Мама, Барт кричит во сне. Он кричит, что ты сбежала со своим любовником от него, и зовет тебя.
Я усмехнулся, желая дать понять, что я принимаю это за недоразумение.
— А я и не знал, что ты такая хитроумная. Мама игнорировала мое последнее язвительное замечание.
— Джори, почему же ты раньше не сказал, что Барта мучают кошмары?
Но как я мог сказать ей правду о том, что уж слишком она занялась Синди и не обращает внимания на других. А на кого бы следовало обращать внимание — это на Барта.
— Мама, мама! — слышал я крики Барта этой ночью. — Где ты? Не оставляй меня одного! Мамочка, пожалуйста, не оставляй меня. Не люби его больше, чем меня. Я хороший, я правда хороший… просто делаю не знаю что Мама… мама!
Только сумасшедшие не знают сами, что творят. У нас в семье уже есть одна сумасшедшая. Нам не надо другого.
Значит… мне надо спасать Барта от него самого. Надо выпрямить его. Но где-то в закоулках моей памяти возникали смутные воспоминания о том, что волновало и мучило меня, когда я был еще слишком молод, чтобы понимать это. Слишком молод, чтобы сложить отдельные фрагменты сознания вместе.
Меня одолевало беспокойство, и, чем больше я думал о прошлом, тем больше пробуждалось мое сознание, и начинал мучить образ черноволосого человека, высокого мужчины, но не дяди Пола. Другого. Того человека звали Барт Уинслоу, а ведь это были имя и фамилия моего сводного брата. И звала его так мама.
МОЕ ЗАВЕТНОЕ ЖЕЛАНИЕ
Противная девчонка эта Синди. Даже не волнуется, что ее увидят голой. И ей все равно, что она усаживается при всех на горшок. Берет мои игрушки и тащит их в рот. Вымажется в чем-то и ходит так.
Лето больше мне не нравилось. Делать было нечего, некуда ходить, кроме как к соседней леди. Старуха обещает пони, но никак не купит. Дразнит меня, обманывает. Ну, я ей покажу. Не стану навещать ее, пусть сидит одна. Прошлой ночью мама говорила папе, что видела, как эта старуха в черном подглядывает за нами с лестницы.
