— И она разглядывала меня, Крис! В самом деле! Папа засмеялся:
— Ну и что, Кэти? Какой урон могут тебе нанести ее взгляды? Она здесь незнакомка, у нее никого нет. Разве не было бы естественным помахать ей рукой, сказать «Хэлло»? Может быть, представиться?
Я посмеялся про себя. Бабушка бы не ответила ей. Она такая застенчивая. Она боится всех незнакомых, кроме меня. Только мне и доверяет.
Я опять нагрубил Синди, и меня опять наказали. Но я теперь хитрый, все равно улизнул. И побежал в соседний дом, где меня все любят.
— Где мой пони? — закричал я, проверив стойло и увидев, что оно пусто. — Ты обещала мне пони! Если ты не купишь, я расскажу маме и папе, что ты переманиваешь меня!
Она заволновалась, и ее тонкие бледные руки выдернули из-под ворота тяжелую нить жемчуга, которую она обычно прячет.
— Завтра, Барт. Обещаю тебе, завтра.
Я встретил Джона Эмоса на пути домой. Он повел меня в свой секретный кабинет и шептал что-то о «мужском поведении».
— Женщины, особенно которые рождены богатыми, глупы и не нуждаются в мозгах. Слушай меня внимательно, мальчик, и не влюбляйся в глупых женщин. Но глупы все женщины. — Его водянистые голубые глаза были жестокими и сузились в щелочки. — Когда имеешь дело с женщинами, им надо дать понять, кто здесь хозяин, прямо с самого начала. И не давать забыть это. А теперь твой урок на сегодня. Кто такой Малькольм Нил Фоксворт?
— Мой прадед, который умер, но власть его живет, — сказал я, как мне было приказано говорить, хотя я почти ничего не мог понять.
— Кто еще был Малькольм Нил Фоксворт?
— Святой. Святой, заслуживающий царского места в раю.
— Правильно, а теперь скажи все по порядку, ничего не упуская.
— Не родился еще человек мудрее, чем Малькольм Нил Фоксворт.
— Это не все, чему я учил тебя. Тебе надо читать его дневник, и тогда ты узнаешь о нем больше. Ты ежедневно читаешь его? Он честно описал в этой книге всю свою жизнь. Я прочел ее двенадцать или более раз. Читать ее — значит учить наизусть. И ты вырастешь, когда прочтешь ее. Так что не прекращай читать дневник твоего прадеда, пока не станешь таким же мудрым и хитрым, как он.
— А умный и хитрый — это одно и то же?
— Нет, конечно, нет! Быть умным — значит не давать людям заподозрить, какой ты хитрый.
— А почему Малькольм не любил свою маму? — спросил я, хотя и знал, что та убежала от него; но вызовет ли чтение и во мне такую же нелюбовь к моей маме?
— Не любил маму? Бог мой, мальчик, Малькольм обожал ее, пока та не сбежала с любовником и не оставила его, а отец был слишком занят, чтобы уделять мальчику внимание. Если ты прочтешь дальше, то ты поймешь, за что Малькольм не любил женщин вообще. Читай и увеличивай в себе знание. Мудрость Малькольма станет твоей. Он научит тебя, как нельзя доверяться женщине: когда нам нужна женщина, ее всегда нет рядом с мужчиной.
— Но моя мама — хорошая мать, — слабо пытался сопротивляться я, хотя уже не был уверен в том, что говорю.
Какая жизнь «неоднозначная»! Это было новое слово на сегодня, «неоднозначный». Папа аккуратно напечатал его утром на листочке и позвал меня. Он объяснил мне, что это слово означает и сказал, что надо его использовать в разговоре не менее пяти раз за этот день.
Ненавижу жить в этом «неоднозначном» мире! Проклятые эти словарные выражения учили меня тому, как неверно и лживо все на свете.
— Теперь я оставляю тебя одного, чтобы ты читал и постигал слова Малькольма, — сказал Джон Эмос и прошаркал прочь, слегка накренясь на один бок.
Я открыл книгу на странице, заложенной кожаной закладкой.
"Сегодня я попытался курить; я нашел, где хранится у папы табак, набил им трубку и закурил позади гаража.
Не знаю, как он догадался, но я был пойман. В его глазах появился жестокий огонь, и он приказал мне раздеться донага. Я плакал и бился, когда он лупил меня, а потом он посадил меня на чердак и сказал, чтобы я выучил заповеди Господни и искупил свои грехи. Там я нашел старые фотографии моей матери — того времени, когда она была еще девочкой. Какая она была красивая, и выглядит так невинно и трогательно… Ненавижу ее! Я пожелал, чтобы смерть постигла ее немедленно, где бы она сейчас ни находилась. Я желал, чтобы она страдала так же, как я, с кровоточащей спиной в душном, жарком чердаке.
Тут же на чердаке валялись корсеты — свидетельство лживости женщин, которые хотят обольстить мужчину тем, чего им даже не дала природа. Я-то знаю, что никогда не позволю себя обмануть женщине, даже самой красивой. Потому что именно женская красота сделала моего отца таким, именно женская красота виновата в том, что у меня ноет спина, и я сижу в душном чердаке. Отец не виноват, он тоже страдает, как и я.
Теперь я знаю, о чем он говорит всегда: нельзя верить ни одной женщине. Особенно красивым личикам и соблазнительным телам".
Подняв глаза, я долго смотрел в пространство и видел не сено, на котором лежал, а красивое лицо моей мамы Неужели и она обманщица? И она может однажды убежать с «любовником» и оставить меня одного с отчимом, который не будет любить меня так сильно, как Джори и Синди. Что тогда мне делать? Может быть, уйти к бабушке? Я пошел и спросил у нее.
— Конечно, любовь моя, я заберу тебя. Я стану любить тебя, защищать тебя, сделаю для тебя все, что смогу, потому что ты действительно сын моего второго мужа. Я еще не говорила тебе этого? Доверяй мне, Барт Уинслоу, будь всегда около меня и сторонись Джона. Он не тот человек, который тебе нужен.
Сын ее второго мужа. Неужели мама тоже была за ним замужем? Мама постоянно за кого-то выходит замуж! Я закрыл глаза и подумал о Малькольме, который давно в могиле. А кресло бабушки качалось и качалось… Бум, бум, бум, будто комья земли летели на мой гроб. Темно, сыро. Холодно. Рай… где этот рай?
— Барт, твои глаза воспалены.
— Устал, бабушка, я так устал.
— Скоро твое заветное желание исполнится.
Деньги, вот что мне нужно: деньги. Кипы и кипы зеленых бумажек.
Кто-то громко постучал в дверь. Я вскочил с ее колен и спрятался.
Впереди Джона Эмоса бежал Джори.
— Где мой брат? — потребовал он. — Мне не нравится его поведение в последнее время, и я думаю, оно имеет связь с тем, что он ходит к вам.
— Джори, — сказала бабушка, протягивая к нему руку, унизанную кольцами. — Не смотри так на меня. Я не причиню ему никакого вреда. Я даю ему мороженое после ленча. Сядь, Джори, и поговори со мной. Я прикажу подать прохладительные напитки.
Игнорируя все ее просьбы, Джори, как Пинкертон, огляделся, направился прямо ко мне и вытащил меня за шкирку из-за кадок с пальмами.
— Благодарю вас, леди, я не хочу, — холодно проговорил он. — Мама очень хорошо кормит меня, а то, что Барт ходит к вам, меняет его в дурную сторону. Поэтому, прошу вас, не пускайте его больше.
В ее глазах показались слезы, она сжала губы, чтобы не расплакаться.
Джори приволок меня на наш задний двор.
— Не смей ходить больше туда, Барт Шеффилд! Она не бабушка тебе. Ты так себя ведешь, будто она тебе дороже нас всех, дороже даже мамы!
Некоторые говорили обо мне, что я маленького роста. Но я-то знал, что после десяти я вытянусь, как дерево после дождя летом. Как только я снова окажусь в Диснейленде, я начну расти, как гигант.
— Почему ты так печален, милый? — спросила бабушка, когда на следующий день я сидел у нее на коленях.
Пони она так и не купила,
— Я не стану больше приходить к тебе, — сварливо сказал я. — Папа мне купит пони на день рождения, если я хорошенько попрошу его. Мне не нужен твой пони.
— Барт, ты рассказал уже родителям про меня?
— Нет, мэм.
— Если ты лжешь, Бог тебя накажет. Конечно, лгу. А почему бы нет? Ведь все вокруг делают то же самое.
— Я никому ничего не рассказываю, — пробормотал я. — Мама с папой не любят меня. У них есть любимчик — Джори. Теперь еще у них появилась Синди. Для них достаточно.
Она быстро оглянулась, задержав внимание на запасных дверях, которые всегда были наглухо закрыты.
Она прошептала:
— Барт, я видела, что ты разговариваешь с Джоном. Я же тебе говорила, чтобы ты держался от него подальше. Он жестокий старик и может отомстить. Имей это в виду.
Кому же верить после этого? Он говорит то же самое про нее. Когда-то я думал, что можно доверять всем. Теперь я понял, что все притворяются, а на поверку они совсем другие. Никогда не любят, когда говорят, что любят, особенно если это касается меня. Может быть, только бабушка на самом деле любит меня и Джон Эмос. От этой мысли я пришел в недоумение. Ведь если правду говорит Джон Эмос, то он единственный верный мне друг. Если это так, то бабушка — мне не друг. Или наоборот. Мне надо выбирать, но как выбрать? Как принять решение? Когда я полулежал на коленях у бабушки, прижавшись к ее мягкой груди, я верил, что она любит меня. Она и в самом деле моя родная бабушка.
А вдруг нет?..
