Петька, безусловно, талантлив. Но, к сожалению, постоянные выпивки мешают ему посвятить всего себя систематической творческой деятельности. Тем не менее несколько лет назад он исхитрился издать серьезный литературоведческий труд — монографию о творчестве Мориса Метерлинка, которую довольно благосклонно приняли в интеллектуальных московских кругах.
Этим Петька несказанно удивил как почти всех своих сторонников, так и абсолютно всех своих врагов, поскольку незадолго перед этим он выпустил сборник скандальных стихов, в которых во всех подробностях описывал свои интимные отношения с собакой. На мой взгляд, стихи были омерзительны.
— Ты ничего не понимаешь! — высокомерно заявил он. — Члены Нобелевского комитета рано или поздно за эти стихи присудят мне премию по литературе. А если они этого не сделает, я, клянусь честью, куплю водяной пистолет и перестреляю их всех до единого!
…Петьку выгнали из университета накануне преддипломной практики. А не выгнать его было нельзя. Этот идиот ввязался в заранее обреченный на провал спор с Сашкой Цюрупой. В соответствии с условиями пари он обязывался в недельный срок совратить упоминавшуюся выше десятипудовую Олимпиаду Прокопьевну Широкову-Грант, доцента кафедры структурной и прикладной лингвистики. Победитель получал ящик коньяка. Приз по тем временам феноменальный. Спор он проиграл по всем статьям. Говорили, что Олимпиада Прокопьевна так разбушевалась, что ее с трудом оттащили, вернее, отодрали от Петьки. Петька, основательно помятый и украшенный синяками, разумеется, моментально вылетел из университета. Сашка повел себя в высшей степени благородно: урезал Петькин проигрыш до двух бутылок. Диплом Петька в конце концов получил, но лишь после того, как Широкова-Грант ушла на пенсию.
Петька являет собой ярчайший пример разгильдяя, который сознательно и с удовольствием сам себе роет могилу. При всем при том Петька не бедствует, деньги у него водятся: тотализатор, карты, бега, бильярд, шашки, домино и шахматы на деньги — это его «продовольствие». Еще в студенческие годы Петька женился, и женился не на ком-нибудь, а на внучке какого-то давно почившего сталинского министра и живет в просторной квартире на Тверской. Правда, отношения с женой у него не простые, изобилующие столкновениями, которые временами переходят в рукопашные схватки.
Я был на их свадьбе. Было это почти двадцать лет назад. Хорошо, что свадьба отмечалась не в привилегированной министерской квартире. Не то ее разнесли бы на куски. Торжество состоялось в коммуналке на Мясницкой, где у Петькиной матери была комната рядом с общей уборной. Издревле русская свадьба заканчивалась дракой. Эта свадьба ею началась. В побоище приняли самое деятельное участие не только родственники и друзья со стороны жениха и невесты, не только соседи всех семи этажей дома, но и некие посторонние неофициальные лица, прельщенные возможностью бесплатно подраться. Они были засосаны в свалку некой центробежной силой, в основе которой не ненависть к случайно подвернувшемуся противнику, а тоска по развлечениям, которых не так уж много было в те годы на Руси, и поэтому расквашенных носов и выбитых зубов было предостаточно. Участники драки бились, что называется, не на жизнь, а на смерть, видимо, держа на прицеле известную пословицу, что кулаками надо махать не после, а во время драки. Многие, чтобы не терять драгоценное время на переодевание, дрались в халатах и пижамах.
Жениха чуть не зарезали. За ним по всем этажам дома с кухонным ножом гонялся разъяренный брат девушки, проживавшей в соседнем подъезде и незадолго до свадьбы соблазненной коварным Петькой и, естественно, не приглашенной на торжество.
Не пощадили даже мать невесты, ей сломали ребро и вывихнули лодыжку. Среди этой сосредоточенно и со знанием дела дерущейся оравы бродил фотограф с зажатой в зубах папиросой, который деловито щелкал «лейкой». Как ни странно, его никто не тронул. Драка была грандиозной даже по меркам того сурового времени. Одного наряда милиции оказалось недостаточно. Пришлось вызывать на подмогу еще два десятка милиционеров, сняв их с облавы на колхозном рынке. Короче, можно было с полным основанием сказать, что свадьба удалась на славу. «Чтобы знали, суки, с кем имеют дело!» — грозно высказался после драки Петька в адрес рафинированных родственников невесты.
У Петьки есть отдушина. Раз в год он сбегает от жены и отправляется в горы. Он бредит альпинизмом и скалолазанием с детства. За его плечами громкие победы, в числе коих восхождение на Эверест и Монблан, покорение вершины Летавета на Тянь-Шане по восточному склону, а также беспримерный по героизму спуск с крыши в собственную квартиру по водосточной трубе.
Булькающий голос Эры Викторовны прерывает мои размышления:
— Ну и писатель нынче пошел! Даже я со всеми своими выдающимися редакторскими талантами не в силах превратить сборщика собачьего дерьма в Хемингуэя. Илюша, ты только послушай, что пишет этот мудозвон! «Декабрь 1907 года Ленин провел в Лозанне в обществе Дзержинского и Инессы Арманд…» На самом деле Ильича там и на дух не было, он изнывал от тоски в люксе стокгольмского «Мальмстене», где поджидал свою лупоглазую грымзу. А будущий карающий меч революции в это время находился в Варшаве, но, в отличие от своего гениального патрона, жил куда менее комфортно: он дрожал от холода в одиночке для уголовников. А об Инессе Ильич тогда еще и слыхом не слыхивал. Кстати, Инесса Федоровна в 1907 году не раскатывала по Европам в платьях от Поля Пуаре, а полоскала белье в проруби на реке Мезень. Это в Архангельской губернии. Она там ссылку отбывала. Летом и зимой ходила на рыбалку. Там хорошо щука шла на живца. Она и Ильича на живца подманила, но случилось это значительно позже, уже в Париже. Ну и вкус же был у основателя первого в мире государства рабочих и крестьян! Илюша, скажи честно, мог бы ты увлечься Инессой Арманд, этой рыхлой, уже немолодой женщиной, дважды побывавшей замужем и имевшей от всех этих мужей круглым счетом пятерых спиногрызов?
Милое дело, подумал я! Все интересуются моими возможностями. Корытников спрашивает, могу ли я, со всех сторон продуваемый колючими ветрами, две недели просидеть на дереве. Теперь вот и Бутыльская…
— Нет, не мог бы! — отвечаю я категорично.
— Вот и я так думаю.
Она делает паузу и спустя минуту опять принимается за свое.
— Как же сложно пишет этот бумагомарака! Ну, вот, упомянул ни к селу ни к городу «каденцию»… идиот! — Она с ненавистью слюнявит пальцы и листает страницы рукописи. — Вряд ли Виктор Астафьев знал, что это такое — «каденция». Что никак не мешало ему быть прекрасным писателем. Ну как тут не вспомнить Чехова. «Зачем писать, что кто-то сел на подводную лодку и поехал к Северному полюсу искать какого-то примирения с людьми, — недоумевал Антон Павлович, — а в это время его возлюбленная с драматическим воплем бросается с колокольни? Все это неправда, и в действительности этого не бывает. Надо писать просто: о том, как Петр Семенович женился на Марье Ивановне. Вот и все. И потом, зачем эти подзаголовки: психический этюд, жанр, новелла? Все это одни претензии. Поставьте заглавие попроще, — все равно, какое придет в голову, — и больше ничего. Также поменьше употребляйте кавычек, курсивов и тире — это манерно». А этот болван, как неразумная скотина, пишет, что «…небо заволокло черными тучами, вдали загрохотали страшные грозы, и я понял, что на Москву с боями пробивается весна». Он наверняка уверен, что создал стилистический шедевр. Тоже мне, Набоков какой выискался! Кретин!
Бутыльская, несмотря на свой очень и очень почтенный возраст, сохранила прекрасную память. Она обладает уникальными познаниями в самых разнообразных областях науки, техники, музыки, спорта, философии, истории, литературы и искусства. Она может наизусть продекламировать любое место из «Улисса». Она помнит, в каком году родился каждый лауреат Нобелевской премии. Знает, чем кормили лошадей во время Второго Азовского похода Петра. Помнит, как размножается колорадский жук в засушливые годы и как — в дождливые. Знает, как часто в поэме Гоголя «Мертвые души» встречается слово «подлец». Она может без ошибок написать все математические формулы сокращённого умножения многочленов. Ее память безбрежна, как Мировой океан. Вся Ленинская библиотека, не поцарапав внутренних стенок черепной коробки, со свистом, как сабля в ножны, вошла в ее память еще в те времена, когда ее голову украшали девичьи косы.
