— Нет, нет, тут ничего не видно, тут не видно, что на самом деле случилось! Она отдала мне ребенка, но именно этого не видно! Я не толкала ее, клянусь, не толкала! Там было так много людей. Должен же кто-то был видеть, что произошло!
Я хватаюсь за ручку двери, мне хочется как можно скорее оказаться вне закрытого пространства, сбежать от ужаса, в который меня погрузила Николь Мэркем.
Джессика кладет телефон на колени.
— Теперь-то ты понимаешь, почему Мартинес тебя мучила? Непонятно, как умерла Николь. Она отодвигается от тебя. Недостаточно далеко, чтобы ты не могла до нее дотянуться, но достаточно, чтобы доказать, что она прыгнула. Но здесь ничего не объясняет того факта, что она знала твое имя, и это плохо.
Я не могу вздохнуть, видео повергло меня в ужас. Даже моя мать считает, что я помогала Райану обманывать его жертв, так почему бы незнакомым людям не поверить, что я столкнула человека с платформы?
Джессика пристально смотрит на меня:
— Ты точно рассказала все? Может быть, мне что-то еще нужно знать, чтобы помочь?
— Ничего. Я ее не знала! — я закрываю лицо руками. Как хочется проснуться от этого кошмара!
Но это не сон, а реальность, и мне придется с этим смириться. Я помню малышку и не могу забыть глаза Николь. Глаза матери, которая отчаялась защитить своего ребенка. Но от чего? Что, если она боялась именно того человека, с которым девочка находится сейчас?
— Мне нужно узнать, где Куинн.
Джессика потирает пальцем нос.
— Нет, не нужно. Если ты настаиваешь, что не знала Николь, то ее ребенок не должен тебя интересовать, разве нет?
Она кладет ладонь мне на руку и продолжает:
— Все, что ты должна, — помочь мне выстроить твою защиту, потому что, думаю, она тебе понадобится. Мотива желать смерти главе «Дыхания» у тебя не имелось. Но поразмысли снова. Ты уверена, что никогда не встречала Николь? Должна же быть причина, по которой она подошла именно к тебе.
О, если бы так легко было найти ответ! Я бы ответила.
Сердце начинает быстро колотиться.
— Джессика, но если я правда связана с этим, или Райан был связан, мне угрожает какая-то опасность?
Мы сидим в темноте, Джессика выключила свет и фары. Отсюда мне едва видно дверь дома. Кто угодно может прятаться за мусорными ящиками. Вдруг, как только мы выйдем из машины, они на нас бросятся?
Мой адвокат поджимает губы:
— Скажем так, тебе надо быть очень-очень бдительной, пока мы во всем не разберемся. Я пока займусь окружением Николь и попробую найти любую нить, которая ведет к тебе.
— Джессика, — вдруг осеняет меня, — а как ты думаешь, Николь могла каким-то образом узнать, что я очень хочу ребенка?
Она смотрит на меня так, словно я сумасшедшая, опасная или то и другое сразу.
— Не знаю, — отвечает она ровным холодным тоном.
Но правда в том, что Николь знала. Я видела это по ее глазам.
Я знаю, чего ты хочешь. Не дай никому причинить ей вред.
Неважно, что я лгу сама себе, что после смерти Райана никогда не захочу иметь детей; правда в том, что я чувствую всякий раз, когда вижу женщину с ребенком. А чувствую я острую зависть. Я думаю о ребенке всякий раз, когда слышу визг и смех детей на пляже Фостер неподалеку от моего дома, всякий раз, засыпая и просыпаясь совсем одна.
Люби ее за меня, Морган.
Почему же ты выбрала меня?
Джессика включает дальний свет. Наверное, мой адвокат недоумевает, почему я сижу и смотрю в темноту из окна. Она кивает в сторону задней двери:
— Проводить тебя?
Я качаю головой. Я доверяю Джессике, пусть она и не совсем доверяет мне. Благодаря ей я уже два раза покидала полицейский участок в качестве свободного человека, хотя на самом деле не чувствовала себя свободной. Что теперь будет? Что подумают обо мне люди? Хотелось бы мне совсем не обращать на это внимания, но я не могу. Я совсем-совсем одна. У меня никого нет…
Мы прощаемся, и я иду к двери. Лифт открывает двери на моем этаже, я выхожу и ступаю по дешевому серо-желтому ковролину, мои сандалии слегка скользят по нему. Я открываю дверь и почти падаю на деревянный пол. Я чувствую благодарность, потому что я наконец-то дома и вокруг меня знакомые стены шалфейного оттенка и тишина.
В «Гавани» я получаю немногим больше минимальной зарплаты. Страховки, которые мы оформляли с Райаном в течение нашего шестилетнего брака, аннулированы. Наши совместные счета были опустошены для возмещения ущерба тем людям, которых он обокрал. Я продала все украшения, кроме бабушкиных, всю мою дизайнерскую одежду, но этого не хватило, чтобы возместить весь ущерб. Мать отказалась принять у меня деньги. «Что сделано, то сделано, Морган, ничего не исправить», — сказала она.
Отец посоветовал мне когда-то завести собственный счет, я много лет откладывала на него половину зарплаты. Жертвам аферы Райана я предложила все, что могла, оставив себе только сумму, нужную, чтобы оплачивать услуги Джессики, аренду и необходимый минимум удобств. Мне этого вполне достаточно, я никогда не хотела быть богатой. Мне просто нужна была семья.
Моя квартирка — это две тесные спальни, кухня размером с почтовую марку и ванная с душем и раковиной. У меня есть подержанный малиновый диван. Яркие цвета помогают немного разогнать мрак, который придавливает меня каждый день. Упав на диван, я лежу, и в этот момент приходит мысль: а вдруг Николь оставила еще какие-то ключи к разгадке того, что случилось на станции «Гранд-Стейт»? Я встаю и вытряхиваю все из сумочки.
Бумажник, телефон, ключи от машины, помада, жвачка, перцовый баллончик, фиолетовый листочек, носовой платок — вот и все ее содержимое. Значит, кроме записки, у меня нет ничего. И кроме имени Аманда, которое мне ничего не говорит. Это сестра Николь? Подруга? Если это не имя ее дочери, то чье же оно?
Я заталкиваю все вещи обратно в сумочку. Чувствую, что от меня пахнет потом, страхом и тоской, как от загнанного в ловушку зверя.
Мне надо помыться. Я вхожу в ванную и включаю горячую воду, раздеваюсь и заскакиваю под душ. Я изо всех сил тру себя мочалкой, тру шею, где кожа стала сухой и жесткой. Чувствую острые ключицы, костлявые бедра. Я сильно похудела после смерти Райана, я бы очень хотела снова стать такой, как раньше, даже вернуть животик, по поводу которого раньше переживала. Сейчас он впалый и весь покрыт растяжками от внезапной резкой потери веса.
Мне не хватает отца, его лающего смеха, глупых шуток и крепких объятий. С ним я всегда чувствовала себя самой красивой, самой умной. Ужасно, что я больше никогда не смогу себя чувствовать такой…
Вдруг я начинаю рыдать, сползаю на пол, скорчившись, и струи воды колют мне спину, как иголки. Я стенаю так, будто не видела, как гроб с телом моего отца погружается в землю. Я сдаюсь, я побеждена потерями и сожалениями. Я все приму! Но не могу принять обвинения в том, что отняла ребенка у матери и столкнула ее на рельсы. Нет, этого я не делала!
В конце концов, дрожащая, мокрая и эмоционально опустошенная, я выключаю душ и прекращаю всхлипывать. В спальне я открываю ящик комода, достаю футболку и шорты для сна и хочу закрыть ящик, но вдруг на глаза попадаются розовые штаны для йоги от «Дыхания». Слезы наворачиваются опять, но я подавляю их. Хватит плакать, надо снова взять себя в руки.
Я достаю из сумочки телефон, беру с компьютерного столика ноутбук. Я почти не выхожу в Сеть с тех пор, как моя репутация была разрушена после преступления Райана, но сейчас мне нужен Интернет, там я могу поискать причину, по которой Николь вышла на меня.
Я ложусь на кровать, прямо посередине. Но знаю, что утром снова проснусь на левой стороне кровати, как будто Райан все еще спит справа от меня.
Сделав глубокий вдох, я поднимаю крышку ноутбука. Читаю пять первых постов. Хотя видео в них упоминается, его убрали, поэтому ссылка не работает. Подробностей мало, но настораживает тот факт, что самоубийство не подтверждено, будто есть сомнения, что она прыгнула. Вижу упоминание о том, что полицейские допрашивали важного свидетеля, державшего ребенка Николь на руках после того, как она упала на рельсы, но мое имя пока не всплыло. Как скоро оно появится в броских заголовках?
